Год погоды. 16 апреля

День рождения вождя

16 апреля. От употребления погода, словно человек, стирается, делается ветхой, издерганной, как утро неврастеника. Тихо, пасмурно, дождливо, как где-нибудь заграницей, а на самом деле все напряжено, будто готовя очередную неожиданную пакость, от которой и за две недели не очухаться. Иное давление воздуха кажется с верстовой столб, прямо-таки водруженный на неопределяемое место в организме, которое и болит, когда весь здоров, как скотина. Сырое утро натянуто, как простыня, и дальнее дребезжание самолета очень кстати: сейчас все лопнет, истеча какой-то гнойной дрянью. Вот и сервант дребезжит, стекла, хрусталь. Вот ведь уже и нет их давно, и дома того нет, а все дребезжат, не могут остановиться. Это, наверное, нервы никуда. Симфония си-минор. Натянутые на колки, они очень способствуют стихам, как артикулированному рыданию. Асфальт под ногами в небольших черных лужицах один чего только стоит. И запах, запах, - твой Буанаротти. По весне даже дворняги чуют дичь как борзые.

В небольшом губернском городе на автостанции он вышел из автобуса, наблюдая себя со стороны, словно в каком-то сне или дурном советском фильме. Чистенькая площадь, расходящиеся от нее улицы, сталинские дома – все это как будто было ему знакомо заранее. Никто его здесь не ждал, но когда он представил обратное, то едва не вознес благодарственную хвалу Господу. Умирать надо тихо, как живешь, чтобы никто не знал. В гостинице и места были, и цена им была сравнительно невелика, и в первую минуту комнатка показалась даже ничего себе, особенно стенной шкаф для одежды. Это только потом тоска навалилась, даже не надо было выглядывать в окно, выходившее во двор и помойку. И, главное, чужим все пахнет, той самой дичью.

В книге все было хорошо, - широкий фронт подсознания, шизоанализ сытого потока речи, насыщенного смачными оговорками, венским уютным фрейдистским домиком, каталог фобий, патологий секса, мелких вещей и сновидений, натянутых на вечное перо мировой литературы. На деле же – безразмерная российская тоска, когда ни плюнуть некуда, ни приткнуться, настолько велико и неопределенно пространство вокруг тебя. Лишь безумия много. И люди, как один, диковатые, глазом косятся. Тут самое время вешки в землю вбивать, да знаешь, что все равно повыдергают.

К вечеру он вернулся в Москву и тут же перебрался жить на балкон, нависший причудливым эркером над тихой их улицей в пречистенской части. Решил, что если будут приставать, прыгнет вниз. Не так высоко, конечно, как в новостройках, поэтому мучений хватит на всю оставшуюся жизнь. Как раз было место для углового диванчика и компьютера. И валенки достал с антресолей, потому что так сидеть ноги мерзли.

Есть в голове несколько тонких мыслей, подумав которые, кровь к мозгу приливает, и можно жить дальше. Ему казалось, что он ими одними только и держится, как нашатырем. К середине дня, если не распогодится, то обычно дождь идет, а тут так и шло, ни солнца, ни ветра, тишь рождала воображения мелкую мышь. Да и некого было спросить имя птички, чирикавшей по утрам.