сиди и читай

СОВРЕМЕННИЦА

Биографическая серия «Захарова» пополнилась книгами о Борисе Пастернаке и о. Александре Мене

Зоя Масленикова «Борис Пастернак». М.: «Захаров», 2001.

Зоя Масленикова «Александр Мень. Жизнь». М.: «Захаров», 2001.

Зоя Масленикова «Маленький французский оазис». Повесть-воспоминание. («Континент» №91).

Есть особый жизненный талант – разглядеть в тех, кто тебя окружает, гениев. Полюбить их за это и уметь им соответствовать – мучительно возрастая им навстречу.

На самом деле, труднее всего писать рецензии на хорошие книги. На те, в которых есть что-то для тебя жизненно важное. Обе книги Зои Маслениковой – из их числа. Дневник встреч с Пастернаком в последние два года его жизни, когда автор, недавно и почти любительски начавшая заниматься скульптурой, обратилась к великому поэту с просьбой лепить его портрет. От одной встречи до другой она записывает их разговоры и сопутствующие события. А это время издания «Доктора Живаго», присуждения Нобелевской премии и чудовищной травли Пастернака, от которой советский режим не отмоется никогда. А тут еще эта скульпторша, которая заставляет Бориса Леонидовича позировать, вести с ней разговоры, Она, конечно, обожает его стихи, но способна высказывать и вполне «советские» суждения относительно его романа и давать советы, как ему соответствовать улучшающейся нашей жизни.

Через много лет после смерти Пастернака, когда на публичных чтениях его памяти, Зоя Масленикова выступала с сообщениями о поэте, используя свои дневниковые записи, ее обвинили, что это подделка вроде «Записок» Смирновой-Россет. Смею предположить, что именно идеологический налет на сознании автора тех лет подделать невозможно. Перед читателем возникают не только драгоценные подробности быта, настроений, мыслей и чувств Пастернака (в последний день жизни говорил жене «о том, что рад, что умирает, не может больше выносить людскую подлость и уходит непримиренный с жизнью»; или то, что был похоронен в единственном своем выходном костюме, переделанном из отцовского). Тут еще и мучительное становление женщины, общающейся с ним, - тонкой, творческой, даже любящей, но отделенной от него бездной своего атеистического, наивно-материалистического советского воспитания.

Еще острее личная душевная борьба и неуспокоенность ощущается в книге Зои Маслениковой об о. Александре Мене. Первая ее часть это подробное жизнеописание великого православного проповедника. Достаточно сказать о «дневнике развития маленького Алика» между годом и двумя жизни. Многие важные вещи, вроде «Кредо», написаны самим о. Александром, с которым Зоя Масленикова была дружна 23 года и на середине их знакомства уже четко осознавала себя будущим его биографом.

Со времени общения с Пастернаком прошло более двадцати лет, и перед нами почти совсем другая женщина, которая с помощью о. Александра проходит путь воцерквления, православного развития души. Вторую часть книги («Мой духовник») как раз и составляют дневниковые записи, тоже несущие на себе нестираемые знаки времени вроде «обмена добрыми энергиями» и вдруг обнаруженной у автора способности лечить наложением рук. Так вот читаешь их с теми же мучениями, которые испытывает и сама Масленикова, бьющаяся в безвыходных противоречиях земной российской жизни, стремящейся к вечному спасению.

Вот этот двойной взгляд - на гения, проходящего мученический и полный радости и совершенства земной путь, и на самого человека, этому гению сотрудничающему, придает книгам Маслениковой необычный объем. Полнота переживания при чтении заставляет забыть о времени. Они становятся важной вехой уже твоей собственной жизни.

Опять же, очень много живых и неожиданных черт о. Александра Меня. От его способности много пить, не пьянея, и хорошо стрелять (последствия учебы на охотоведческом факультете) до не совсем полной грамотности (Александр Владимирович непрерывно писал книги, начиная с… пяти лет, а уровень грамотности, усвоенный в этом возрасте, потом трудно поддается коррекции). В авторе о. Александр нашел ценного для себя сотрудника: она редактировала все его книги, переводила нужные ему тексты и т.д.

Опять не избежать слова «гений». Приход таких гениальных людей, как Пастернак и о. Александр – это какая-то тайна. Остро ощущаемый метафизический план их творческого осуществления приходит в соприкосновение с сиюминутным их восприятием и вызывает шок откровения. Их необыкновенно полная жизнь вдруг обрывается. Смерть оказывается еще большей тайной, чем жизнь. Как может быть мертвым Борис Пастернак со всем тем, что он писал, говорил, чувствовал? Как может не быть отца Александра Меня, превозмогавшего бренность плоти, не отрываясь от своих священнических и богословских трудов? И эта невероятная подробность, как его, истекающего кровью, доползшего без сознания до калитки, не узнала вышедшая из дома жена и ушла обратно. Или как, умирая, Пастернак за полдня до смерти говорит с сыновьями, упрашивая, чтобы были близки друг другу и прося прощения за то, что у него была вторая жизнь. Младший сын потом скажет, что, возможно, папе этот разговор стоит жизни.

Давным-давно я слушал в только что выстроенной стекляшке гуманитарного факультета университета на Ленгорах лекции Пятигорского о буддизме. Среди важнейшего, что он говорил, особенно поразила мысль, что будд и существ, к ним приближенных, может увидеть только существо, само поднятое на особый бытийный уровень, недоступный обычным людям. Поэтому будд вокруг нас может быть огромное количество. В том, что мы их не видим, виновата наша собственная непросветленность.

По молодости лет это казалось обидным и несправедливым: как ни тужься, а окружающей глупости не перемочь. Только потом понял, что когда к нам является человек просветленный, здесь-то и начинается трагедия: безумие людей делается выпуклым и невыносимым. Будды правы: от нас надо держаться подальше.

Зоя Масленикова общалась с людьми просветленными, мучительно и больно дорастая до участницы драмы. Поняв потом, что эта драма случилась в начале жизни. Двадцати лет от роду она была зачислена в военный институт иностранных языков. (От жуткой муштры осталась необычайная механическая память мемуаристки). Накануне нового, 45-го года ее вместе с сокурсницами отправляют для языковой практики в лагерь для военнопленных, где содержатся французы из Эльзаса и Лотарингии, призванные на фронт немцами и повально сдававшиеся в плен. За месяц практики она влюбляется в бывшего студента, читающего ей Бодлера и Верлена, рассказывающего о Дебюсси и импрессионистах. Советская зона, голод, повальные эпидемии, сто трупов в день, подслушивающие микрофоны (девушки, того не зная, играли роль лагерных “наседок”), и - оазис иной, культурной, западной, цивилизованной, христианской жизни.

Практика закончена, молодые люди разлучены. В середине 90-х, написав эту повесть о первой любви, Масленикова узнает, что полторы тысячи французов отпустили домой, а других десять тысяч расстреляли. И лагерь под Тамбовом известен как «французская Катынь». Тем более чудовищная, что французы были как бы союзниками Советов. Этим заканчивается повесть «Маленький французский оазис», напечатанный в 1997 году в «Континенте».

Но в том же году усилиями французского атташе по культуре персонаж повести был найден. Он жив, он врач, президент Ордена дантистов Франции и заморских территорий. Были встречи, совместные поездки, переписка, которую Зоя Масленикова издаст.

Оказывается, истина - это не соответствие объекта нашему о нем представлению, как учила марксистская схоластика. Истина – это странное, удивительное состояние, к которому идешь на протяжении всей своей жизни. Встречая и узнавая тех людей, которые являют это состояние самими собой.

Игорь ШЕВЕЛЕВ