1197.Интервью с Пако Рабаном (РГ, 2005, 3 октября)

Игорь Шевелев

Пако Рабан

Кутюрье из астрала

В Москве Пако Рабан встречался со Сталиным

В Центральном доме художника открылась выставка графики знаменитого парижского модельера Пако Рабана. Человек, который первым использовал музыку при показе мод, вывел на подиум чернокожих манекенщиц, придумал духи унисекс, стал делать одежду из алюминия и пластика, - теперь он впервые показывает созданные им произведения изобразительного искусства. В Москве, можно сказать, проходит мировая премьера его первой графической выставки. После российской столицы выставка отправится в Киев, Париж, Мадрид. И, хотя знаменитый кутюрье, уже пару лет как продал свою торговую марку другим людям и не имеет отношения к выпускаемой под его именем модной продукции, Пако Рабан остался тем, кем был всегда, - великим придумщиком, провокатором и творцом. Слушать его необыкновенно интересно.

- Маэстро Рабан, что вы можете сказать о своей выставке?

- Во-первых, то, что это не живопись. Я не живописец. Даже, делая свои коллекции высокой моды, я испытывал проблемы с цветом. Поскольку у меня архитектурное образование, мне ближе линии, материя, текстура. Рисую я с семилетнего возраста, с тех пор, как начал путешествовать в астрале, выходя из тела в пространство духа. В 30 лет ушел из архитектуры, начал заниматься модой, но продолжал рисовать для себя, никому не показывая эти рисунки, настолько считал их интимными. Лишь где-то в середине 70-х показал их одному своему другу, Сальвадору Дали, спросил, что он об этом думает. Дали сказал: «Продолжай». Ну, я и продолжал.

- А что в этих рисунках такого интимного?

- Мне понадобилось время, чтобы понять, что я все время рисую одно и то же лицо. Лицо, которое, никогда не повторяется. Только потом я понял его мистический смысл. Это тот, о ком написано в Библии – созданный Богом из горсти земли человек. И на этом лице застыл вопрос, который задаем мы все: «Что значит эта жизнь? Почему именно я? Кто мы и что должны делать? Что это за мир, в котором мы совершаем свое путешествие?» То есть вечные вопросы человека.

- Почему вы все-таки решились показать эти работы на публике?

- Мне 72 года. Я показываю их перед тем, как навсегда исчезнуть с лица земли. Дело в том, что, помня о всех своих земных жизнях и перевоплощениях, я знаю, что больше никогда сюда не вернусь. Цикл моих земных рождений закончен.

- Что вы имеете в виду?

- Человека можно сравнить с компьютером. Его сердце, как жесткий диск, хранит информацию о всех предыдущих земных странствиях. Я помню, как 72 тысячи лет назад прилетел сюда со своими товарищами со звезды Альтаир, чтобы изменить человеческую природу. Мы все с вами участвуем в этих генетических переменах. Но вы, как и многие, слишком заняты внешней реальностью и слишком мало той, что хранится у вас в сердце. Короче, прежде чем навсегда поменять место жительства, я решил показать, как совершать это путешествие. Путешествие не в Нью-Йорк и Париж, - 40-сантиметровое путешествие от сердца к уму. Путешествие, которое позволит найти свою Беатриче, свою Эвридику. Если вы его не совершите, вы умрете, а потом родитесь вновь, опять умрете, опять родитесь, будете умирать и рождаться до бесконечности. Поэтому я показываю свою выставку. Поэтому я пишу свои книги. Сейчас я заканчиваю восьмую книгу, которая называется «Нить Ариадны», где описываю маршрут этого путешествия между умом и сердцем.

- Вы не боитесь показаться сумасшедшим, когда говорите о предыдущих рождениях?

- Вы правы, многие люди не говорят об этом, боясь, что их примут за безумцев. Но я не боюсь, что меня примут за сумасшедшего, потому что я и есть сумасшедший, мне нечего бояться. О предыдущих рождениях можно долго рассказывать, довольно предыдущего. Я был священником в стране басков, в небольшом горном селении недалеко от границы. У меня были проблемы с сердцем, и меня похоронили заживо. Я очнулся в могиле, в гробу и умер уже там от удушья. Поэтому в детстве у меня была бессонница, - я боялся ночи, боялся уснуть. У вас в гостинице служащие задергивают на ночь окна занавесками, а я их, наоборот, открываю. Мне нужно, чтобы в комнате было хоть немного света, иначе я не могу спать. Я не люблю черного цвета. Мне это напоминает мою смерть от удушья в гробу. Если у вас такие же проблемы, если вы боитесь черного цвета, дело, возможно, в том же самом. Вы не знали, что примерно тридцать процентов людей хоронят не умершими, и они потом просыпаются в могиле?

- Что вы такое говорите?

- В детстве я дружил с одним человеком. Он был в Бретани могильщиком. Когда мне было десять лет, он решил, что я достаточно взрослый, чтобы показать одну вещь. Там на кладбище есть помещение, где хранят кости людей, которых достают после истечения определенного времени из могил. И вот он подвел меня к выкопанному гробу и показал его крышку с обратной стороны. На ней были следы ногтей! И он рассказал, как специалист, что тридцать процентов людей просыпаются в гробах. И сказал мне: «Когда ты умрешь, тебе введут шприцом в вену воздух». А вы не знали? Это жизнь. И это смерть.

- И все-таки, почему свою первую выставку вы привезли именно в Москву?

- У меня был выбор между Парижем, Нью-Йорком, Мадридом, но я выбрал самую красивую столицу мира. Я помню ваш город с 1950 года, когда оказался здесь впервые. Это город, где появилось в начале ХХ века современное искусство, - то, что было связано с фовизмом, символизмом, абстракционизмом. Я горд, что могу представить свои работы именно здесь.

- Еще недавно Москва ощущала себя провинцией по сравнению с мировыми столицами?

- Да, когда вы только покончили с коммунизмом, Запад смеялся над вашей провинциальностью. Сейчас, поверьте, никто не смеется. Вы стали современной, динамичной, сильной страной. Живя здесь, вы не отдаете отчета о том впечатлении, которое производите на мир.

- Не могу не спросить о вашем отношении к современной моде. Вы ушли из нее пару лет назад, потому что стало трудно работать?

- Не то, чтобы сложно. Мировая мода находится сейчас в руках миллиардеров. Во Франции есть такой Бернар Арно, который скупил дома моды от Диора, Живанши, Кензо, всего около пятнадцати домов моды, и теперь постоянно меняет там главных художников. Я пару лет назад продал свой дом моды, свою торговую марку одной испанской финансовой группе, которая сказала, что раз мне семьдесят лет, то пора на покой, и решила поменять креативщика. Но для творчества возраста не бывает. Делай я сегодня свои коллекции, я бы вас удивил, не сомневайтесь. А так, поскольку я архитектор по образованию, то подписал контракты по дизайну вещей, мебели, пишу книги, рисую, путешествую. Мне есть, чем себя занять.

- И как вы относитесь к тому, что выходит под вашей маркой?

- У нового стилиста Пако Рабана очень красивая прическа, он симпатичный, хорошо улыбается. У меня нет права смотреть пробные модели коллекции, нет права присутствовать на дефиле. Стилист говорит, что моя харизма его стесняет. Я уважаю его право и не появляюсь там. Может, приеду делать коллекцию в Москву, если пригласите. Я ведь еще молодой и не знаю, что мне готовит судьба.

- А что, на ваш взгляд, происходит в мировой моде?

- Мода всегда проходит три стадии, - подъем, классика, декаданс. Вспомните подъем 60-х, дух авангарда, Пьер Карден, Андре Куреж, я. Потом классическая эпоха – Ив Сен-Лоран, Живанши и так далее. Потом опять спад, декадентство, дух барокко, как в 50-е годы. Сегодня я разочарован отсутствием идей. Стилисты просто берут идеи 60-80-х годов. Последние показы в Париже это ремейки Курежа. Кто-то должен удивить мир. Может, это будут русские стилисты? Свет всегда приходит с востока. Вы, журналисты, должны говорить своему народу: «Просыпайтесь, ребята. Вы талантливы, гениальны. Вы должны удивить мир, а для этого удивить самих себя».

- Глобализация уничтожает высокую моду однообразием?

- Безусловно. Сегодня на Западе у высокой моды большие проблемы. Кто номер один, - Жан-Поль Готье? Знаете, что на прошлой неделе он уволил двести человек? Вся эта система больше не работает. Появилась китайская мода, - миллионы экхемпляров одинаковой одежды накрывают планету. Надо как-то выходить из ситуации, придумать новое.

- А новые материи, - то, что для вас особенно близко?

- Я верю в то, что называется «умным текстилем». Это - ткань, которая дышит, которая сама меняет цвет, сквозь которую не проникает вода. Я уже видел ее образцы в лабораториях. Сложно делать осмысленный прогноз, потому что мода это движение эпохи. На самом деле, кутюрье не влияет на будущее. Он демонстрирует то, что есть. Он свидетель сегодняшней эпохи, наглядно показывая ее всем.

- Вы сказали, что впервые побывали в Москве в 1950 году, как это было?

- Да, я был юношей, меня представили Иосифу Сталину. Моя мать стояла у истоков испанской коммунистической партии, и в этом качестве приехала в Москву. Она была сильной личностью, стреляла из револьвера, подкладывала бомбы. А ее мама была набожной крестьянкой, мистически настроенной. И вот я помню, как они целыми днями спорили друг с другом: верующая крестьянка и пылкая коммунистка, меняющаяся вместе с линией партии. И вот я с ней оказался в Москве. Между нами говоря, Иосиф Сталин произвел на меня большое впечатление. Для меня это был даже не человек, а миф, живой бог. К тому же, он явно обладал какими-то магнетическими способностями.

- Москва понравилась?

- Сейчас я ехал из аэропорта и видел изменения, которые произошли за последние годы. Особенно все, что касается коммерции, яркие краски, современная архитектура. В 50-м году это была пустыня, почти без машин, только у чиновников такие черные машины. Думаю, если приеду через несколько лет, удивлюсь новым переменам.

- Не волнуетесь, как будет воспринята ваша выставка, тем более что это ваш дебют?

- А чего волноваться? Я – это вы. Вы – это я. Я настолько слит с вами, что не могу волноваться перед собой. Мне достаточно увидеть вашу ауру, чтобы понять ваши предыдущие рождения. У меня к вам огромная симпатия и сочувствие. Если вы так слиты со мной, то почему я должен производить на самого себя особое впечатление? То же самое и вы думаете, глядя на меня. Я же вас не потряс. Я, как и все, очень банальный человек. Единственное, чем обладаю, в отличие от вас, это своим возрастом. И еще, быть может, памятью. Иной, глубинной памятью, которую выталкиваю наружу. А так, в принципе, мы с вами идентичны.