время людей

Игорь Шевелёв

РЕНЭ ГЕРРА: “Я НЕ КОЛЛЕКЦИОНЕР. Я – СОБИРАТЕЛЬ”

Ренэ Герра (родился в 1946 году) – французский славист и коллекционер искусства русской эмиграции первой волны. В детстве брал частные уроки русского языка. После окончания Сорбонны несколько лет был секретарем писателя Бориса Зайцева. Дружил с русскими художниками и писателями Юрием Анненковым, Ириной Одоевцевой, Галиной Кузнецовой, Юрием Терапиано, Шаршуном и другими, дарившими ему свои работы и оставлявшими свои богатейшие архивы, которые включают, в частности, сотни и тысячи писем Бунина, Ремизова, Бальмонта, Гиппиус и Мережковского, Анненкова и многих других знаменитостей русского “серебряного века”. Коллекция русского искусства Ренэ Герра поражает не столько высоким качеством включенных в нее работ, сколько исчерпывающей их полнотой, дающей совершенно новый взгляд на русскую эмигрантскую культуру первой половины ХХ века.

Девственность книг с оригиналом

-Ренэ, вы постоянно пополняете свою художественную коллекцию, связанную с первой волной русской эмиграции. Означает ли это, что в Париже существует антикварный рынок русского искусства?

-Нет, рынка нет, это все дело случая. Скажем, последние годы я активно и даже профессионально собирал книги с иллюстрациями русских художников. Дело в том, что у меня есть проект, я бы даже сказал, мечта – устроить выставку, которая бы наверняка стала событием не для, а года или десятилетия. Это – русские художники-эмигранты и искусство книги. То, что они делали до революции и после отъезда из России. Например, все, что сделал Александр Николаевич Бенуа. Года два назад я приобрел все его оригиналы для книги, которой не было. Это “Грешница” Анри де Ренье. Бенуа работал над книгой весь 1927 год, еще был жив Дягилев, но издатель обанкротился, и книга никогда не вышла. У меня даже есть издательский проспект. Бюджет книги 20 тысяч золотых франков. 20 экземпляров на старой китайской бумаге, 30 – на веленевой бумаге, 20 – на тряпичной бумаге и так далее. Книга, повторяю, никогда не вышла. И вдруг один французский антиквар предлагает мне весь комплект оригинальных работ Бенуа. Это акварель и тушь, обложка, штук 30 иллюстраций в тексте, штук 40 заставок, буквицы, которые сам Бенуа вырезал. Великий Александр Бенуа, который в Париже был никто, и ему приходилось самому резать. Это две папки оригиналов - за сущие копейки, хотя все вместе обошлось в 10 тысяч долларов. Пришлось мне поднатужиться, три месяца на картошке без масла, что тоже полезно.

-Это уже практически небольшая отдельная выставка?

-Да, но это сочетается с тем, что делал Александр Бенуа до революции. У меня авторские листы его “Азбуки” 1907 года, все страницы. В Париже он, кроме “Грешницы” сделал две книги, которые вышли. То же Сомов. У меня часть оригиналов “Книги маркизы” и то, что он делал в Париже – “Дафнис и Хлоя” и так далее. То же самое – Юрий Анненков, целая выставка. Месяца два назад я купил “Скверный анекдот” Достоевского на французском, роскошное издание 46-го года, один из пяти экземпляров в мире, - с оригиналом. Часть оригиналов рисунков к книге у меня была давно, а еще 10 оригиналов я купил на аукционе Сотбис в Лондоне, где они продавались как барахло.

-То есть книжные оригиналы русских художников почти ничего не стоят?

-В Париже котируются книги с иллюстрациями Билибина, Алексеева, который делал мультфильмы, и Рожанковского, делавший детские книги, потом уехавший в Америку, где стал знаменитым иллюстратором. Как многие художники, он делал и эротику. Очень тонкую, с юмором. Я купил его книги, эта такая крутая эротика 1930-х годов. А книги Алексеева, например, собирает ващ знаменитый дирижер Геннадий Рождественский. Я был у него в гостях месяца два назад, он показал все его книги. У меня некоторых нет. Таких, как, например, “Братья Карамазовы”. Обычный экземпляр, изданный в конце 20-х годов, который стоит 20 тысяч долларов. Другие русские художники гораздо менее известны, к счастью. Недавно я купил “Сонеты” Ронсара с рисунками Льва Зака, - две книжки в футляре, один из шести-семи известных в мире экземпляров с тремя оригиналами. Так что можно выставлять книгу и оригиналы рисунков.

-А что значит приобретение “по случаю”, если нет рынка?

-Это либо в книжных магазинах, которых в Париже десятки, и откуда мне звонят, если есть что-то интересное для меня. Либо по каталогам распродаж, которые я получаю, узнаешь. Либо три-четыре международных ярмарок таких книг с иллюстрациям, которые проходят в Париже каждый год. Один сумасшедший из Бостона привозит книги с неинтересными автографами Набокова, которые стоят у него от 20 до 140 тысяч долларов. От фонаря. Короче, я мог бы выставить около 500 таких книг с оригиналами. Недавно родственница Савелия Сорина подарила мне книгу его литографий. Она вышла в 1929 году в Берлине тиражом, по-моему, 120 экземляров. Все литографии раскрашены самим Сориным. Она еще была в упаковке того времени. Пришлось лишить ее невинности.

Юбилей Петербурга в изгнании

-Ну, так будет подобная выставка?

-Видимо, она пройдет в Швейцарии. С каталогами, все честь по чести. Вообще в 2003 году в связи с празднованием 300-летия Санкт-Петербурга будет оживление. В Пьемонте, недалеко от границы Франции пройдет выставка, посвященная русским художникам-эмигрантам, работавшим пастелью. Серебрякова, Бушен, Лукомский из “Мира искусства”, Андриенко, парижский художник, - всего девять художников из моего собрания. Будет каталог, это март 2003 года. На конференции, проходившей в Париже в рамках ЮНЕСКО, которая была посвящена 300-летию Петербурга, ко мне подошел очень милый человек, директор Музея старого Монмартра. Он слышал обо мне и предложил устроить выставку под эгидой ЮНЕСКО, мэра Парижа и президента Французской республики, посвященную русским художникам, выходцам из Петербурга. Это бывший дом Огюста Ренуара, совершенно потрясающий, парк, два гектара рядом с виноградником на Монмартре. На трех этажах можно выставить 100-120 работ, открытие сделать в саду. Выставка должна открыться 18 июня 2003 года, будет проходить три месяца, выйдет каталог, открытки, ее бюджет примерно 50-100 тысяч долларов. Название – “Художники из Санкт-Петербурга в изгнании в Париже”. Я включил театральные работы Сергея Чехонина, что оживит экспозицию. Поскольку там красивые витрины, будет и немного книг. Причем, будут и работы тех же художников дореволюционного периода, они приезжали в Париж в 1909-1910 годах. Я даже написал статью по поводу того, что Россия тогда была частью Европы, и одно из преступлений советской власти как раз состояло в том, что она сделала страну провинцией. Да, чуть не забыл. В рамках празднования юбилея Петербурга будут торжества в Ницце под эгидой “Французского дома”. Иногда я прихожу в ужас от мысли, как это все совместить.

Премия для знатока

-Вы обмениваетесь, продаете то, что вам не надо?

-К сожалению, в Париже мне не с кем обмениваться. Я не лучший из коллекционеров искусства русской эмиграции, а, по сути, единственный.

-У вас нет ощущения, что пик интереса к русской эмиграции, который был у нас в начале 90-х годов, уже прошел и, может быть, безвозвратно?

-Я бы сказал, что интерес остался и растет. Даже в России. Конечно, как говорил Стендаль, это “для немногих”. Но это целый пласт русской культуры, и у него огромное будущее. Это беспроигрышно. Но я собираю не для накопления. Для меня это огромное удовольствие. Я делаю выставки, делюсь находками, радостями. На тот свет никто никогда ничего еще не унес. Человек может оставить свой след даже если он не писатель, не художник.

-А есть у вас стратегия демонстрации своего огромного собрания?

-Я рассматриваю себя как пропагандиста русского искусства. В 1999 году я придумал выставку “Образы Пушкина”, роскошный каталог которой был издан в Париже за 30 тысяч долларов. Русские художники-эмигранты – иллюстраторы Пушкина. Другая выставка была – “Портреты изгнания”. Еще до подобной выставки в Русском музее в декабре прошлого года. Бакст, Анненков, Ларионов, Шухаев – портреты, автопортреты. Насколько я вижу, даже французы начинают все больше этим интересоваться. Сделал недавно публикацию “Вокруг Ремизова” в 201-м номере журнала “Грани”. Ко мне обратилась редактор Татьяна Жилкина. Несколько дней, бесплатно, разумеется, писал комментарии к одному письму Ремизова. У меня тысячи таких писем, но я же один. Причем, я все время нахожу новые письма. Бунин – это вообще моя страсть. Если честно, то изобразительная часть, насчитывающая около 5000 произведений живописи и графики, самая слабая в моем собрании. Специалисты знают, что книжное собрание и архив – горазд сильнее. Это десятки тысяч единиц хранения, все время пополняющиеся. Для изучения их нужен огромный научно-исследовательский институт.

-Но вы все это обрабатываете?

-К сожалению, у меня нет даже компьютера, я все пишу от руки. Сейчас в России я понял ценность электронной обработки. Мне объяснили, что слайды теряют через десять лет начальную яркость. Я куплю сканер и сниму все картины. Но это несколько месяцев тяжелой работы. Одна молодая француженка из Лилля, на чьей защите я был оппонентом, сделает бесплатно описание картин моего собрания. Это будет часть ее докторской диссертации. Это большой, кропотливый труд. Когда я делал описание для выставки в Третьяковке в 95-м году, я потратил на это месяц. Другое дело, что только я знаю историю каждой картины, - не только где и когда она была создана, но и как приобретена, из какого собрания. Эту страничку о каждой картине могу написать только я. Другой человек предлагает мне сделать описание всех книг с авторскими надписями. Мы начнем с поэзии, таких книг несколько тысяч. Десятки книг Маковского, Георгия Иванова, Набокова, Вячеслава Иванова, Поплавского, многих других. Каждого сборника по 10-15 экземпляров с дарственными надписями. Это тоже будет сделано до конца года.

-А описания архивов, входящих в ваше собрание, у вас нет?

-У меня нет денег, чтобы нанять человека. По западным меркам это будет стоить не менее тысячи долларов в месяц. Кому во Франции интересно такое описание? И потом, пускать козла в огород это тоже опасно. Извините, но даже в России любое письмо Бунина стоит от 500 до 1000 долларов. Причем, это настоящая взрывчатка. У меня есть письма Набокова, письма Бунина с матом-перематом, эротических, у Бунина особенно. Очень любопытный материал. Из архива одного Ремизова я уже завтра могу открыть музей. За три дня до отъезда сюда я купил в Париже, за большие деньги, собственноручную грамоту Алексея Михайловича Ремизова – Полонскому, издававшему сборники друзей русской книги. У меня было всего два ремизовских грамоты. Сейчас в Петербурге в издательстве Ивана Лимбаха вышла как раз книга об этих грамотах. Приятно, что у меня их прибавилось. И купил две акварели Ремизова в парижском магазине, торгующем картинами, - две работы, воспроизведенных в книге Кодрянской о Ремизове. Забавно, что в книге они зеленые, а на самом деле совершенно бурые.

-Вам везет как настоящему собирателю?

-По-русски говорят: на ловца и зверь бежит. На французском есть еще лучшее выражение: премия для знатока. Я считаю себя знатоком своего дела и делаю его целенаправленно, зная ценность лучше многих, да? В Париже я работаю по 15-20 часов, но до многого руки не доходят. Когда тебе переваливает за пятьдесят, время ускоряется. Коллекция это миссия, предназначение, но я еще и человек, который живет обычной жизнью.

Друг друзьям, враг врагам

-Я знаю, что после выставки в Третьяковке в 1995 году, когда на таможне пропали 22 работы из вашего собрания, включая портрет Набокова и не была возвращена страховка, вы больше не делаете выставки в России?

-Я не хочу больше мусировать этот инцидент. Я несколько раз был в Министерстве культуры, я открыт к диалогу со всеми, кто, быть может, знает, где эти работы. Я приехал сейчас за свой счет, почти инкогнито. Ведутся какие-то переговоры в связи с 300-летием Петербурга. Возможно, я дам какие-то второстепенные картины. Это слишком опасные игры, когда даже крупнейшие музеи не могут дать гарантий, что вернут все экспонаты. Опять же, мечтаю о книжной выставке в Москве и Петербурге, которая стала бы праздником для истинных ценителей.

-Как вы относитесь к конкурентам по изучению русской эмиграции, к Александру Васильеву с его телепередачами и книгами о моде?

-Васильев хороший специалист, он нашел свою нишу. Он выпустил хорошую книгу “Красота в изгнании” о моде, он знаток своего дела, честь ему и хвала. Не чета Борису Носику, чьи книги просто мерзкие. А Васильев человек достойный, я люблю, когда человек делает свое дело. Критиковать легко, созидать трудно.

-Вы были знакомы в 60-е годы с доживавшими свой век в эмиграции русскими художниками и писателями. Не собираетесь писать мемуары?

-Я готовлю как раз свои воспоминания. Написал уже от руки по-русски несколько сот страниц. Это будет “моя Россия” в хронологическом порядке. От первой встречи на Лазурном берегу в 50-е годы до конца советской власти и перестроечного заигрывания со мной. Они многим не понравятся.

-Вроде вашей книги “Жаль русский народ”, вышедшей в начале 90-х?

-Из песни, как говорится, слов не выкинешь. Они злые, но жесткие и правдивые. Поскольку я архивариус, то все будет подтверждено материалами. Поскольку, повторяю, я пишу по-русски, то нужен опытный и талантливый редактор, который сохранил бы мою интонацию. У меня есть пример такого материала, который в начале 92-го года сделал покойный Генрих Сапгир. Это было первое мое интервью, напечатанное в “Независимой газете”. Я особо не спешу со своими воспоминаниями, слишком многие, о ком я пишу еще живы. Это будет внешний взгляд на Россию человека, который знает ее изнутри.

-Хорошо любить Россию, живя во Франции?

-Вы знаете, позапрошлым летом я выпустил перевод “Голубой звезды” Бориса Зайцева со своим предисловием, где сказал все, что думал, об отношении во Франции к русской эмиграции. Был скандал. Министерство высшего образования выступило в том смысле, что “Герра позорит Сорбонну”. До сих пор все во Франции находится в руках коммунистов, для которых русские эмигранты это фашисты. И вообще, если ты никогда не был коммунистом, значит, ты дерьмо. Могу сказать, что, живя во Франции, ты живешь в относительно свободной стране. Можете сами выбирать, на чем ставить ударение.

-И все же, подводя итог, - вы счастливы?

-Я хочу сказать, что моя коллекция уникальна в том смысле, что это не просто какой-то богатый человек, каким я не являюсь, пошел и купил на аукционе в Лондоне или Нью-Йорке готовое собрание. Почти каждая работа, не говоря уже о тех, которые мне были подарены самим художниками, попала ко мне не случайно. Всегда было некое предначертание на грани мистики. Это без преувеличения. Когда я сижу у себя дома, мне даже иногда становится страшно от энергетики этого собрания, этих работ. Каждая из них связана со столькими воспоминаниями, что, показывая коллекцию, я потом полностью опустошен. Можно по-разному относиться к ней как к целому, в ней есть работы разного качества, но там нет случайных работ. Причем, повторю, картины это только часть айсберга, который целиком даже не виден.