время профессионала

Единица измерения: одно человеко-издательство

Игорь Захаров не знает, как делать бестселлеры, они у него просто получаются.

 

Книги мы все любим. Кому-то из нас приходит в голову, что в таком случае и по случаю рыночной свободы, любимые книги надо издавать. Это опасное заблуждение - путать любовь с бизнесом. Я знаю умных, приятных, даже пишущих людей, издающих замечательные книги, которые они, как и всякую службу и обязаловку, терпеть не могут. Издатель Игорь Захаров не из их числа или притворяется. Издает, что хочет и нравится, и для того, чтобы подзаработать и издавать дальше. Короче говоря, настроен на бестселлеры, и те у него почему-то удаются. Можно перечислять долго: и серию Б. Акунина о сыщике Фандорине, и биографию Аллы Пугачевой, и собрание сочинений Терца-Синявского, и книги Маши Арбатовой, и разоблачение Корой Ландау любовных похождений своего мужа и его приятелей-академиков, и собрания сочинений Апдайка, Моэма, Гора Видала и никому неведомого английского классика Роальда Даля, относительно которого издатель уверяет, что это лучше Б. Акунина. Ну и так далее. То это “нулевой” вариант “Войны и мира”, относительно которого возмутилась “вся интеллигентная общественность”, то тайная жизнь Лили Брик, то “Интимный дневник отличницы” Веры Павловой, который Захаров собирается издать миллионными тиражами, чтобы у каждой школьницы был под подушкой, а что там понаписано, родителям лучше не знать.

В итоге, на ловца и зверь бежит. Если что есть скандального и интересного, то несут Захарову. Или в “Захарова”, потому что назвать издательство своим именем это, значит, выдать некое свое честолюбие. Короче, обидно. Вроде бы ничего особенного человек не делает. И даже начал почти с нуля, с мизерного капитала. А как-то все пошло-пошло. Это что же, любой нормальный человек, как вы да я, может преуспеть, потому что нормальных людей, как показывает практика, а тем более издателей, почти что и нет? Даже обидно. Или все-таки какой-то есть секрет в том, как делаются бестселлеры? Ну-ка, Захаров Игорь Валентинович, расскажите…

 

Не путайте бизнес с приятельством.

-Начнем с начала: как возник “Захаров”?

-“Захаров” возник более трех лет назад, как часть издательства “Вагриус”. Володя Григорьев – один из создателей и владельцев “Вагриуса”, нынешний замминистра печати и мой старинный приятель, периодически приставал ко мне с вопросом, когда я начну издавать книжки, подвигая на это дело. Но в самостоятельное плавание я пускаться не хотел, поскольку думал, что есть писатели, которые пишут, есть издатели, которые издают, и есть книготорговцы, которые продают. И не барское, мол, это дело – доставать бумагу, договариваться с типографией, распространять тираж. Пусть другие этим занимаются, а наше дело творческое.

-Главное, издавать?

-Да, и издавать, в первую очередь, биографии, мемуары, документальную прозу, - то, что называется “нон-фикшн”. Когда я три года назад взял в руки биографию Арнольда Шварценнеггера на английском языке, это была его 14-я биография, написанная кинокритиком из “Файненшл таймз”, в которой он пытался осознать, как человек, ставший мифом, должен поддерживать свою репутацию, оставаясь при этом живым человеком. Целая пропасть от канонизированных биографий серии ЖЗЛ, которая уступала даже павленковской серии вековой давности, а не то, что дню сегодняшнему.

И когда меня в “Вагриусе” спрашивали, с кого начинать, я отвечал, что с любых, с очевидных, потому что нет никого – ни Наполеона, в книге академика Тарле о котором 100 страниц посвящено не человеку, а континентальной блокаде, ни Ленина, ни Троцкого, ни тех, кто еще более их живо интересен публике, как, например, Алла Пугачева.

Самое сложное и интересное было – найти автора, который написал бы о Пугачевой всё, но при этом пристойно, не грязно, не вульгарно. Я нашел замечательного журналиста Алексея Белякова, который сделал именно такую неавторизованную биографию. И за полгода было продано 225 тысяч экземпляров.

-Первая книга нового издательства и тут же удача?

-Да, кроме одной пикантной подробности. Вместо выручки я получил от своих партнеров из “Вагриуса” на эту сумму счет за телевизионную рекламу. И понял, что не надо приятельство путать с бизнесом. И что надо самому контролировать все этапы издания и продажи книги. Если ты родил ребенка, а потом отдал его в детский дом, то не пеняй потом, что он вырос не таким, каким ты хотел.

По инерции вместе с Пугачевой вышли биографии Наполеона, английской королевы Елизаветы П, которую перевел Григорий Чхартишвили, и еще две-три книги под маркой “Захаров-Вагриус”. После чего в начале 98-го года я перерегистрировался в самостоятельное издательство “Захаров”, не зависящее ни от кого. В этом качестве нахожусь и сегодня, по-прежнему издавая биографии знаменитых и великих, будь то Бисмарк или Маша Арбатова. Критерий один – не надо объяснять, кто это такие, и это добротные тексты, которые интересно читать нормальному человеку. Нам с вами, в конце концов.

-Прозвучало имя Чхартишвили, который вскоре прогремел в “Захарове” под псевдонимом Б. Акунин как автор романов о Фандорине…

-Да, это классический пример счастливой случайности. Для биографии Елизаветы П я искал того, кто смог бы перевести английское издание книги быстро и не приписывая лишнего, не привирая и не меняя авторской тональности. Григорий Шалвович сделал это все профессионально, и мы расстались вполне довольные друг другом.

Через некоторое время следует от него телефонный звонок с таким текстом: “Игорь, я с удовлетворением помню, что вы рассчитались со мной в срок и сполна, и поэтому обращаюсь к вам с просьбой”. – “Да что случилось?” – спрашиваю. – “Я роман написал. Детективный. Почти на пари с женой. Теперь не знаю, к кому его отнести, чтобы меньше обманули, и хотя бы со вниманием отнеслись?” Я, естественно, прошу дать мне прочитать рукопись. Как я могу давать совет втемную? – “Зачем, вы же не издаете такое?” – “Тем более, - говорю, - объективнее к этому подойду”.

Мое любопытство было чистым. Я прочитал и понял, что мне интересно переворачивать страницы, чтобы узнать, что будет дальше. При этом я не чувствую себя стоящим выше автора, как при чтении о каком-нибудь вульгарном герое или кремлевских разборках. Есть книжки “про них”, и есть книжки “про нас”. И эта – про нас. Поэтому я через несколько дней отзвонил ему и говорю: “Григорий, а можно я это издам?” – “Так вы же не издаете художественную литературу”. – “Так я же сам себе хозяин. Захотел – и издал”. – Конечно, говорит он, я польщен, и так далее. И мы заключили договор на двенадцать романов.

-Вы предложили эту серию, или у самого Чхартишвили было ее предощущение?

-У него было это ощущение. Притом, что я знал, что на раскрутку любого автора нужно года три и сериал, чтобы была узнаваемость героев. До самых последних дней мы с ним препирались, что он слишком меняет жанр: то это шпионский детектив, то политический, то декадентский, который он сейчас пишет. Или я помню свои вопли по поводу “Левиафана”: “Григорий, все хорошо, но не должен корабль плыть из Лондона на Цейлон. Он должен плыть по Волге, чтобы было больше русского духа. Пусть на нем будут те же англичане, немцы и занзибарцы, но не должно быть столько чистой Агаты Кристи”. А он: “Раньше надо было говорить. Не буду уже менять!”

Фандорин не проигрывает в азартные игры.

-Находка Б. Акунина – это счастливый билет, вытащенный издательством?

-Да, классический пример случайности, но и обратной связи с автором. Она возникает то и дело. Скажем, обращается ко мне дальняя родственница Распутина, проживающая в Парагвае. Внучка уехавшего в начале 20-х годов на освоение парагвайских залежных земель казака, никакого отношения к России не имеет. Вы, говорит, издали мемуары князя Юсупова, убийцы Распутина. Так, может, издадите и дочь Распутина для представления другой стороны этой истории? Или “Эпистолярный роман” Сергея Довлатова и Игоря Ефимова, который будет издан “Захаровым” в скором времени. Это закадычные приятели, вместе эмигрировавшие в 1978 году, но жившие в разных городах Америки и еженедельно переписывавшиеся в течение десяти лет. В этой книге будет много справедливой, но неприятной правды, много несправедливой неправды, но и по стилю, и по изяществу это – аутентичный Довлатов.

-Да, о вас, как об издателе, известно, что вы не чураетесь издавать крайне скандальные книги…

-Когда мне говорят, что воспоминания Коры Ландау ужасны по отношению к академикам, что Таня Егорова написала об Андрее Миронове бог весть что, что Маша Арбатова – скандалистка, я отвечаю, что это их версия правды. Они так думают, и я даю им слово. Если у вас есть другое слово, вы тоже можете его сказать.

Когда Игорь Ефимов прислал переписку с Довлатовым в Россию в поисках издательства, ему сказали: “Отдай Захарову. Кроме него, это никто не издаст”. Конечно, это лестно. Но это вторая причина, а первая – то, что текст интересный. И тогда ты начинаешь взвешивать риск: не посадят ли тебя, вернешь ли деньги? В конце концов, в законе об авторских правах нет слова – “письма”. Посланное письмо принадлежит адресату в той же мере, что и его автору. Это товар, который ему подарен. В любом случае, я готов идти на возможные риски, ибо текст этого стоит.

-Другая нашумевшая история, насколько помню, была связана с вашим изданием первого чернового варианта “Войны и мира”. Была даже какая-то имитация судебного разбирательства в телепрограмме “Слушается дело”, где вы были обвинены в подделке толстовского произведения?

-Если я издал нулевую редакцию “Войны и мира”, я же не требую, чтобы именно она считалась единственной, а все остальные были сожжены. Я взял изданный в академическом “Литнаследстве” вариант, и переиздал его без боковых и угловых скобок, без курсивов разночтений и вычеркнутых слов – для нормальных читателей, а не текстологов. Естественно, критикам это не нравится, но я ведь не для критиков издаю книги.

Или взять “Былое и думы” Герцена. Прекрасная книга, но в ней 1200 страниц, из них сотни посвящены июльской французской революции, Мазарини, анархистам, которые мало кому сейчас интересны. Но там же ведь и масса другого, что читается взахлеб. Я же не отменяю полного издания, но если я вскоре издам втрое сокращенную книгу, то эти 400 страниц, я уверен, прочитают и те, у кого полный Герцен стоит на полке нечитанный, отложенный до лучших времен. В этом, по-моему, есть и определенное культуртрегерство, хотя я думаю, конечно, не о нем, а о том, чтобы книжку расхватали.

Еще Сомерсет Моэм говорил, что на самом деле искусство читателя состоит в умении пролистывать скучные страницы. И эта фраза, кстати, отозвалась ему самому, когда во время войны враги сожгли его родную хату на Средиземном море, он сидел в Америке, и какой-то издатель его подбил сократить “Тома Джонса” Филдинга. Вы, мол, сами говорили, что знаете, как пропускать скучные страницы. Вот вам отличная книга, только в ней полторы тысячи страниц, и ее невозможно прочесть нормальному человеку. Так подсократите! Или вспомните, как Бунин говорил, что “Анна Каренина” – прекрасный роман, только Лев Николаевич слишком уж понаписал. Если бы переписать, то ему бы цены не было. Да что Бунин. Если бы Бондарев переписал, я бы издал, потому что тут есть некий казус.

Скандал – двигатель рекламы.

-И все же, как вы реагируете на скандалы? Радуетесь, что обеспечены бесплатной рекламой?

-Нет, если честно, то стараюсь не обращать внимания, но все равно обижаюсь. Конечно, мне говорят: “Да это же класс, реклама, такого нарочно не придумаешь, а тут само в руки идет!” Но когда Громова-Опульская говорит по телевизору, что это, небось, сам Захаров сляпал “Войну и мир”, которую издал, то я болезненно реагирую. Это же все-таки не Фандорин, в авторстве которого меня подозревали. На этом же судебном разбирательстве по телевидению выяснилось, что люди не подозревают, что “Война и мир” выходила при жизни автора одиннадцать раз, и каждое нечетное издание было без французского текста. Дело в том, что и жена, и Страхов, и читатели попрекали Льва Николаевича, что слишком много французских разговоров, невозможно читать, сноски переползают со страницы на страницу. Не все же знают французский! И Толстой, идя на поводу, сделал перевод, а зачастую и пересказ, а не перевод и печатал то так, то эдак. Потом наступила советская власть. С ней не забалуешь! “Какое было первое издание? С французским текстом? Значит, и все теперь будут так выходить”. Помню, в той же студии женщина говорит: “А я не верю, господин Захаров, что существует “Война и мир” без французского текста!” Ну не верите, так давайте я вам покажу 5-е издание, которое стоит у меня дома, там нет французского текста. Важно издавать книги, чтобы люди читали их. Дорогое, сложное академическое издание вы не купите, а это расходится на ура и у нас, и за границей. Права на него у меня купили в Германии, Корее, Испании и, если не ошибаюсь, в Норвегии. При этом я даже чувствую некоторую неловкость: я-то тут при чем? Они говорят: мы же за подготовку платим, за идею, наконец. Деньги небольшие, но факт важен.

-Иначе говоря, скандалов не ищете, но от скандалов не бежите?

-Нет, но я предпочитаю, чтобы читали текст, а не обсуждали, зачем Захаров это затеял. Я обижаюсь, когда Татьяна Егорова написала замечательную книгу об Андрее Миронове, совершенно первичную по ощущениям пережитого, а “Московский комсомолец”, “Экспресс-газета” и прочая желтая пресса взяли из нее исключительно про то, как лазили под юбки и расстегивали ширинку Плучеку. Я искренне злился: книжка ведь про любовь, а не про ширинки, это нечестно! А мне говорили: ты ничего не понимаешь в раскрутке.

Нет, какая-то старорежимность во мне еще есть, притом, что до конца года я издам порнографический роман о Пушкине, написанный известным сценаристом, режиссером, лауреатом Государственной премии Александром Александровым. Роман называется “Пушкин. Частная жизнь”, и я его обозначаю “порнографическим”, пытаясь как бы самого себя подготовить к его появлению.

Автор, А. Александров – наш современник, прославившийся и разбогатевший в конце 80-х. Он купил себе поместье, обложился полными собраниями “Русского архива” и “Исторического вестника” и семь лет писал эту книгу на основе документов, анекдотов, слухов, сообщенных современниками. Это частная жизнь человека, в которой эротика играла огромную роль. Не издать это было нельзя, это было бы как недобор для картежника. Тем более что тебя опять же провоцируют: если не ты, то никто не издаст, на тебя вся надежда. Ну, я и поддаюсь.

-Но читать-то это хоть не противно?

-Мне было очень интересно. При этом даже я испугался печатать некоторые главы, очень уж сдобренные эротизмом. И, видимо, сделал глупость. Вспомнил, что когда Жуковский перевел “Одиссею”, он некоторые рискованные места перетащил в первом издании в конец текста, чтобы при желании их не читать. И по согласованию с автором я взял пять наиболее скандальных глав и перенес их в конец книги, набрав даже более мелким шрифтом…

-Аналогичный случай произошел с книгой Венедикта Ерофеева “Москва-Петушки”. Автор попросил девушек вовсе не читать одну из глав, сплошь написанную матом. Так те, естественно, с нее и начинали!

-Ну, конечно, я и говорю, что глупость. Да еще скажут: вот, подлец, специально сделал для пущего скандала! Так не читай. Ведь это не история КПСС, которую тебя заставляют конспектировать! Тем более что в них нет ничего выдуманного. А, во-вторых, каждые полвека надо писать новую книгу и про Пушкина, и про Петра Великого, и про других. Василий Гиппиус писал про Пушкина, потом Тынянов писал про Пушкина, теперь написал Александров. Я не сравниваю его с Тыняновым, это не моя забота, но времена и жизнь все-таки изменились с тыняновских времен.

Авторы, не кусайте издателя за титьку.

-Хорошо, как складываются отношения с авторами? Тут тоже ходит много скандальных слухов о разных обвинениях с их стороны.

-Есть две крайности: отношение с автором портится через полгода-год, если его книга продается или очень хорошо или хуже, чем он ожидал. Взять Машу Арбатову или Таню Егорову, книги которых продаются очень хорошо – перевалив через сто тысяч экземпляров. Договор для всех един: 10 проц. от отпускной издательской цены каждого проданного экземпляра. Сколько продали, столько они и получили. Но когда человек получает 300 тысяч, ему кажется, что и 500 тысяч могло бы быть. Еще бы, тут такая слава, а я так мало денег получила!

Или противоположный случай. Я до сих пор рад, что издал книгу Виктора Топорова, этого питерского скандалиста, который всех смешал с грязью. Искренняя, интересная книга, но автор оказался для столицы нераскручен. Я издал 6 тысяч экземпляров, из которых продано от силы четыре с половиной. Виктору кажется, что он не менее интересен, чем Маша Арбатова, и я его понимаю. Но у него 4 тысячи продано, а у Маши – 104. И он ходит всюду и жалуется, что Захаров, кажется, сделал левый тираж его книги и продает его из-под полы. О чем мне тут же докладывают доброхоты. Я прошу Виктора принести мне хоть один экземпляр этого левого тиража. Левый тираж это все равно, что доллары печатать: гораздо дешевле их заработать. Притом что я свои книги печатаю только в больших государственных издательствах, где строжайшая отчетность и где взятка за левый тираж намного превзойдет все, что я когда-либо заработаю. Понятно, что авторы обижаются, это нормально, хоть и досадно. Кажется, только Григорий Шалвович не жаловался.

-Однако, новую серию отнес в другое издательство?

-Тоже нормально. К раскрученному автору легко прийти со стороны и предложить такой аванс за новую книгу, который я не потяну. Я ведь плачу аванс только тем, кого нужно освободить от других занятий, чтобы они сели и написали для меня то, что я хочу. А так Б. Акунин все равно пишет для меня восьмой, декадентский, роман из серии о Фандорине – “Любовник и смерть”. Он уже один раз его сжег, теперь переписывает, отвлекается на сценарии, но знает, что все равно должен это сделать.

-А что за скандал с вдовой Андрея Синявского – Марией Васильевной Розановой, о котором она тоже немало говорит?

-Да, наш развод был полуцивилизованным. Я заказал ей под аванс и договор мемуарную книгу “Абрам да Марья”. Она ее пишет с 97-го года, и до сих пор не написала нисколько. Мне понадобилось три года, чтобы понять, что она ее не напишет никогда. Я позволил себе прямо ей сказать, чтобы она не морочила мне голову. Она обиделась и даже запретила выпускать 4-й том ненумерованного собрания сочинений Терца-Синявского, который уже был в типографии. На чем я потерял полторы тысячи долларов. Сказала: “Ах, так? Я вас предупреждаю, издадите “Ивана-дурака”, я подам на вас в суд. Ваши права на издание закончились в начале 2000 года!” А я и забыл о том, что надо продлить. Когда женишься по любви, то вроде бы на всю жизнь, а не на первые только три года…

Дело кончится собственными мемуарами.

-Удивительно, вроде бы и издательство молодое, а столько уже историй накопилось.

-Рассказывать можно бесконечно. Одна книга тянет за собой другую, и у каждой своя история. Я читаю в “Нью-Йорк Таймс” о новом романе-бестселлере Ричарда Лури “Сталин. Автобиография”. Я покупаю книжку, читаю, она мне нравится, хочу издать. Но она издана в Америке довольно маленьким издательством на паях с другим, чуть побольше. Короче, ни на факсы мои, ни на звонки они не отвечают, договор заключить я не могу. В один прекрасный день еду в Стокгольм навестить маму, которая живет там с моей сестрой. Как обычно пошел к букинисту и стал смотреть в русском разделе книги на разных языках. Вижу, книжка Ричарда Лури: “О взаимоотношениях Абрама Терца и Андрея Синявского”. Говоря по-нашему, автореферат докторской диссертации 70-го какого-то года. Думаю, не может же быть столько Ричардов Лури, интересующихся русским духом. Бегу домой, звоню в Париж Марье Васильевне Розановой, с которой у меня еще хорошие отношения: “Вы знаете Ричарда Лури?” - “Да, в Нью-Йорке живет, сейчас дам телефон”. Я еле дождался, когда в Америке наступит утро, звоню, бужу его. Говорю, что я – издатель Захаров, издаю собрание сочинений Абрама Терца, про которого он писал четверть века назад. А теперь вот хочу издать вашего “Сталина”. Он отвечает: “Буду польщен быть изданным тем, кто издает Абрама Терца. Называйте вашу любую сумму”. И я покупаю за пятьсот долларов права на книгу.

Тоже обратная связь, о которой мы говорили вначале. Естественно, издав это, надо было переиздать “20 писем к другу” Светланы Аллилуевой, дочери Сталина. Сюда же к концу года думаю издать мемуары Льва Троцкого, которые выходили у нас один раз во время перестройки. А текст его очень интересный. И для меня есть правило, которому я следую: сколько бы раз хорошая книга ни издавалась, если нельзя пойти и купить ее в магазине, то ее не существует, и ее надо издавать.

Мне всегда казалась интересной Марья Андреевна Чегодаева-Гершензон, статьи которой я читал в “Московских новостях”. Я позвонил ей полгода назад и заказал написать мемуары. Но ту часть, что она написала, я не одобрил, да и она сама говорила, что ничего не помнит, все время сбивается на политику. Но в разговоре упомянула, что на антресолях лежат неопубликованные воспоминания ее матери о своем отце, Михаиле Осиповиче Гершензоне. Я говорю: “Дайте почитать”. Она достает мне машинопись трех томов – дивный рассказ о взрослении арбатской барышни первой четверти ХХ века, жившей в Плотниковом переулке. А то, что ее отец – один из ярчайших мыслителей русского “серебряного века”, что она боялась Бердяева, у которого был жуткий тик, или бросалась камнями в сына Вячеслава Иванова, придает рассказу лишь дополнительную прелесть.

Но, значит, теперь я должен издать самого Гершензона. И не только традиционно переиздаваемую “Грибоедовскую Москву”, но и массу других его текстов. Вот, говорят мне, у него есть замечательная книга 1918-го года “Судьбы еврейского народа”, изъятая из библиотек еще в 1928-м году. И я начинаю выпускать ненумерованное собрание историософских, биографических и даже житейских сочинений Гершензона. Например, переписку с невестой. Он семь лет не мог жениться на дочери Гольденвейзера, потому что по вероисповеданию оставался иудеем, в то время как она была православной. И так было до 1906 года, когда разрешили переходить в лютеранство и таким образом жениться. И он семь лет переписывался со своей невестой, а потом и фактической женой, которая жила в соседнем переулке. Естественно, они обсуждали не только свои чувства, но и всю жизнь, кипевшую вокруг. Какую-то часть писем и сочинений мне дала внучка, а основную часть ее мать сдала в рукописный отдел архива, и я теперь по бумажке вытягиваю оттуда да еще деньги плачу.

-А вообще-то на книгах можно сегодня заработать?

-Знаете, я до сих пор хожу пешком. У меня нет ни “Мерседеса”, ни дома на Багамах или в Париже. Да, у моего директора есть машина с шофером, потому что она мотается по всему городу – типография, бумага, распространители. А я хожу пешком. Потому что я не изымаю деньги, все они тут же пускаются в дело на издание новых книг, новых серий. На самом деле, книгоиздательство в наших условиях это не бизнес, а приятное времяпрепровождение. Как недавно сказал переводчик Виктор Голышев о своем ремесле: денег, конечно, нет и славы нет, но занятие-то приятное.

-А не страшно, что какие-нибудь издательские киты перекупят или бандиты наедут?

-Да нет, я ведь штучный товар. Хотя недавно меня покупал “Медиа-Мост”, а некоторые так и думает, что он меня купил. Конечно, в какой-то момент я задумался, выражаясь русским языком, о “крыше”. Придут завтра бандиты и скажут: “вот мы тебя не трогали, пока с тебя нечего было взять. А теперь ты, кажется, на одном Б. Акунине мешки денег гребешь, как все говорят. И Маша Арбатова уверяет, что ты ей не доплатил. Давай делись!” А, с другой стороны, думаю: если бы продал четверть дела какой-нибудь большой структуре – тому же “Медиа-Мосту”, то это бы увеличило мои возможности и на внутреннем рынке, и на проникновении в Америку и Израиль. И уже даже договорился с верхним эшелоном, они даже стали высчитывать, сколько стоит четверть или треть “Захарова”, если я напополам с Чхартишвили продал ОРТ права на экранизацию Фандорина, если я еще сколько-то продам Арбатовой или Коры Ландау. Видно, посчитать сразу не удалось, а потом у них начались свои разборки, и так мне цену и не поставили. То, что меня с ними не арестовывают, уже, наверное, говорит за то, что не продался.

Беседу вел ИГОРЬ ШЕВЕЛЕВ

 

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи