ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ С ДАРЬЕЙ ДОНЦОВОЙ 28 октября 2003 г. в кафе «Готти» на Тверской

 

-Второе имя – это вторая жизнь, как у японцев, или деление на внешнюю и внутреннюю жизнь: для народа Даша, а для своих Груня?

-Да нет. Получилось так, что когда меня сегодня кто-то зовет Груня, я даже не всегда откликаюсь.

-Это, на самом деле, нелюбимое имя?

-Да, я его всегда не любила. С одной стороны. А, с другой стороны, оно как умерло. Я всегда думала, что во мне от Близнеца – мой знак Близнец, - но у меня нет ничего такого близнецового, ничего. И когда у меня появилось второе имя, я поняла, что я Близнец, не который одновременно два человека, а который до одного возраста был одним человеком, а после этого возраста – другим.

-Не тайная где-то сестра, а сама и есть?

-Да, и вот эта близнецовость, и отсюда пошло второе имя. Мне Дашей лучше и приятней.

-Так что, звать Дашей?

-Да нет, ну у нас другие взаимоотношения, потому что моему сыну не придет в голову звать меня Дашей никогда, это естественно.

-А Саша?

-Нет. У меня есть домашняя кличка, по которой я прохожу дома. Он меня никогда не звал по имени, Александр Иванович, никогда. Домашняя кличка, под которой я существую дома.

-Хорошо. На кураже была написана серия детективов перед запуском. Потом – кулинарная книга, потом мемуарная. Что дальше?

-Все те же детективы. Кулинарная книжка появилась потому, что в книгах про Евлампию Романову много кулинарных рецептов. Стали звонить женщины и спрашивать, а где кулинарная книга Донцовой? И издательство решило, что, может быть, это стоит попробовать. В принципе, это не совсем моя книга. Это рецепты моих подруг, которые мы вытряхнули из чемоданов, сделали кулинарную книгу, и я получила одна за нее гонорар. Вот она справедливость этого мира.

-Теперь до конца жизни кормить их будете.

-Да. А автобиография она получилась исключительно из-за того, что я очень много глупостей читала о себе в газетах. А народ же верит. Там написано: а у Донцовой нога деревянная. И народ верит, что у Донцовой нога деревянная. Или что пишут за Донцову десять литературных негров. И мне как-то показалось, что, может, станут меньше в эти глупости верить.

-Но она, по-моему, очень хорошо расходится?

-Нормально расходится, да. Она на самом деле расходится очень хорошо, не знаю, правда, почему, потому что это, в общем, не воспоминания. Это просто биография. Автобиография. Единственно, что я могу честно сказать, там не ни слова неправды. Там о чем-то не написано, да? Я о чем-то умолчала. Я не стала врать. Я просто о чем-то не написала. Но это у каждого, наверное, человека есть какие-то моменты, когда не хочется их вспоминать. Я знаю, что я доживу до 102 лет.

-До 104.

-Ну, может быть. Но все-таки сейчас стало ощущение, что до 102. И я думаю, что на пороге вот этого срока я напишу следующую автобиографию. И уж там-то напишу всю правду про сто лет.

-Но она в один том не уложится.

-Ну, мелким почерком (шрифтом) влезет.

-На самом деле очень хорошо написано, и издатели выбрали очень точное время для подогретого интереса к ней.

-На самом деле неправды там нет. Как все было, так и написала.

-А что не написала, в своем виде она производит цельное впечатление.

-Нет, я не написала кое-какие ситуации, связанные, предположим, с моими детьми. Я не написала кое-какие ситуации, связанные с моей личной жизнью, да? То есть я считаю, что перечислять в автобиографии всех тех мужчин, с которыми ты когда-то жила, как делают некоторые люди, да? - я это считаю неэтичным. Во-первых, по отношению к этим мужчинам, с которыми ты когда-то жила. Вполне вероятно, что они не собираются об этом вспоминать. Это раз.

-Михалков-Кончаловский так не считал, и женщин не спрашивал?

-Я считаю это неэтичным. Я двадцать лет замужем за Александром Иванычем, и я двадцать лет верная жена. Но поскольку мне за пятьдесят, а до этого была какая-то жизнь до брака, были какие-то связи, у этих людей сейчас, я думаю, семьи. Вполне вероятно, что им не хочется, неприятно вспоминать, что они были как-то со мной в близких взаимоотношениях. Поэтому какую-то эту часть я просто опустила. И она, в принципе, неинтересна людям, которые меня читают.

-Там, действительно, мужья упоминаются точечно, и получаются десять лет вполне монашеские.

-Они не монашеские, но я просто не стала об этом писать. Это можно было бы сделать, я все это помню, у меня с памятью замечательный порядок, я не забыла ни одного из людей, с которыми у меня когда-то были близкие взаимоотношения. Более того я могу сказать, что мне ни разу на жизненном пути не попался мерзавец. Ни разу. Все мужчины, с которыми я когда-то имела дело, они все очень талантливые, самодостаточные, добившиеся успеха, денег и все прочего. Мне ни разу не попался подлец, алкоголик, что-то такое. Все как-то мимо меня прошло. Но, тем не менее, мне кажется, что как-то не надо об этом так рассказывать.

-Хорошо, а бывшие мужья, о которых ты написала, когда наступил момент известности, славы, они как-то проявились?

-Нет. Они не появились. Потому что два моих мужа это два интеллигентных человека. Очень воспитанных человека. Один в науке, другой вне науки. Это глубоко интеллигентные люди. Отношения прервались. Не было отношений на протяжении дописательской жизни. И я думаю, что мои бывшие мужья считают просто не очень этичным сейчас звонить бывшей жене, которая добилась какого-то успеха. Мне кажется, что им кажется, насколько я их знаю, что это просто не очень прилично. Да, я немного знаю этих людей, и поэтому они этого никогда делать не станут. Они не будут обращаться ко мне.

-А ты к ним?

-Что умерло, то умерло. Если я встречу кого-то из бывших мужей в каком-то месте, то естественно будет какой-то разговор, но, что умерло, то умерло. Потому что у меня вообще-то глубокое ощущение, что я вышла замуж за Александра Иваныча не двадцать, а сорок лет тому назад, и другого просто в моей жизни не было.

-Девицей.

-Да, что в 18 лет я вышла за него замуж и все. Мой сын зовет его папа. И ему, моему 32-летнему сыну не приходит в голову называть Александра Иваныча как-то по-другому.

-А второй сын, Сашин?

-Дима, да. Он кандидат психологических наук, он преподает психологию, вполне успешный преподаватель, у него жена Рита, и сейчас должен родиться ребенок. У нас будет еще один внук или внучка. Я, честно говоря, надеюсь на внучку, но что получилось, то получилось.

-А дочка?

-Дочка Машенька на факультете психологии МГУ, на первом курсе, у папы на факультете. Жизнь у ребенка очень тяжелая, потому что о каждом ее шаге папе, естественно, доносят преподаватели. Поэтому если какой-то ребенок может сбежать с лекции, не приготовить семинарского занятия или не сделать доклад, то Маше это непозволительно, моментально настучат папе. Она тут недавно делала доклад по какому-то предмету, папа об этом узнал ровно через пять минут. Доклад был хороший, преподаватель Машу похвалил. Поэтому ей приходится работать в три раза больше, чем другому ребенку. Но это судьба всех детей, у кого родители преподаватели где-то в институтах, это да. Поблажек не будет.

-Философия и поэтика детектива, такой философский вопрос.

-Ой, мамочка, это не ко мне. Это ко Льву Анненскому, к кому-то другому, я не литературовед, поэтому мне очень трудно что-либо по этому поводу сказать, ничего не отвечу.

-Только практик?

-Практик – да.

-Но ведь любовь к детективам была?

-Любовь к детективам была всю жизнь. Я профессиональный детективочитатель, а поскольку я читаю на двух языках, а если учесть русский, то это три языка, то я прочитала все. Если мы сейчас начнем называть классику жанра, - я не очень хорошо знаю современных детективщиков, - но если мы начнем называть классику жанра, то я все читала.

-Чем кончается классика?

-Ну Агату Кристи мы не будем трогать, да?

-А кто любимые?

-Все любимые. Рекс Стаут, Дик Френсис, Макбейн, Нейя Марш, Джорджи Хейет. Я могу перечислять огромное количество авторов.

-Русский детектив отличается от английского, американского и прочих?

-Советский – да, отличается. Есть советский детектив, и есть уже наш, российский детектив, который получился уже после падения коммунистического режима. Это разные детективы.

-Папа детектив писал?

-Нет, папа был успешный коммунистический писатель, который очень искренне верил в светлое будущее, и папа писал такие громадные тома: «Есть такая партия», «Биография века», история партии для детей. Есть у него книжка, которая выбивается из этого ряда – «В час дня, ваше превосходительство» об армии Власова. Но она выбивается почему. Отцу показалось несправедливым, что на всю 18 армию навешен ярлык предателей. На самом деле солдаты-то не уходили, ушел генералитет, да? И ему захотелось восстановить эту справедливость, потому что очень часто, когда ветеран показывал, что он служил в 18-й армии, то очень часто говорили в военкоматах, ему надо было доказывать, что он не был предателем. Отцу захотелось восстановить справедливость, получилась эта книга. Он имел доступ к архивам КГБ, книга получилась хорошая, очень правильная. Более того, он много ездил за границу, и после этой книги начались такие странные вещи: пошли звонки женщин: Вот вы пишете, что у вас в этих книгах все имена правдивые. – Это правда, все имена, которые там упомянуты, нет ни одного неправильного, отец сидел три года в архивах, прежде чем начать писать эту книгу, - вот вы пишете, что Петр Иванов сейчас живет в Канаде, а на самом деле он погиб, у меня есть похоронка, я всю жизнь воспитывала детей на примере погибшего мужа. И отец попал в сложную ситуацию. Он-то знает, что человек живет в Канаде, а как сказать этой бывшей жене, да? У него такие моменты были. Причем их было довольно много.

-А фильм потом?

-Фильм не был снят. Фильм это «адъютант его превосходительства», это по совсем другой книге, и она к моему отцу не имеет никакого отношения, их часто путают, к сожалению.

-Раньше был советский детектив, а сейчас что, постсоветский?

-Ну что такое советский детектив. Советский детектив очень хорошо характеризует фраза из песни, которая сопровождала фильм «Следствие ведут знатоки». Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет… Кто-то, кое-где, порой – были расставлены акценты.

-Идеологическая подкладка?

-Да. В советском детективе никак не мог появиться милиционер-предатель. Бог мой, по тем годам милиционеры тоже брали взятки. Но этого никак не могли появиться, да? И там были определенные условия жанра этого советского детектива. Это совсем особый детектив. Но его писали очень хорошие авторы – Леонов, Адамов, братья Вайнеры. Его в некотором плане продолжает Александра Маринина. То, что пишет Маринина это такой, знаете, я бы сказала, измененный советский детектив, потому что он все-таки осовременен, она очень современно пишет. Но это такая качественная книга, в которой не висят никакие хвосты, где все увязано, где в конце концов все выясняется – вот это настоящий советский детектив. В нем не было ничего плохого. Но, к сожалению, эти авторы были поставлены такие рамки, когда они не могли писать часто то, что хотелось. Но писали хорошо. Братья Вайнеры это великолепные книги, ну, согласитесь.

-Но что это на русской почве, когда цена жизни равна копейке, когда нет логики в поступках, как в английском детективе?

-И на западе этого сколько угодно. Давайте начнет с Трех мушкетеров. Убили 28 гвардейцев кардинала, никому их не жалко. Как раз наоборот, в русских детективах… я вообще считаю, что родоначальник русского детектива это Федор Михайлович Достоевский с его романом.

-Ну, у него слезинка ребенка, а тут море реальной крови.

-Слезинка ребенка это не там, но тем не менее, я его считаю родоначальником русского детектива. Именно в русских детективах психологических переживаний их, на самом деле, больше. Хотя все детективы разные. Есть Чейз, с одной стороны, есть Макбейн, у которого все очень просто. Есть Агата Кристи, у которой все на самом деле не так просто, хотя написано очень просто. И есть наши российские авторы, та же Полина Дашкова, у которой все очень не просто, та же Маринина, у которой очень психологические книги. У нее нет персонажа ни одного, у которого не был бы выписан характер. И у нее люди в книгах мучаются и переживают, и то, как им тяжело все это совершать подчас. Поэтому я бы не сказала, что это только на Западе.

-Хорошо, сколько детективов ваших сейчас опубликовано и сколько уже написано?

-Опубликовано 45, написано 55. Десять книг лежат. Они написаны вперемежку с Автобиографией. Ее просто пропустили, выпуская к книжной ярмарке, поэтому она вклинилась в середину. А эти детективы лежат, они просто выходят по издательскому плану. Я в понедельник сдала следующий, села писать новый. Вот так.

-Кураж не проходит?

-Да это не кураж, это работа на самом деле. У вас может пройти кураж работать? Это то же самое.

-Я когда-то говорил с Акуниным. Он сказал, что после дюжины написанных детективов сюжеты так и хлынули с разных сторон, голова разрывается.

-Да, я с ним согласна. Это геометрическая прогрессия. Это помните, как нас когда-то учили на лекциях марксизма-ленинизма: количество перерастает в качество. Чем больше вы занимаетесь, тем больше вероятность, что вы станете олимпийским чемпионом. Вы можете им не стать вообще, но вероятность больше. Чем больше вы пишете, тем больше у вас появляется в голове. Мне иногда кажется, что меня просто как хомячка разорвет. Потому что и об этом можно написать, и об этом. Я, честно говоря, в книжечку записываю, чтобы не забыть все это. Знаете, есть такая болячка мигрень, когда голова болит. Я рада, что она вас миновала, но, тем не менее, она есть. Я один раз свалилась с мигренью. У меня бывает иногда. И вот лежишь целый день, ничего делать не можешь, и от тоски я стала придумывать, какие книжки еще можно написать. На тридцать восьмом сюжете я заснула.

-Чем воображать белых слонов…

-Да, лучше воображать белые детективы. Со слонами плохо получалось. Нет, проблемы с сюжетом нет. Есть проблема, как его записать. Проблема со временем, это да. Времени нет. Потому что от жадности госпожа Донцова нахватала себе и радиопередачу, и то, и се. Это только от жадности.

-Это отнимает время, но это же и проявление себя, то же радио.

-Радио капитально отнимает день под названием среда. Передача идет не так долго, но готовить ее долго, и поэтому среда как таковой нет.

-Кто-то жаловался, я читал, на монтаж, когда записали в одном месте, а подклеили в другое.

-Нет, у нас передача идет практически всегда вживую. Сидят гости в эфире, у нас звонки в эфир, их можно подстроить, но трудно. Бывают ситуации, когда мы записываем. У нас легко с писателями, которые живут в Москве или в Петербурге, с писателями, которые в глубинке, мы стараемся соединиться по телефону, но иногда бывает так, что у человека даже телефона нет. Мы вылавливаем человека на книжной ярмарке, мы вылавливаем людей там, записываем и потом даем в записи. И честно предупреждаем, что эту часть даем в записи, человек был в сентябре на ярмарке.

-Вы видите этот писательский круг как писательница Донцова, видите его как интервьюер по радио. Можете охарактеризовать его целиком?

-Круг целиком охарактеризовать нельзя. Это писатели. Писатели очень разные. Размах идет от Гандлевского до, предположим, Льва Пучкова, который пишет детективы. И тот, и другой делает свою работу хорошо, но просто они все разные. Безумное количество людей было в эфире, очень много издателей. Все очень разные. Мне ни разу не попался писатель, который был бы похож на другого. По-разному говорят, кто лучше говорит, кто-то хуже, бывают феерические передачи, когда я просто забываю, что сижу перед микрофоном. Когда ко мне пришел Акунин, это была нормальная передача, которую мы построили по вопросам слушателей. В какой-то момент он сказал: «И когда я вижу, как Фандорин…» Я услышала это «вижу», вцепилась в его пиджак: «Вы это тоже видите?» Он говорит: «Да». Мы забыли про слушателей, пошли щебетать про свое. Это было, конечно, неправильно.

-Насчет интервью. Сначала вы брали интервью, потом у вас, теперь у вас и вы сами. В автобиографии много нелицеприятного про журналистов. Задают одни и те же вопросы?

-Как правило, да. Причем когда я оказалась во Франкфурте на ярмарке, там были немецкие журналисты, и они задают те же вопросы, что и русские. Это да. Единственное, что их заклинило, немцев, - на русской мафии. Они меня все время спрашивали, как я отношусь к русской мафии. Я как могла отбивалась, говоря, что никогда не видела ни одного русского мафиози живьем, ей-богу. Им это не нравилось. Тогда я начала говорить, что медведи по Москве не ходят, это уже давно законченный процесс, они отходили уже в 70-е годы. Мы не носим валенки. И мафия у нас на улице не стреляет. Они по-прежнему были недовольны. Тогда я сказала, что у вас был фашизм, он закончился, и я никогда не буду вас спрашивать про фашизм, я только скажу, что мне жаль, что с вашей страной такое произошло. И я думаю, что вы должны сказать, что вам жаль Россию, у которой было тяжелое время, но теперь это закончилось, и не надо без конца педалировать одно и то же.

-Не хватает от журналистов серьезных вопросов?

-Нет, журналисты идут по пути наименьшего сопротивления. Есть какой-то определенный набор штампов-вопросов, который приходит в голову. Меня, когда учили в газете «Вечерняя Москва» легенда советской журналистики Сева Шевцов и не менее известный Володя Пахомов, когда они меня учили, они говорили, что есть три момента, когда ты берешь интервью. Момент первый: полюби собеседника, какой бы он ни был противный, положим, от него противно пахнет. Но ты все равно к нему проникнись. Он это почувствует и понемножку тебе раскроется. Во-вторых, никогда не задавай первый попавшийся в голову вопрос. Он всплыл у тебя в голове, ты его моментально потопи и подожди, что выплывет второе. Это были киты журналистики, которые нас когда-то учили. И еще они учили, что, когда ты идешь куда-то, бери папку и смотри, о чем человека уже спрашивали. И если его сто раз спрашивали про то, с какой ноги он встает с кровати, когда просыпается, не задавай ему этого вопроса. И вообще поройся в нем, может, найдешь, на какую тему он будет разговаривать с большим удовольствием. Что-то же есть в нем?

-Хорошо, вам как интервьюеру дают папочку на радио?

-Нет, я сама придумываю все вопросы. Поэтому нет среды. Я сначала узнаю какую-то общую информацию об этом человеке. Во-первых, я читаю книги его перед тем как иду на передачу. В книгах очень многое вылезает. Топи себя, не топи, все равно вылезешь в книге. Поэтому какие-то вопросы начинают идти. Я очень хорошо понимаю, что некоторые писатели уже заранее обозлены журналистами. И они иногда приходят в состоянии не то что легкой агрессии, а, знаете, с таким занавесом, они закрыты, они ждут от меня таких агрессивных вопросов. А я начинаю спрашивать иногда то, чего они не ждут, но то, что им приятно. Я могу, например, спросить про любимую кошку – перед эфиром. И человек начинает расслабляться.

-А его фамилия Шариков, и он ненавидит кошек.

-Нет, я знаю, что он их любит. Я никогда не спрашиваю человека наобум. Или если я знаю, что человек интересуется спортом, я могу спросить про его любимую команду. И у него начинает пропадать эта закрытость.

-А Акунина что вы спросили, чтобы расслабился?

-Нет, он пришел замечательный. И вообще Акунин замечательный собеседник. Бывает категория людей, которые приходят в эфир, - я не очень понимаю, зачем они приходят, - но они приходят к вам со словами: «Я не хочу разговаривать». – Зачем тогда пришел, - это второй вопрос, которого я обычно не задаю, но он сидит внутри. Так вот господин Акунин, равно как Маринина, равно как Полина Дашкова, они приходят в эфир работать. Они настроены вам помочь. Они настроены отвечать на вопросы. И, более того, они очень любят своих читателей. И Акунин, и Маринина, и Дашкова, и Татьяна Устинова, Татьяна Полякова – все, кто у меня были из ближайших гостей, кого я могу вспомнить, - они очень любят своих читателей, и они понимают, что есть иногда чисто человеческий интерес к этой внутренней жизни. Когда у Марининой спросила женщина, позвонившая в эфир: «У вас очень часто в книгах упоминаются бараньи котлетки. Вы что, их любите? А как вы их готовите?» Понимаете, что это не имело никакого отношения к литературе. Маринина, моментально сориентировавшись, сказала: «Две секунды, записывайте, я, действительно, их люблю, - это быстро, это сытно, это вкусно». Она моментально это рассказала. Она не стала становится в позу, типа я на литературной программе, а что вы тут меня спрашиваете? Она не стала этого делать, она поняла, что этой женщине, ее читательнице, очень важно. Это настрой на читателя. Без этого не получается.

-Она молодец, она уже достаточно опытная.

-Это не от опыта, Игорь. Понимаете, открытость и умение идти на контакт это разные вещи. Можно быть внешне открытой, но все равно не выплескивать на человека цвет своих трусов, этого не надо делать. И потом, если вы любите читателя, он это чувствует, если нет, - нет, и все. Это, по-моему, беда так называемой серьезной литературы, потому что, по моему глубокому убеждению, писателю, который пишет какую-то серьезную философскую вещь, ему, в общем-то, не очень важно, как ее воспримут, ему важно себя выразить и дальше у него действует такое восприятие своего читателя: ты не можешь меня понять? Ну так и не надо, катись.

Но если ты хочешь, чтобы тебя поняли, если ты пишешь языком, который доступен для человека, ведь не всем же повезло, не у всех же филологическое образование, не у всех же папы и мамы, кто-то родился в семье алкоголиков, или душа не лежит, и не надо у этого человека будить комплексы. Значит, он не может тебя понять, ну и что?

-Акунин говорил, что он вступает в литературную игру с воображаемым читателем. Кого вы видите перед собой и как реагируете на него?

-Тут, Игорь, у меня другая ситуация. Я народный писатель. Не в том понимании, что великий – как народный артист, - нет, я не вышла из народа, я пишу для народа, я пишу для этих безумных тысяч женщин и мужчин, которые ходят по улицам, едут в метро, у которых не очень большой денежный достаток, у которых тучи жизненных проблем, и когда я все это пишу, у меня в голове только одна мысль: я хочу, чтобы им стало немного легче. На тот момент, когда они читают эту книгу, я хочу, чтобы, закрыв ее, они сказали себе: вот этим идиоткам героиням, этому не очень умному мямле Ивану Павловичу Подушкину в жизни крупно повезло, и мне когда-нибудь тоже повезет, мне обязательно будет хорошо, я не буду плакать, я буду спокойно жить, я буду радоваться жизни. Я так стараюсь заканчивать свои радиопередачи, я их заканчиваю одинаково: «Все у нас будет хорошо. Я очень вас люблю. Ваша Дарья Донцова». То есть человеку надо, чтобы его кто-то любил. У него, предположим, нету мужа, нету жены, у него умерла мама, у него мало друзей, он должен знать, что его кто-то любит, пусть это я. Я где-то очень далеко, но он знает, что я его люблю. Это одна ситуация. Другая ситуация. Я в этих книгах очень вру. Я пишу сказки. Это ложь. В жизни все не заканчивается хорошо. В жизни, как правило, все бывает плохо. Но если вы попадаете в больницу к приятелю, который тяжело болен. Вы знаете, что его дни сочтены. И он на вас смотрит и говорит: «Игорь, я умру?» Вы что, ему скажете: «Да, завтра». Вы ему соврете.

-Да, скажу, на небе встретимся.

-Вы ему этого не скажете, Игорь. Вы ему скажете это, если он лежит перед операцией по вырезанию вросшего ногтя на пальце. Вот тогда вы придете и пошутите про тот свет. Так вы никогда этого не сделаете. Вы ему скажете: да ты чего, с ума сошел, мне доктор сказал, что он тебя выпишет. Вы наврете ему. Вот так я вру в моих книжках. Вру с единственной целью, чтобы моему читателю стало легче жить, чтобы он понял, что жизнь не кончена, что жить можно с болезнью, жить можно с онкологией, жить можно с любой неприятностью, и что вообще горе у человека случается один или два раза за жизнь, все остальное это мелочи. Двойка, муж-алкоголик, отсутствие денег – с этим со всем можно жить счастливо. Поймите, я очень хочу, чтобы это до людей дошло. Поэтому я и стараюсь изо всех сил.

-Вы выступаете как массовый психотерапевт. А ваш муж, Александр Иваныч, как психоаналитик, рассматривает вашу историю успеха изнутри.

-У Александра Иваныча, и вообще у моей семьи такое отношение к моей деятельности… Ну, Игорь, представьте, что вы живете дома с болонкой, да? Маленькая такая, милая болонка ходит у вас по квартире. И вдруг эта болонка в середине жизни становится на табуретку и начинает петь как Галина Вишневская. Ваше отношение к этой болонке? Гигантское изумление. Поскольку я такая болонка, которая начала петь как Галина Вишневская, то это вот и изумляет.

-Но трезвый ученый должен отдать себе отчет в происходящем?

-А дома он не ученый. Дома он муж, супруг, любимый человек. Ни один психотерапевт не будет работать психотерапевтом у своей жены. Потому что он просто сойдет с ума. Дом это то место, где вы отдыхаете. Конечно, когда у меня какие-то проблемы, я иду к Александру Иванычу. Он первый, к кому я прихожу. И он первый, который мне помогает с этими проблемами.

-Проблемы жизни или проблемы писательские?

-Нет, писательские нет. И потом, знаете, когда у вас трое детей, когда у вас две мамы, когда у вас три собаки, волей-неволей у вас возникают какие-то проблемы, чисто бытовые. И какие-то внутренние проблемы, связанные с ремонтом, со строительством, я, конечно, в первую очередь, иду к мужу. Я читаю ему какие-то главы из своих книг. Более того, он мне ни разу не сказал, что это плохо. Когда я ему что-то читаю вслух, он говорит: «Это гениально». Я понимаю, что это не совсем так, но, тем не менее, очень приятно.

-Психолог, в данном случае.

-Да, психолог. А, главное, муж, который любит свою жену. Знаете, у меня была бабушка Афанасия Константиновна, и когда она выходила со мной гулять во двор, она, возвращаясь, говорила: Я абсолютно объективна. Но лучше моей внученьки во дворе никого нет. Вот Александр Иванович действует точно так же: «Я абсолютно объективен. Но лучше твоих книг нету».

-Есть ли все-таки какая-то стратегия успеха. Нужно ведь дотянуть на гребне волны до 102 лет.

-Никакой стратегии нет. Нужно просто работать.

-Романы, но есть же и кино, как развитие успеха, славы?

-Кино? Ну, у меня пока нету цифр, возросли ли продажи книг после продажи книг, я не знаю.

-Даже из общих соображений было бы странно, если бы они резко не подскочили.

-В общем, я думаю, что тем людям, которые посмотрели кино, им стало интересно, а что написано в книгах. Потому что в кино не полностью перенесены все книги. Поскольку серия все-таки маленькая, то из-за времени убрано какое-то количество узлов, людей, событий. Может быть, я просто пока не знаю, так это или не так.

-Сценарии тоже вы пишете?

-Нет, сценарии писала девочка по имени Вика Евсеева. Я потом их читала, что-то правила, но править практически не пришлось, потому что очень талантливая женщина, очень. Были моменты, когда она меня спрашивала: вот это не очень кинематографично. Не в том смысле, что плохо, а в том смысле, что в кино это сложно снять, это не ляжет. Давай поменяем это так? И все, что она предлагала, всегда было замечательно. В какие-то моменты у меня поднималась здоровая зависть, потому что кое-что, что она придумала, было лучше того, что придумала я. Это так.

-Она меняла?

-Мы меняли кое-что, потому что кино и книга это разные жанры, только поэтому.

-Сериалы это заразительно.

-Мы сейчас снимаем дальше серии. Будет снята вся Даша, будет снята вся Евлампия, будет снята вся Виола. По поводу Подушкина не могу ничего сказать, пока не подписан договор.

-Это другие каналы?

-Нет, СТС. Товстунов, Козлов и Роднянский, они это делают очень хорошо, профессионально. То, что они сняли как первый пакет сериалов, это просто замечательно. Там очень хорошие актеры. Если сейчас перечислять имена, звезды, там даже проходные персонажи, которые появляются на экране моментом каким-то, они замечательны. Некоторые актрисы раскрылись с такой стороны, какой я у них не предполагала. Например, Немоляева, которая в одной из серий играет проходную роль, она сыграла ее настолько замечательно, что я просто увидела новую Немоляеву.

-Они что, сами ловят кайф?

-Думаю, да. Многие читали книги, многим нравится. Те, которые не читали книги, начинают читать. У кого-то, как у Стержакова, дома читают все – теща, жена, тоже накладывает отпечаток. Потом с этим сериалом с Евлампией Романовой произошла мистическая ситуация. Алла Клюка, которая играет главную роль – Евлампию Романову, - она жила в Америке и она приехала сюда для съемок сериала. Она встретила Володю Морозова, который снимал сериал про Евлампию Романову, она его полюбила, у них возникла любовь, она вышла за него замуж на съемках этого сериала. То есть можно сказать, что Евлампия Романова принесла удачу. В книгах она сама себе приносит удачу. Но Евлампия Романова принесла удачу и Клюке, которая исполняла эту роль.

Знаете, бывают такие трагические роли, которые актеры не просто боятся играть, но с этими ролями связано что-то такое непонятное. В частности, с фильмом по Мастеру и Маргарите. Что-то его не выпускает на экран, да? И бывают такие роли, которые актеры просто играть не хотят. А с Романовой получилась такая ситуация, что эта роль приносит удачу. Про меня ходит слух по Москве, он ходит давно, несколько лет, что если я подписываю книгу человеку, то возникает какая-то феерическая необычайная удача. И потом приходят женщины и говорят, что вы подписали мне книгу, я вышла замуж, что-то такое. Романова принесла удачу Алле Клюке.

-Советский бестселлер и новорусский бестселлер, новая индустрия успеха, есть ощущение, что повезло оказаться именно в этот момент?

-Конечно, я вообще человек везения. Мне очень крупно повезло. Я вообще тот человек, которому везет по жизни, и я распространяю вокруг себя это везение. Мне повезло, что я вышла замуж за Александра Ивановича, мне повезло, что я заболела, и я начала писать книги, все, что в жизни случалось плохого, в результате мне было к добру. Мне повезло, что я пришла в издательство ЭКСМО, мне повезло, что в меня поверили, потому что, когда я пришла, детектив это было очень серьезно, а я появилась – хиханьки-хаханьки, дети, собаки, кошки, сто человек убили, а не страшно. Мне безумно повезло, что сериал взялся снимать Роднянский, Толстунов и канал СТС, потому что я попала к настоящим профессионалам. Мне вообще безумно повезло, это правда.

-Тайные и бессознательные детективные мечты русской женщины – краткий словарь?

-Агата Кристи говорила, что самые страшные мысли об убийствах приходят ей в голову, когда она моет посуду. Я с ней абсолютно согласна. Это тот момент, когда хочется кого-то убить.

-Первая буква уже есть – П – посуда.

-Потом есть буква Г – глажка, потому что когда машешь утюгом, тоже в голову приходят очень гадкие мысли, это правда. Главное, чтобы никто не подвернулся, это верно.

-Так это новая книга бродячих мотивов: хозяйство, любовь.

-Нет, есть вопрос, на который у меня нет ответа никогда и никому: откуда вы это берете? Не знаю.

-Мистическая составляющая внутри?

-Я знаю другое абсолютно точно. Я не церковный человек. Я не хочу в церковь, я не соблюдаю посты. Я могу прочитать пару православных молитв, но это все, что я знаю. И тем не менее, я абсолютно точно и четко знаю, что Нечто существует. И это Нечто оставило меня в живых и вылечило от очень тяжелого заболевания с единственной целью, чтобы я приносила людям радость. Когда я перестану это делать, это Нечто уберет меня как отработанный компьютерный персонаж, выполнившего задачу. Поэтому я и работаю все время.

-Прямо Солженицын, пришедший с миссией.

-У меня никогда не было мысли сравнивать себя с великим Солженицыным, но если он так же чувствует, как и я, может, это Нечто и правда существует.

-Когда-то я говорил с Марининой, и она сказала: сейчас я популярна, меня покупают, а потом это, может, так же и кончится, как началось неожиданно. Такого страха нет?

-Нет. Это общий страх, страх актера, страх режиссера, страх балетного артиста – я сломаю ногу. Это страх певца – я потеряю голос. Это страх писателя – я перестану писать, меня разобьет инсульт. В отношении Марины Анатольевны я могу сказать, что ее будут читать всегда. У нее написано безумное количество книг. Читатель, он ведь меняется, вырастает. А Агату Кристи читают на протяжении скольких лет? Да? Одно поколение уходит, появляется другое. Меня тоже будут читать довольно долго. А про себя лично я могу сказать, что если я заболею и у меня отнимутся ноги, я буду писать, сидя в инвалидной коляске. У меня, предположим, случится с рукой, я буду тыкать одним пальцем в компьютер. Я не смогу тыкать пальцем, я возьму карандаш, и буду тыкать им в клавиши. Я буду писать до тех пор, пока я понимаю, что могу физически это делать.

-Моя Москва?

-В отношении Москвы. Я в продолжении многих лет была наемным преподавателем, репетитором немецкого языка. Я исходила безумное количество дорог. Я знаю Москву, у меня были такие ученики, что мне приходилось брать атлас, как автолюбителю, и смотреть, как к нему туда пройти. Я очень хорошо знаю Москву. Я знаю, предположим, что Мишин переулок идет в районе метро Динамо. Предположим, я знаю, что на какой-то улице 26 домов. Я ставлю там 27-й дом и селю там убийцу, понимаете, да?

-Или на 12 этаже 10-этажного дома?

-Да. Несколько раз мне звонили люди и говорили: Даша, вы что, бывали в нашем доме. Вы даже описали, что там написано на стенке. – Это у них написано, я, правда, туда ходила. – Но вы знаете, в нашем доме не 12 этажей, а девять. И приходится объяснять, что не каждому человеку захочется жить в квартире убийцы.

-А любимые места есть?

-Я не люблю город вообще. Как мегаполис он мне не очень нравится. Единственное любимое место в Москве в городе это моя квартира, в которой я живу. Когда я закрываю дверь, я там абсолютно счастлива, это точно. Еще одно безумно любимое место, из которого мне не хочется уезжать, это то место, где я сейчас буду жить, куда я переезжаю. Мне там очень комфортно, мне там хочется жить, но это уже не город, это Подмосковье.

-Это изменит стиль жизни, или все равно будете ездить в Москву?

-Буду, конечно, как я могу, у меня радиопередача, у меня издательство, у меня какие-то обязательства перед людьми, естественно, я буду ездить в город. Это изменит стиль моей жизни только в одном: если я теперь выхожу с поводками гулять с собаками, то в своем доме я просто буду открывать дверь и выкидывать собак на улицу, где они будут счастливы и в безопасности.

-Тогда их в Москву не затянешь, они тут начнут кашлять, покрываться перхотью.

-Нет, знаете, собака не кашляет и не покрывается перхотью, если вы ее очень любите. И потом я не хочу возвращаться в Москву, у меня нет такого желания особенного.

-Вы когда-то увидели в видении, что едете в это место, сейчас вы видите что-то подобное?

-Игорь, у меня была более интересная вещь. Мне однажды приснился сон, это было несколько лет тому назад, я в этом сне увидела этот дом. Более того, я увидела его очень детально. Я увидела над дверью дату – 2003 год, и дом на самом деле построился в 2003 году, только я увидела себя глубоко пожилым человеком в этом доме, я увидела календарь, на календаре было написано – 2054 год, я поняла, что в 54-м году я еще жива. Я поняла, что у меня будет болеть в этом году. Был такой сон. И когда мы с мужем стали искать место, где мы будем строить дом, то нам одно место очень понравилось, и мы отдали задаток. Но когда мы отдавали задаток, я поняла, что мы там жить не станем. Мы этот задаток забрали. Другое мистическое совпадение: когда стали снимать сериал про Дашу Васильеву, я увидела пилотную серию и чуть не упала со стула. Дашу Васильеву снимали в коттеджном поселке, и это был тот коттеджный поселок, где мы сначала хотели строить дом. Это было нечто. Мы потом в другом месте стали строить, но там было то место, куда мы пришли сначала. Это было очень интересно. Мне это увидеть было очень странно.

-А не видели какого-нибудь 2007 года?

-Нет, мне один раз только такое приснилось. Очень четко, очень ясно. Я ходила по этому дому, я его видела. Мы видели очень много проектов этого дома, когда мы начали это обсуждать. Очень много внешних и внутренних. Что-то не нравилось мне, что-то Александру Ивановичу, что-то Аркадию, что-то Диме, что-то Маше, - всем же там жить, - и в какой-то момент вдруг наша архитекторша вытаскивает из папки внешний вид дома, картинку от руки, шлепает ее на стол, и вся моя семья кричит: вот оно! – все одновременно. И я понимаю, что, действительно, вот оно, я это уже видела. Это очень интересно.

-Ощущение светской жизни?

-Это не для меня.

-Как общение с близкими себе людьми?

-Это же не светская жизнь. У меня две ближайшие подруги. И очень узки круг людей, которые ходят ко мне в дом и которых я люблю. С одной подругой мы вместе 45 лет, с другой подругой мы немного меньше. Но это подруги, которые прошли со мной крым-рым, а теперь и медные трубы, да? Их дети это мои дети, мои дети это их дети, понимаете, да? Это очень тесные такие отношения. К сожалению, умер Володя Цехновичер, который был таким другом для Александра Ивановича, и я назову вам еще человек десять, не больше, которых я очень люблю, с которыми мне в доме очень комфортно. Но это уже второй круг друзей. Но это не светская жизнь.

-Но есть люди, которых хотела всегда увидеть, а там можешь. На вечере Огонька помню, как рядом с нами сидел Андрей Макаревич.

-Андрея Макаревича я очень люблю как автора, люблю его песни, под которые когда-то плясала, когда-то плакала, но я не знаю Андрея Макаревича лично. Я иногда его где-то вижу, где-то с ним почтительно здороваюсь, хотя он мне очень приятен. Светская жизнь не для меня, я ее не веду. Во-первых, мне скучно. Во-вторых, мне тоскливо на фуршете вокруг этого стола с едой, я не понимаю, зачем я сюда пришла.

-Вы не пьете.

-Я не пью. А если покушать вкусно, то я могу купить и дома это съесть, в тапочках, перед телевизором, в обнимку с любимыми собаками. Это второе. Я хожу только к своим любимым близким людям. Я очень сожалею, что не попала на презентацию альбома Алены Апиной, я очень ее люблю. Я написала к этому альбому что-то вроде аннотации и не попала только потому, что это совпало с вручением мне премии на книжной ярмарке. Я хожу на презентации книг моих коллег-писателей, это да, обязательно.

-Но круг знакомств все расширяется и захватывает в себя.

-Нет, во-первых, я хожу только туда, куда меня зовут. Это раз. А, во-вторых, презентация книги это не всегда громадное светское мероприятие. Вот у меня сейчас выйдет пятидесятая книга, я устрою какое-то мероприятие. Это да. Но это пятидесятая книга. Позовет меня, предположим Акунин на день рождения, я побегу радостно. Позовет меня Галя Куликова на день рождения или какое-то свое событие, я тоже радостно побегу. Но если меня позовет какой-то человек из светской тусовки, которого я не знаю, предположим. Или вот позвал меня Илюша Лагутенко из Муммий-троль на какую-то свою презентацию, я тоже пошла. Но я очень люблю Илюшу Лагутенко, он мне приятен, он мне мил. На таком уровне. Меня позвал Вульф на вручение Утки, я пошла, потому что я люблю Вульфа. Муз-ТВ меня позвало вручать премию Земфиры. Я люблю Земфиру, я люблю Муз-ТВ, я пошла. Позовет Андрюша Малахов, я пойду, потому что я люблю Андрюшу Малахова. У меня такой критерий, я не могу каждый день куда-то ходить.

-Конечно, главное это ощущение, что идешь к своим близким людям.

-В общем, эта тусовка, когда я куда-то прихожу, я вижу, что кругом одни и те же лица. Есть категория людей, это профессиональный тусовщик, это очень серьезно, это тяжелая работа. Это работа, а не развлечение, это очень тяжело, это нужно постоянно поддерживать себя внутренне и внешне.

-Это желание засветиться или расслабиться? У журналистов это понятно.

-Нет, у журналистов это работа. Когда я вижу на светской тусовке этих журналистов, мне, честно говоря, делается их жалко, потому что большинство из них с удовольствием сидело бы дома, но это их работа. Я думаю, когда у меня пятидесятая книга, у меня очень много журналистов, которые брали у меня интервью, 99% из них потом стали моими хорошими знакомыми. Я хочу разослать приглашения, а внизу написать: я вас очень прошу приходить без диктофонов, камер и фотоаппаратов. То есть мы сегодня не работаем, а отдыхаем – напиваемся, пляшем, кушаем.

-Зачем же тогда ходить без фотоаппаратов?

-А в гости. Это совсем другая ситуация. Я жду вас как приятелей, а не как людей с фотокамерой, это не работа. Не знаю. Эта тусовка это просто не для меня.

-Эта ваша слава, известность вызывает какую-то зависть, отторжение в писательской среде?

-Знаете, агрессивная ситуация, с ней сталкиваешься. Зависть, не знаю. От коллег по жанру, первая двадцатка, я никогда не видела ни зависти, ни неприятия. Более того, все, кто меня встречает, женщины, с которыми мы работаем вместе, в одном жанре, - по идее можно предположить, что возможны какие-то контры, - ни Дашкова, ни Полякова, ни Устинова, ни Маринина, более того, вчера мы виделись с Таней Устиновой в ЭКСМО, она мне моментально сказала: ну такая замечательная книга, такая прекрасная книга, моя мама ее прочитала, была в восторге. Это желание сказать друг другу приятное, поддержать. Я ни разу не слышала никаких гадостей от той двадцатки, которая работает в одном жанре со мной, никогда. И потом понимаете, Игорь, я же не сто долларов, чтобы всем нравиться. Когда человек мне говорит: ваши книги мне не нравятся, я на это обычно отвечаю, значит, вы их и не читайте, они не для вас.

-А я и не читаю, ответит он. И не читал.

-Ну и хорошо. Это мы проходили, я Солженицына не читал, но знаю, что он пишет плохо. Значит, это не мой читатель, это не моя, как говорят психологи, целевая аудитория. Я пишу не для него, но у меня хватит читателей, которые меня любят. Более того, я иду по улице, а мне навстречу идут люди, женщины и мужчины, для которых я пишу. И первая реакция: они начинают улыбаться. Они подходят ко мне и говорят: Даша, как у тебя дела? Как твои собаки? Смерть моей собаки Ады, мопсихи, вызвало такую бурю соболезнований мне в интернете, такую бурю звонков в мое издательство, такую бурю звонков в Звездную гостиную, что я поняла, что меня, в общем-то, действительно, очень любят. Это так. Потому что, когда умерла мопсиха, я вывесила на фанатский сайт, что 6 октября умерла мопсиха Ада…

-Вот сейчас?

-Да, одна осталась, и два мопсовых щенка. И такая буря рухнула на меня от людей в ответ, что я поняла, что меня на самом деле очень любят, и мне это было очень приятно. Они меня очень поддержали и очень помогли. Мне немного стало легче от этого.

-То есть намного больше положительного?

-Да, меня, честно говоря, не очень волнует мнение… Вот если мне скажет Марина Анатольевна Маринина: Даша, ты написала гадость, я даже заплачу, я буду очень переживать, мне это будет очень тяжело. Если мне это скажет Леня Юзефович, если мне это скажет Сергей Гандлевский или Марина Вишневецкая, я буду очень переживать. Но секрет состоит в том, что эти люди никогда этого не скажут. Даже если прочитав мою книгу они поймут, что я написала глупость, они никогда мне этого не скажут. По одной очень простой причине. Они очень интеллигентные и они добры внутри себя. Они не станут этого делать. А все остальные… Читатели мои, которые меня читают, они принимают условия игры. Они меня принимают меня такой с моими книгами, какая я есть. А все остальные, меня их мнение не очень и интересует.

-Я сейчас подумал, писательская среда…

-Игорь, меня писательская среда не очень интересует. Писатели бывают одни, писатели бывают другие. И эта писательская тусовка, которая ходит годами в Переделкино по дорожкам, та писательская тусовка, которая сидит в нижнем буфете дома литераторов, я не знаю, сидят ли они теперь, и которая 30 лет говорит о том, какие великие книги она напишет, мнение этой тусовки мне не интересно.

-Какое-то изменение в писателе Дашковой будет по мере изменения ее читателя на протяжении следующих 50 лет? Вы же молодой писатель.

-Отдельное спасибо за молодую. Читатель меняется, да, я навряд ли, я очень сомневаюсь, что смогу писать что-то другое. Не получится у меня.

-Не зарекайтесь.

-Нет, просто маловероятно.

-Какие вопросы вы хотели бы услышать? Нет такого, что ночью лежишь и отвечаешь на что-то?

-Нет, ночью я сплю как кирпич. Я встаю в шесть утра и ложусь около двух, и поэтому в те 4-5 часов, которые я сплю, я просыпаюсь ночью на очень короткое время, чтобы распихать моих мопсов. Поскольку со мной всегда спали в кровати мои собаки, это плохо, наверное, но они со мной спят. Сейчас мопсиха и два мопсенка, я их распихиваю, когда они на меня заползают, и это единственное, почему я просыпаюсь посреди ночи.

-Почему так рано встаете?

-Времени нет. И потом где-то с шести утра до трех-четырех дня это самое замечательное время для того, чтобы работать, да? Семья быстро убегает из дома, кто-то учится, кто-то работает.

-Телефон отключен?

-К телефону я вообще не подхожу. Чтобы я подошла к домашнему телефону, это невозможная вещь. Я его просто выключаю.

-Время сжалось после обретения писательского успеха?

-Времени стало меньше, конечно. Его, в общем-то всегда не хватало. Я тут прочитала в одной из газет сообщение о мужчине, который после какой-то неприятности перестал спать. Вот он всю ночь бродит по квартире, ему очень тоскливо, все спят, а он нет. Боже мой, я ему позавидовала черной завистью, потому что единственное, что я не могу купить, это время. Обидно делается от этого.

-У меня все вопросы. Еще что-то важное не спросил?

-Да нет, не знаю. Единственное, что я хочу еще сказать. Когда я вижу какой-нибудь микрофон перед своим носом, я всегда использую этот микрофон для того, чтобы сказать: дорогие мои, любимые. Те, у кого проблемы с онкологией, я просто вас заклинаю, если вам поставлен онкологический диагноз, мужчине, женщине, это неважно, то не надо думать, что следующая остановка это крематорий. Это неправда. Онкология лечится. Можно жить счастливо и можно жить довольно долго, и можно вообще вылечиться, очень много примеров. Это не приговор. То есть не падайте духом, не засовывайте голову под подушку, бегите к врачу, вам обязательно помогут. Даже если вас не вылечат, вам продлят жизнь. Хоть на какое-то время, на три года, на два, на год, но это будет год, который будет отнят у вашей смерти, это будет год, который вы проведете со своими родными. Вот и все.

 

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга