Persona grata

ИГОРЬ ШЕВЕЛЕВ

        ПЕТРОВИЧ СЕГОДНЯ ЭТО ЛЕОНАРДО ВЧЕРА.

Андрея Бильжо представлять не надо. Художник, сотворивший незабываемого Петровича, который со страниц “Коммерсанта” вышел на экраны телевизора и стал всенародно известным. Хозяин популярного в Москве ресторана “Петрович”, недавно открывший второй зал “Петрович-путешественник”. Автор и исполнитель вместе с группой “Последний шанс” популярных песен. Наконец известный “мозговед”, регулярно появляющийся в передаче “Итого” с рассказом о том, что было, когда он “работал психиатром в маленькой психиатрической больнице”. По многосторонности своих занятий - новый Леонардо да Винчи! Но – с начала. Первая главка напрашивается сама собой.

 

      Когда я работал в маленькой психиатрической больнице...

-Вы что, действительно, мозговед?

-Я закончил 2-й медицинский институт. Четыре года работал в институте гигиены водного транспорта и даже плавал на судах вокруг света. После чего поступил в ординатуру по психиатрии, закончил ее, стал работать психиатром и параллельно писать диссертацию на базе больницы им. Кащенко. Психиатром хотел стать еще с институтской скамьи, посещал кружок по психиатрии, но в то время нужен был большой блат, чтобы получить эту профессию.

-А какая была тема диссертации?

-«Юношеская одноприступная шизофрения». Не знаю, может, сегодня ее называют как-то по-иному. Это та шизофрения, которая падает на переходный возраст. Я находил больных, которые лежали в больнице 15-20 лет назад, отбирал из них тех, у кого за это время не было приступов, кто хорошо социально адаптировался, и описывал эти случаи. Таких набралось очень много.

-Но в то время в Кащенко больше занимались “вяло текущей шизофренией”. Вас не считали “диссидентом”?

-Да, в то время там работали Снежневский и Наджаров, которых, к сожалению, уже нет в живых, Смулевич, который на сегодняшний день один из лучших психиатров. Если сегодня не ставят диагноз “вяло текущая шизофрения”, то сама болезнь никуда ведь не делась. А моя диссертация во времена перестройки легла в основу рекомендаций, которые позволяли снимать больных с психиатрического учета в диспансерах. Тогда по Москве даже пошел слух, что появился доктор, который не ставит, а снимает с учета, и ко мне люди шли довольно охотно.

-Вы наблюдали в клинике известных людей: Венедикта Ерофеева, поэта Леонида Губанова…

-Да, в Кащенко клали разных больных, в том числе людей искусства. А так как я уже в то время был склонен к творчеству, мне давали художников, поэтов, и я довольно быстро находил с ними общий язык. С Губановым мы подружились. Встречались и вне больницы потом. Он довольно хорошо ко мне относился, звонил по ночам, был со мной на “ты”. То есть отношения вышли за рамки отношений пациента с врачом. После его смерти я долго переживал, считая, что, как врач, отчасти виноват в случившемся. По моим предположениям, хотя и не доказанным, это было самоубийство. Не бывает таких совпадений, чтобы поэт умирал в день своего 37-летия. Тем более, что накануне, потеряв мой домашний телефон, Леня искал меня через больницу, а там домашних телефонов не давали. К тому же меня не было тогда в Москве. У меня был подаренный им самиздатский сборник “Волчья ягода”, его рисунки. Некоторые из них он мне дарил, несколько я купил, он их продавал по 5 рублей. Была еще магнитофонная пленка с чтением им стихов. Которая потом исчезла на сороковинах его смерти, которые были в большой мастерской художника Доброва в Столешниковом переулке. Там было очень много людей, из которых только единицы знали его в последние годы, когда он довольно тихо существовал, работая пожарником, много писал, рисовал. Большинство помнило его по бурным временам расцвета СМОГа, “союза молодых гениев”.

-Во времена перестройки была какая-то статья, что Леню Губанова мучили в Кащенко…

-Да, был такой перестроечный период безумных нападок на психиатров. Многое валилось в одну кучу. Практически каждое издание по несколько раз мусировало эту тему. “Собеседник”  напечатал статью, как мучили Губанова. Много лет спустя я, кстати, разговаривал с автором этой статьи. Это был Игорь Мартынов, с которым я работал в журнале “Столица”. Он извинился, сказал, что на какой-то встрече ему что-то такое рассказал санитар и так далее. На самом деле к Губанову относились в больнице все очень хорошо. Он даже стихи там читал докторам. Поступал он в больницу, говоря обывательским языком, с идеями преследования. На каком-то этапе жизни его, действительно, преследовал КГБ, но потом это стало болезнью. К тому же еще были запои, перепады настроения.

-А Венедикт Ерофеев?

-Я не был его лечащим врачом, как в случае с Губановым, просто работал в отделении. Лечащий врач в психиатрии значит очень многое. Ты беседуешь часами со своим пациентом, и наступает момент, когда ты знаешь о нем, как никто другой. Венедикт Ерофеев лежал у нас много раз и в Кащенко и потом, когда мы переехали на Каширку. Удивительно, что при его махровом алкоголизме, описанном в “Москва-Петушки”, при множестве “белых горячек”, с которыми он поступал, в нем совершенно не было алкогольной деградации личности. В этом смысле он был уникальным пациентом, достойным описания в специальных психиатрических трудах на тему алкоголизма. Он абсолютно выпадал из типичного течения болезни. Вне запоев это был совершенно рафинированный интеллигентный человек.

-У вас, видимо, свой взгляд на использование психиатрии в преследовании диссидентов?

-Я не могу говорить о том, что творилось во Владимирской или в загородных психиатрических больницах. Но я знаю больницу Кащенко, знаю врачей. Эти люди спасли очень многих от преследования КГБ, от судебных процессов. И диагноз, который они ставили, освобождали от очень многих проблем. Конечно, можно сказать: “ах, вы считаете человека ненормальным только потому, что он инакомыслящий!” Но “нормального инакомыслящего” ждал лагерь. Кроме прочего, инакомыслящие, действительно, не очень нормальны, если понимать норму как усредненную серость. В этом смысле, мой взгляд несколько отличается от общепринятого сейчас. К тому же психиатры это такие же люди, как и в любой другой профессии. Среди них есть ублюдки и полные идиоты, и есть люди интеллигентные и образованные. Так же как в журналистике, в армии или, скажем, в хирургии.

 

                            Пять тысяч одних Петровичей.

-Каким был ваш выход из психиатрии?

-Можно сказать, выздоровление было постепенным, ремиссия затяжной. На самом деле я рисовал еще со школы, что-то пописывал. Первый раз мою карикатуру напечатали в “Неделе” в 75-м году, когда я еще был студентом. Потом печатался в “Литературной газете” в “Клубе 12 стульев”, пописывал в “Рога и копыта”. Но свою роль, конечно, сыграла перестройка. Появилось ощущение, что ты можешь сам изменять свою жизнь. Тогда же появилась Битца, куда пришли художники с картинами, и куда пришел я со своими друзьями. Диссертацию я уже написал, ее читала моя руководительница, у меня оказалось три свободных месяца, я много рисовал, общался с художниками, продавал картины в Битце. Даже купил на эти деньги свой первый цветной советский телевизор. Но деньги не были самоцелью. Я получаю удовольствие от того, что делаю. Если за это еще и деньги платят, совсем неплохо.

-Петрович тогда же появился?

- Нет, попозже. В то время я стал заниматься живописью. Прошли выставки в Бельгии, в Германии, в Италии, здесь в Москве. Я сделал несколько некоммерческих книг. Например, в книге Раймона Кено было сто моих рисунков, как бы графическая интерпретация текста. Потом меня много печатали в “Известиях”, вышла книжечка карикатур, я съездил с карикатуристами в Германию. В общем, такую бурную жизнь уже невозможно было совмещать с психиатрией, забирающей всего человека. В самом начале 90-х я начал работать с “Коммерсантом”, и там уже появился Петрович.

-Насколько он является плодом личного и коллективного разума?

- Придумываю и пишу я все сам. Это могут литературно редактировать, как тексты для программы “Итого”. Картинку могут печатать или не печатать, это другой вопрос. “Коммерсант” дает мне полную свободу. Когда появились первые рисунки с Петровичем, никто не знал, что его ждет такая самостоятельная судьба. Володя Яковлев даже несколько насторожился: какой-то народный персонаж в шляпе, пьющий. “Коммерсант” ведь предполагался изданием для “новых русских”, под которыми тогда понимались образованные, говорящие на трех языках молодые люди, работающие на благо России. Это потом уже они стали персонажами из анекдотов. А Петрович как-то шел вразрез этой схеме. Но через неделю все вошло в норму, Яковлев к Петровичу относился очень ревностно.

-А сколько за эти годы было уже Петровичей?

-Это невозможно посчитать. В неделю я стараюсь делать по 10-15 рисунков. В день выходит по два рисунка, в году 365 дней, длится это уже лет восемь, вот и считайте.

-А темы выбираете сами или их задают заранее?

-Иногда могут позвонить по телефону и сказать тему, но, как правило, я рисую сам. В этом есть и свои плюсы, и минусы. Происходящее в стране навевает всякие мысли, темы, и хочется, чтобы это было напечатано сразу, потому что иначе исчезнет второй, третий слой. Что не всегда происходит, это минус. А плюс в том, что когда рисуешь сам, тему дает вращение в этом абсурде, от чего получается дополнительная глубина.

Все время возникают новые персонажи. Например, куры, дающие Петровичу советы по разным вопросам. Куры вообще меня очень занимают. И тем, что лишены выбора: заранее известно, что им перережут глотку. И тем, что курица выступает всегда очень гордо, но стоит вам сделать какое-то резкое движение, и она тут же куда-то несется в сторону с безумным кудахтаньем. И все время так косится, смотрит одним глазом. И к миру относится по-своему, например, у нее сложные отношения с Америкой. У меня есть рисунок, где курица говорит: “Не люблю американцев, они ноги курам рубят”. В общем, много всего трогательного и похожего на нас. Кроме того, есть много историй с Чебурашкой и крокодилом Геной, с Буратино, с Герасимом и Муму, с Чапаевым. Все перемешались и общаются друг с другом. Полный абсурд, как и во всем, что нас окружает.

 

                         Политик это диагноз.

-По поводу абсурда. Учитывая, что ваша карикатура в “Коммерсанте” занимала место передовицы “Правда”, учитывая ваше мозговедение в программе “Итого”, как вы относитесь к политике и как политика относится к вам?

-Ко мне, по счастью, политика никак не относится, и чем дольше это продлится, тем лучше. У нас странные взаимоотношения с политикой. У меня двух дедушек расстреляли, а бабушка отсидела двадцать лет потому, что политика на них обратила внимание. Лучше уж пусть мимо идет.

На самом деле я очень плохо отношусь к людям, профессионально занимающимся политикой. Может, и в любой другой стране, но в нашей особенно, для того, чтобы пройти по лестнице власти и занять какой-то пост, нужно заранее совершить целый ряд предательств и нехороших поступков. Когда человек подходит к этой вершине, его представления о хорошем и плохом уже настолько изуродованы и смещены, что он вряд ли может быть симпатичен. К нему нужен совершенно другой подход, чем к нормальным людям. Мы должны понять, что к выбираемому нами человеку не применимы мерки красоты, добра, симпатии, которые мы прилагаем друг к другу. Там, у них другие измерения. Политик не может быть добрым в принципе, потому что занимается другими делами. Он не может быть честным в принципе, потому что уже совершил множество бесчестных поступков. Его цель знает только он сам, и он никогда о ней вам не скажет. И когда политик говорит, что пришел, потому что очень вас любит, это значит, что во всем, что он дальше скажет, ему верить нельзя. И в этом смысле для меня нет разницы между политическими партиями.

-В этом сказался личный опыт последних лет?

-Да нет, это было ясно давно, и со времен Советского Союза ничего не изменилось. Чем нынешние политики отличаются от партийных лидеров тех лет или, скажем, от комсомольских работников? Это примерно один и тот же тип личности, в котором довольно много определяет цинизм. Взять хотя бы любовь к родине, о которой они начинают говорить как только появляются на экране телевизора или на предвыборном плакате. Для любого человека это глубоко интимная вещь, о которой не говорят громко, как и о любви к матери, о вере. Об этом не кричат. Поэтому и появляется ирония и злоба по отношению ко всему этому. Чем больше кругом пафоса, тем больше хочется иронизировать и издеваться. Пафос это всегда неправда. А сейчас пафоса все больше.

 

                       ТВ-Народ, который не понимает.

-Если вы заговорили про иронию, то как бы вы определили свой тип юмора?

-Кстати, не все его понимают. Мне интересен юмор не лобовой. Юмор вперемешку с абсурдом, бредом, идиотизмом. Мне в юморе нравится грань, когда непонятно, где кончается шутка, а где начинается правда. И лавирование на этой грани. Во многом, идеальная фигура для меня – Хармс.

-Вам не узка специализация “художника по Петровичу”?

-Да нет, я занимаюсь сейчас очень многими вещами. Это и регулярная программа “Итого”. И семьдесят мультфильмов, которые мы сделали. Очень интересная работа, которая, к сожалению, не получила продолжения. Фильмы про Петровича на ОРТ попали в странную историю. Во-первых, это оказалась предвыборная кампания, выступать в которой мы не очень собирались. Во-вторых, получилось использование сюжетов в программе “Однако”, что тоже с нами никак не обсуждалось. Ничего изменить уже было нельзя. Потом мне казалось, что 70 фильмов это такой большой запас, который можно использовать рачительней, делать из них блоки, ставить в межпрограммное пространство и так далее. Сейчас эти фильмы лежат на полке, и, боюсь, мы больше их не увидим. В общем, выстрел случился довольно впустую, хотя работа была очень интересная.

-А то, что вы появлялись на конкурирующих каналах, вас не смущало?

-Определенный напряг был, но все закончилось хорошо. Изначально проект делался для НТВ, его очень поддерживал Леонид Парфенов, вкус которого во всем, что он делает, я очень ценю. Но что-то там не сложилось, несмотря на несколько попыток. А теперь после ОРТ нас не берут никуда. Такое впечатление, что ОРТ лишило нас невинности, и мы в качестве невесты никому больше не интересны.

-А какое вообще впечатление от работы на телевидении?

-Довольно сильное разочарование. Мне казалось, что там больше творчества. На самом деле оно сведено к минимуму. Гораздо больше – обслуги и желания заработать деньги. Телевидение сегодня, по-моему, вообще ничего не производит, а только покупает, не желая при этом ни платить, ни особо сильно напрягаться. Что обидно.

Еще я не понимаю самой популярной сейчас фразы: “народ этого не понимает”. Это абсолютное дилетантство и вкусовщина. Какой “народ” вы имеете в виду? Телевидение идет 18 часов, смотрят его совершенно разные люди. Если не поймет утренний народ, то поймет вечерний. Вечерний не понимает, поймет дневной. Все зависит от вашего умения. Но на самом деле никаких углубленных исследований аудитории не происходит. Для меня, как научного, в прошлом, работника это совершенно непостижимо.

Я приехал в Севастополь, где, оказалось, Петрович в это время был самый популярным персонажем. Мне сказали, что ждали продолжения сериала как продолжения “Семнадцати мгновений весны”. Потому что это русский город, и Петрович для них был родным человеком.

“Коммерсант” проводил исследования в студенческой среде. Оказалось, что и среди студентов Петрович популярен. Мне рекламная фирма заказывает рекламу для студентов - с Петровичем. Поэтому, когда мне говорят: “народ этого не поймет” или, как на ТВ-6: “вы сделайте что-нибудь молодежное” – то мне как-то с этими людьми и говорить дальше не о чем. Я все-таки в свое время занимался, как психиатр, юношеским возрастом и знал про молодежь практически все. Не было более размытого понятия ни по языку, ни по молодежной моде, ни по музыке. Есть группы, которые ни в чем не соприкасаются. Молодежь ведь можно делить и на тех, кто умеет читать, и на тех, кто читать не умеет. Последние - аудитория “молодежных каналов”?

При всем том, подчеркиваю, я говорю не про НТВ, которое считаю самым профессионально продвинутым каналом.

 

 

                           Бильжо всех стран, объединяйтесь!

-Вернемся к талантам “нового русского Леонардо да Винчи”. Вы еще и песни пишете, как выяснилось?

-Да, с Сашей Самойловым, с Сережей Рыженко и другими ребятами из группы “Последний шанс” мы делаем сейчас диск из десяти песен. Семь из них записали и три, уже готовых, запишем на днях. Мы выступили с этим проектом в “Антропологии” у Диброва. Там есть песня про пейджер, про мобильный телефон и так далее. Все песни это как бы маленькие рассказы, очень сюжетные. Песня про последний звонок оказалась даже пророческой. Там главный герой возвращается с зоны, куда попал за то, что на последнем звонке в школе ударил ножом любимого своей девушки. Вернувшись, он пошел к ней, но дверь ему открывает тот, кого он как раз пырнул. Тут звонит его последний звонок, и он стреляется. И хор мальчиков поет: “Это для всех – хороший урок”. И только мы записали эту песню, как на последнем звонке, который был совсем недавно, мы слышим в новостях, что на Красной площади произошло столкновение солнцевских с долгопрудненскими, что стреляли из пистолета, дрались ножами, акселераты пришли сильно поддатыми, и все это было, скорее, похоже на праздник пограничников и военно-воздушного десанта.

-Это пародии такие?

-Нет, это самостоятельные произведения, и если пародии, то не на другие песни, а на что-то совсем другое. Например, в “Последнем звонке” у меня была цель смешать школьный вальс, пианино, такую лирическую Москву, и все это вместе с уголовной тематикой, которая везде уже проникла. Мелодичные такие песни. У тех, кто больше понимает, они могут вызвать смех. У других - слезы. Нам в прямом эфире звонил человек из Ростова, который сказал, что если я когда-нибудь сяду, то я с этой песней буду на зоне свой в доску. Потому что, когда он слушал про этот “Последний звонок”, у него просто душа свернулась, и он был весь в слезах. Или недавно подвозил меня в машине человек, сказал, что тоже смотрел “Антропологию”. Говорит: «мультфильмы ваша – ерунда, рисунки – тоже. Но вы так поете…»

-Вы в своем ресторане “Петрович” не будете петь? Или он для вас чистый бизнес?

-Нет, пока я там не пою, но и бизнесом его не считаю. Дело в том, что и ресторан, и второй зал, который только что открылся, “Петрович-путешественник”, я делаю как художник. Подчеркиваю это. Сделать авторский ресторан это то же самое, что поставить спектакль или снять кино. Сегодня если человек хочет купить ресторан, ему предлагают все готовое, как из кубиков, вплоть до картин на стенах. Хотите итальянский ресторан, хотите пиццерию, хотите ресторан на морскую тему и т.д.

У нас же все абсолютно авторское, все придумано. В первом зале как бы ностальгическое путешествие в прошлое – без политики. В новом: путешествие в пространстве. Соединение этнографии и географии с идеей, что люди, независимо от расы и национальности, едины. Банальная идея, вызывающая большие споры и даже войны. У нас там все как в этнографическом музее плюс официанты разных рас, экзотическая кухня, латиноамериканские ансамбли.

Во-первых, все это нужно было придумать. Потом - осуществить. То есть сделать все своими руками, втянуть единомышленников, чтобы они делали, что ты хочешь. Это режиссерская работа. Если режиссер удачного фильма – бизнесмен, то я бизнесмен. Но на самом деле это абсолютно художественная вещь, потому что неизвестно, во что все это выльется, и будут ли на этом заработаны деньги. В бизнесе все-таки деньги – самоцель, а тут они второстепенны.

-Кстати, о дружбе народов. Откуда у вас такая фамилия?

-Судя по всему, фамилия идет откуда-то из Литвы, из Каунаса. Видимо, она была с другим окончанием, в каких-то документах она типа Билжойтис. Прадедушку по линии папы забрали в армию, он служил в Петербурге, и часть фамилии отвалилась. Он стал – Билжо, без мягкого знака. Мягкий знак вклинился потом. У дедушки было три брата. Один учился в Петербурге в Академии художеств и умер довольно рано. Младший, Павел, был неоднократным чемпионом по штанге, у него в блокаду погибла в Ленинграде вся семья, я его, единственного, еще застал. А еще один, Петр, играл на балалайке, и до революции они с оркестром поехали на гастроли в Америку, и там все остались. Им было лет по 15-16. Довольно нашумевшая была история. И вот этот дед вел в Америке передачу “Вокруг самовара”, возглавлял джаз, в 60-е годы, в оттепель приехал в Ленинград на гастроли, там с ним случился инсульт и дальнейшая судьба его неизвестна. Но известно, что в Америке он женился на негритянке. Так что, возможно, есть и черные родственники по фамилии Бильжо.

 

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга