199. О книге Леонида Губанова (Общая газета, 1994, №47)

Поверх барьеров

В издательстве ИМА-пресс вышла первая, через десять лет после смерти, книга стихов Леонида Губанова. Она дает возможность читателю соприкоснуться с неподражаемым «экстатическим лиризмом» человека-легенды московской богемы 60-х годов.

Тогда 15-летний Леня Губанов, только что написавший свою знаменитую поэмы «Полина», был единственным и неповторимым. Захлебывание стихами, рифмами, образами напоминало джазовые импровизации перед лицом приятелей и знакомых, собиравшихся в тесных квартирах, салонах или подвалах за бутылкой вина. Сегодня это читать невозможно. Так не пишут. Да и тогда это были не стихи. Это был воздух, которым одаривал друзей гений СМОГа («общества гениев»). «И подмигивает факел в винном погребе удачи, и румяные пастушки губы пьяные дают, и расстегивают шубы, и берут ночлег впридачу, и в серебряные чаши молодую брагу льют».

Странное время, когда любили молодого Маяковского и читали стихи у его свежеустановленного памятника. «В саду прохладно, как в библиотеке. В библиотеке сладко, как в саду… И кодеин расплачется в аптеке, как Троцкий в восемнадцатом году», попробовал бы тогда какой-нибудь консерватор заметить, что это сущий бред! Сколько таких стихов было подхвачено другими с губановского голоса… Сколько их разлилось в самом воздухе презрения к режиму… Сколько их надо было, чтобы растопить лед в человеке и сделать его свободным… «Так начинают. Года в два от мамки рвутся в тьму мелодий, щебечут, свищут, - а слова являются о третьем годе», - писал Борис Пастернак за сорок лет до этого. Да, слова явились потом. И у других. Губанов свистел и щебетал до всех, за всех и над всеми.

Сегодня не выбрать ни совершенной губановской строфы, ни даже строчки, кроме тех, что застряли спьяну и навсегда в молодых очарованных застольем и поэтом башках. Сколько юношей потом писало так же! Сколько потом отчаяния наложилось на это в 70-е годы, иронии в 80-е, чтобы сегодня сгинуть уже окончательно и навсегда, как сгинул сто лет назад непонятно за что любимым курсистками Надсон.

Губанов умер, как умирает просроченная временем молодость. И книга его вышла сегодня как запоздалый памятник, как музейный экспонат эпохи, как ностальгическая память для оставшихся в живых, как неразборчивая весть для чего-то там слышавших любопытных. Даже без имени на обложке. Первая и единственная. Бог весть, будет ли другая…

Игорь Дудинский отобрал стихи Губанова на свой вкус и слух из будто бы бесконечного и несобранного до конца поэтического наследия. Расположив их по четырем, как предполагал и сам Губанов, разделам. И в этой четкой структуре полупьяных, неточных и необязательных, выплеснутых по наитию стихов, которые с первой и до последней, через двадцать лет, строчки ничуть не изменились, а значит, и не сфальшивили чужим строем «настоящей, как надо, поэзии», достойной лишь губановского презрения и плевка, так вот в этой четкой структуре – последняя неудача этой книги, этого трогательного и бедного памятника настоящему гению той местности, которую мы давно миновали на своем пути в никуда.