1204. Красная рубаха, выставка Александра Максимова (РГ, 2005, 14 октября)

Красная рубаха МОСХа

Выставка Александра Максимова в Третьяковке на Крымской

Автопортреты Максимова

Экспозиция

Игорь Шевелев

В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка «Зигзаги» Александра Максимова (1930-1992). Первая персональная выставка московского художника, умершего более десяти лет назад, может переменить наши взгляды на российское искусство второй половины прошлого века.

Выставка организована силами, как самой Третьяковки, так и галереи «Ковчег», где хранится художественный и рукописный архив Александра Максимова. Выставка большая, около 300 работ всех периодов творчества художника, - с абстрактных композиций начала 60-х до фирменных литографий Максимова с рисунками, окаймленными смешными и грустными историями по поводу создания этих самых рисунков и персонажей, на них изображенных. Самое простое это связать подобный вид творчества с традицией русского лубка, что все и делают. Тем более что Максимов нашел эту форму году в 1973-74, когда вышел каталог коллективной выставки, где он участвовал, под названием «Аранжировки русских народных лубочных картин».

Но где лубок и где мы? Искусство Максимова, настолько живо, современно и читается с таким интересом, что сразу ясно: лубок это средство, попавшееся под руку, чтобы сотворить свой собственный художественный мир, то, о чем мечтает каждый, и что удается лишь немногим. «Художнику из Бескудниково» удалось. Он создал свой мир, свой миф, в котором действующие лица – он сам, жена Вера, пьющий шурин Юра, коллеги-художники, хозяйка дачи, где они живут, больные урологического отделения, отдыхающие в Гурзуфе шахтеры, чьи жизни и татуировки он изучает с простодушием то ли этнографа, то ли дикаря.

В этом мифе, как и положено, все слито, - отточенный рисунок и безыскусная речь, обыденность и боги мирового искусства, хождение в туалет и мытье картошки с размышлением о том, моет ли картошку Ренато Гуттузо, чью картину вспомнил Максимов, или серия рисунков ног обитательниц женской палаты в больнице, где лежит жена, с записями того, чем пахнут те или иные конечности, изображенные на картинах. Словно перед нами герой книг Зощенко или Шукшина, обретший дар слова и изображения. Этакий художник-простак, который при этом отнюдь не играет в простака. Он таков, какой есть. Тем более что особых надежд на то, что его картинки увидят зрители, не было, к чему притворяться. В общепринятый «формат» допустимого искусства такой самобытный человек, набредший на собственный путь, никак не вписывался.

Конечно, были друзья, которые пристроили то ли в студию, то ли в музей народной графики. Были коллеги, запомнившие страстного и странного художника с бородой и в красной рубахе, горячо что-то говорившего на собраниях и однодневных выставках в МОСХе. Но была непрерывная творческая жизнь рисовальщика и записывальщика событий вокруг него. Был изощренный творческий поиск, в котором лубочная бесхитростность таила под собой мощные глубины самых затейливых направлений мирового искусства ХХ века, изжитых художником в 60-е годы, пока он не обрел свой уникальный стиль. Были, наконец, молодые ребята из только что возникшей в начале 90-х галереи «Ковчег», которые в поисках незамеченного советского искусства 1920-60 годов столкнулись с Максимовым и были поражены его витальной силой, а после внезапной смерти его стали обладателями архива, переданного вдовой художника. Они-то и сказали на открытии выставки, что большая экспозиция в Третьяковке это лишь пунктир творческого пути. Наследие Александра Максимова раз в десять больше, это тысячи графических и живописных работ, это множество дневников, записей и бумаг, разбирать которые еще предстоит в будущем. И, надеемся, издавать как произведения самобытного русского творца ХХ века.