1061. Интервью с Василием Аксеновым (Российская газета 2005 7 февраля)

Василий Аксенов: «В мемуарах работает ложная память»

Игорь Шевелев

- Василий Павлович, я знаю, что в издательстве «Вагриус» готовится не совсем обычная ваша книга?

- Да, это было инициативой издательства. Редактор «Вагриуса» Елена Шубина предложила собрать мои публицистические статьи, прибавив автобиографические рассказы.

- Вы ведь долго отказывались от автобиографической книги?

- Я и сейчас отказываюсь от прямого мемуара. Почему-то у меня не лежит душа к жанру профессионального воспоминания. В принципе, я многое использую в своей беллетристике. Но все, что берется из жизни, как-то перелопачивается. Прямой мемуар будет пренебрежением к уже выработанному стилю работы. Скажем, книга «Десятилетие клеветы», она отчасти мемуарная, отчасти нет. Или «Американская кириллица», вышедшая в издательстве НЛО, где рассказывается о том, как Америка создавала материал для моих романов.

- В сборник «Вагриуса» она войдет?

- Нет, она вышла отдельно. И, кстати, открывалась новым текстом, который называется «Адмирал и империя». Это мемуарный рассказ об отставном американском адмирале, с которым мы дружили. Начинается с военно-морских похорон в самом сердце Америки. А потом рассказ о его жизни. Во время войны он работал в Москве военно-морским атташе и занимался ленд-лизом. Страшно интересные материалы, в том числе, и из его книги «Comissar and caviar», что я перевел на русский язык, как «Икрометные комиссары». Он был очень забавный человек, - жизнелюб и фантазер.

- Мемуары это ведь еще и люди. А о реальных людях вы пишете немного, - мама, отчим…

- В книгу «Вагриуса» войдет рассказ, который написан не так давно для «Нового очевидца», так ужасно почившему. Сам сборник, кстати, назван по этому рассказу - «Зеница ока». Впервые я написал его в 1960 году, то есть 45 лет назад. Когда я его предложил куда-то, мне сказали: «Да что ты, это очень острый материал!» И я про него забыл. А потом переезжал из Америки, и он выпал на поверхность из вороха переворачиваемых бумаг. В оригинале он назывался «Голубой глаз отца». И когда Кабаков попросил что-то дать для нового журнала, я переписал его заново. Там я фигурирую как сын Павлуша. Фамилия родственников немного изменена. Казань названа Булгородом. Такие перелопаченные мемуары мне более милы.

- А всю свою жизнь запустить в таком беллетризованном карнавале?

- Боюсь наврать с три короба. Люди же всему верят, а в мемуарах включается ложная память. В принципе, она и есть творческая память. Когда-то Мандельштам написал, как ему приснилось, что маленьким мальчиком он вошел в большой зал филармонии и включил там весь свет. Все вспыхнуло. И он как-то забыл, что это сон, и всерьез верил, что так и было. А этого не было.

- Вы боитесь к кому-то оказаться несправедливым?

- Да нет, я боюсь наворотить с три короба, а все поверят, что абсолютно так и было на самом деле. Блестящий пример такого мемуара – «Алмазный мой венец» Катаева. Он изменил имена, придумал прозвища, и в художественном смысле получилось точнее и ярче, чем были бы сами по себе воспоминания.

- Вот и о самом Катаеве написали бы.

- В том же «Десятилетии клеветы» есть статья о нем к юбилею. И там есть точные моменты, связанные с Катаевым, из того, что я видел.

- Если я спрошу о важных для вас людях, о которых вы не писали, кто оказался бы в этом списке?

- Я никогда не буду писать о Бродском, хотя мне есть, что сказать о нем. Но я не хочу трогать образ этого человека. Во всяком случае, пока.

- Это еще и весь питерский круг, породивший, кстати, множество мемуаров?

- Вот именно. Взять Анатолия Наймана, с которым мы древние друзья. Он писал сначала в чисто мемуарном жанре об Ахматовой. А сейчас начал писать повести, в которых жизнь близких людей воплощается в прозу.

- Итак, не Бродский. Кто еще?

- Предположим, что Евтушенко. Зачем мне все это трогать? Или какие-то романтические воспоминания, когда они уже много раз использованы мной в художественном жанре?

- Даже повесть «Пора, мой друг, пора» была о Таллине 40-летней давности.

- А потом туда путешествовал Борис IY из «Московской саги». Он ездил в Таллин на мотогонки и оставил точные воспоминания. Например, о ссоре с эстонским парнем, якобы, из-за сестры этого парня, за которой ухаживал. Они уже пошли драться, и парень вдруг отвернул пиджак и показал подкладку, к которой был пришит черно-бело-синий флаг независимой Эстонии. Это было со мной. Мы сидели в ресторане «Пирита», и какая-то компания начала нас задирать. И с одним парнем эстонским мы вышли поговорить по душам в угол этой ресторации. Саксофонист играл, какое-то возбуждение было, такой фон. И он мне сказал: «Ты не видаль никогдааа, вот я тебе, масквииич, сейчас покааажууу». И он мне показал: «Ты это когда-нибудь видел?» Я говорю: «Нет, никогда не видел. Это что?» - «Это нашь флааг». Я говорю: «Так я приветствую твой флаг». И он сказал: «Тогда давай пожмем руки друг другу».

- Как вы оцениваете нынешнюю моду на ретро в телесериалах и кино?

- Я тут усматриваю два аспекта. Во-первых, то, что память об отцах и дедах интересует мыслящую молодежь. Главное, освободить эту память от пропаганды. А, во-вторых, многое идет от дефицита сюжетов. Скажем, 12 лет нацизма отработаны на Западе бесконечным количеством приключенческих сюжетов кино, театра, романов. А у нас либо нетронутые целинные залежи сюжетов, либо полностью искаженные. Таким почти нетронутым полем можно считать ГУЛАГ. А многочисленные фильмы и сериалы о гражданской войне это словно рассказ человека с дефектами речи. Говорит, и вдруг начинает так заикаться, что не поймешь, о чем это он.

- Что вы имеете в виду?

- Ставшее привычным идеологическое неупоминание каких-то имен. Либо искажение. И это открывает возможность нового рассказа о том же самом, римейков о гражданской войне. Рассказать, как было на самом деле. Например, об анархистах, таких же радикальных сволочей, как большевики, и их ближайших союзников. Но потом большевики уничтожили их в первую очередь, еще до эсеров. Это было серьезное движение, а в наших фильмах они мелькают как экзотический фон.

- Вроде Левы Задова?

- Да, Лева Задов, пьяные матросы, «Анархия мать порядка». Всегда думал, что это в фильмах за такие неуправляемые матросы. А это, с одной стороны, анархизм. А, с другой стороны, наркотики, оказавшие колоссальное влияние на военный флот. В мемуарах академика Лихачева я как-то наткнулся на его утверждение, что это была операция германского военного командования по внедрению наркотиков в Балтийский флот, осуществленная с помощью большевиков. Немцы не могли взять Петроград, потому что вход в него закрывали четыре непробиваемых линкора Балтийского флота. Без военной авиации взять их было невозможно. Для того, чтобы вывести их из строя, пошел в ход морфий, кокаин, героин и так далее. То же самое потом было на черноморском флоте. Сначала все обожали Колчака как главкома. И вдруг на безобразнейших митингах матросы начали снимать штаны, показывать ему задницы, терзать офицеров с какой-то немыслимой жестокостью. Надо поднимать, исследовать, рассказывать, что это было за Гуляй-поле. Невероятное число тем для сериалов, фильмов, книг.

- А картинка, которая идет сейчас в сериалах и которая воспринимается молодежью как истина, не кажется вам отчасти пародийной?

- Так кто-то должен прийти и сделать иначе. Чем бесконечно жевать Чехова, - когда одновременно идет 18 «Чаек», 34 «Вишневых сада» и так далее, - пусть молодые серьезно подходят к этим вещам. Ничего не сказано о гражданской войне и белом движении. Почти не сказано, что, на самом деле, было на войне. К сожалению, в сериал по «Московской саге» не вошла польская часть романа, где рассказано, что такое была Армия Крайова, как там наши действовали, как мучались многие офицеры.

- После «Московской саги» нет больше предложений сериалов?

- Была и остается идея экранизации романа «Остров Крым». Я сделал даже сценарий. Но пока все зыбко. Много зависит от финансирования, потому что это очень сложно ставить.

- Какие у вас планы в связи с избранием председателем жюри Букеровской премии по литературе за 2005 год?

- Я еще не знаю. Говорят, что примерно 10-15 романов придется прочесть. Пока что читаю современных авторов и делаю удивительные находки. Когда-то Дима Быков подарил мне свою книгу «Орфография». Она такая толстая, что я долго не решался читать. А недавно прочел и поразился, насколько это серьезная, значительная, удивительная книга. Быков показал невероятный романный талант и умение. Тоже, кстати, книга об устранении «исторического заикания». Тема, о которой с такой точки зрения никогда не писали, - о реформе орфографии на фоне человеческих судеб в первые месяцы после революции 17-го года. Главного героя зовут Ять. Там есть просто гениальные сцены. Есть некоторые длинноты, но есть и ошеломляющие моменты.

- И тоже близко к аксеновскому, - Крым, карнавал мысли, действия.

- Крым изумительный. Любовные сцены с Таней превосходные. А министры Временного правительства, сидящие в каземате Петропавловки… Освобождение Оскольцева это просто вершина современной прозы, я думаю. Это очень недооцененный критикой роман.