573. Юбилей Пушкина (Русский журнал, 1999, 15 июня)

"Пушкин! Где ты? Во мху?"

Пушкин был бы рад празднованию своего юбилея. Светская жизнь затихла на два дня совершенно. Ни концертов, ни премьер, ни презентаций - только Пушкин, Пушкин, Пушкин. Увеселения властей и гуляние однообразной черни. Хоть Наталья Николаевна посидит с детьми в выходные дни. Не переться же, право, на Красную площадь или в Большой театр на "режимные увеселения". Не ехать же с вечным молодняком в Питер на пиитическую гулянку. "C тех пор, как я женат, - заметил Александр Сергеевич, - я в такие дома не хожу". Так что от трезвого поэта всем привет.

Нагнетание напряжения с помощью рекламного слогана: "До дня рождения Александра Сергеевича осталось ровно..." привело к настроениям едва ли не эсхатологическим. А ну как разбудим сейчас "веселое имя", а "дядя" нас - ужо... Вот ведь и в прошлый раз праздновали в 1937-м году... "Ужасный демон Приснился мне: весь черный, белоглазый... Он звал меня в свою тележку. В ней Лежали мертвые - и лепетали Ужасную, неведомую речь..."

В свое время кто-то уже сравнил место Пушкина в национальном сознании с чем-то вроде домового, "дяди". С детства в нас это входит: "Кто за тебя сделает уроки и вымоет посуду? Пушкин?" И так далее. Это типичный архетип домового. Отсюда и некоторая боязнь: а ну как "дядя Пушкин" в гробу-то от нашего непотребства и перевернется? А ну как то ли жара будет несусветная, то ли тряс, то ли мор, то ли московский финансовый кризис? Уже и слышно нечто. Что там? Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают? Нет, то празднуют 200-летие национального поэта. Ужасный век, ужасные сердца. Разве не сам Александр Сергеевич останавливал от наглого и опрометчивого вызывания на поединок "каменного гостя", чье пожатие десницы тяжело и смертельно, грозя сущим адом?

Полноте, господа. Пушкинский юбилей был даже почти мил своей навязчивой непритязательностью, вроде бы и ничего не значащей. Хорошим тоном почитается широкий плевок в сие празднование. В его пошлость, в придуманность и созвучие политическим амбициям неких высоких господ. А мне, повторю, так даже понравилось. Ну не будешь включать телевизор пару дней, тебя не убудет. Футбол же остается. Могли отменить, но не отменили. Опять же, из-за щадящего финансирования, народные празднества ограничились танцующими парами на Тверской. Что-то там вдали шумело, как пена прибоя, вынесшего на брег печальный и пустой окурки, бутылки, презервативы и выпущенное к случаю полное собрание сочинении поэта. Погода хорошая. Народ почти весел и сыт. Новое правительство контролирует обстановку. Президент контролирует правительство. Куда ж еще дальше плыть?.. А если ничего похожего на "пушкинского речь" Достоевского произнесено не было, так ведь и не предусматривалось. Оно и хорошо.

Дело в другом. Напряжение умов в ожидании пушкинского конца света разрешилось на следующий день облегчающим его забвением. Помянули, и будя. Покойник не пошевелился. Пронесло. Осталось лишь ощущение, что до следующего юбилея еще сто лет, да анекдот, как в кабинет родителя юбиляра Сергея Львовича заглядывает Надежда Осиповна и напоминает: "Сережа, до дня рождения Александра Сергеевича осталось ровно девять месяцев..."

Слишком откровенно Пушкин оказался вне сегодняшнего дня с его сиюминутностями. Поэт сам дает этому диагноз: не из прошлого, не из будущего, - сбоку. "Свидетелями быв вчерашнего паденья./ Едва опомнились младые поколенья/ Жестоких опытов сбирая поздний плод./ Они торопятся с расходом свесть приход". Суждение ума точного и охлажденного близостью Страшного Суда. А вы тут суетесь со своими головастыми политиками, с бодрыми тележурналистами.

У нас своя компания, у Пушкина - своя. Вряд ли мы сопоставимы. Сергей Юрский даже высказал по этому поводу печальное предположение, что sic transit пушкинский век русской культуры. Мы и не заметили, как изменилась стилистика самой речи, ход мысли, система ценностей. Пусть так. Пушкинский праздник показал, что оно и лучше, спокойнее. Всем спасибо.

Наша незадача - в неумении найти нужный тон. Все решает интонация, а ее как раз и нет. Есть официозное "Отец русской нации". Есть амикошонское "Ай да Пушкин, ай да сукин сын", растиражированное рекламой. Так и так выходит пошлость, хамство и неприличие. Как в пушкинском анекдоте Хармса. Поэт видит вонючих нас, зажимает брезгливо нос, а мы, кланяясь: "Это ничаво, барин, это ничаво..."

Ровно сто лет назад Василий Розанов взялся подытожить воспитательное значение Пушкина. "Это европейская школа для нас, - писал Василий Васильевич, - заменяющая обширное путешествие и обширные библиотеки". Как в воду смотрел, циник. Так и случилось. После 1917-го Пушкин заменил и путешествия, и библиотеки. В итоге последним, как всегда, хорошо смеялся Гоголь, назвав Александра Сергеевича русским человеком в его развитии, каким тот явится через двести лет, то есть аккурат сегодня. Не гоголевской Нос, конечно, но тоже славный фрукт. "Нет, не прав поэт, - возглашает московский голова - говоря, что он будет славен, лишь доколе будет жив хоть один пиит! Пушкин будет славен, пока останется в подлунном мире хоть один русский!" Но все, конечно, поняли, что Лужков, вслед за Платоном, хочет враз извести пиитическое семя. Поэт-депутат Евгений Бунимович даже не мог сдержать недипломатическую улыбку, более похожую на тихий ужас. Но поэты уже готовят ответный удар. Концептуалисты подготовили отдельное подарочное издание "Стихов, прочитанных Ельциным во время бессонницы". С параллельными текстами Пушкина, читанными президентом в предыдущий раз, как раз в дни пушкинского юбилея 1937 года, когда Боря учился в первом классе. И выводы: нынешний тостуемый оказался, знаете ли, совсем не тем, что тогда.

Вообще, наше правительство - это, как заметил тот же Пушкин, - наш единственный европеец. От него одного зависит, каким ему быть. А вот ведь, по глазам бритвой не режет. ...Эх, доведись нашему поэту прогуляться в дни юбилея по оцепленной Пушкинской площади! Он ведь в свое время и сам рассказывал хорошей знакомой, как, гуляя по Царскому Селу, вдруг был остановлен проезжавшим мимо императором Николаем. "И что же вы почувствовали?" - спрашивает дама, вглядываясь в странно измененное лицо Александра Сергеевича. - "Черт вoзьми, пoчувствовал подлость во всех жилах!"

Пушкин, действительно, энциклопедия русской жизни - в ее развитии, ступоре, вечности. Включая нынешние "пушкинские" рекламы казино, пенье цыган, разбитных девок, прогулок с Tepцeм-Парфеновым, Адама Смита, банки, прибавочный продукт и прочие английские щепетильности. Ведь и сам рассказывал, смеясь, по поводу рекламы, как пришел к нему толстый немец и, кланяясь, просил украсить его добротное изделие стихами из "Бахчисарайского фонтана". Представляете, слоган "Светлее дня, чернее ночи!" на отличнейшей ваксе для сапог. Такое "наше все", что даже забавно.

Пушкинское присутствие в русской культуре даже весомей нашего в ней отсутствия. Посему, желая выказаться на его фоне, мы подвергаемся суду беспощадному, хоть и не бессмысленному. Пушкин вместе со своим юбилеем задал нашей нынешней жизни перспективу, которой у нее нет. Желая цинично разыграть некий фантазм, назвав его "Пушкиным", мы сами оказались в роли фантазма. Не страшного - скорей, куриозного. За отсутствием светских приличий никто и не заметил вопиющего от них отступления.

Перефразируя известные слова Пушкина о том, как он видел трех императоров, заметим следующее. Мы праздновали юбилей поэта трижды. При монархии в 1899-м. При в основном построенном социализме в 1937-м. При недоразвитом капитализме в 1999-м.

Вопрос нам на засыпку, как вечным школьникам: когда наше общество более понравилось бы Пушкину? Ответ (в конце учебника) дал сам поэт. "Вот его подлинные слова, - сообщает нам граф В.Соллогуб: Il n'y a qu'une seule bonne societe - c'est la bonne". - Самое хорошее общество - это хорошее общество.

Чего нам всем и желаю.