Иосифа многоболезненного

Год погоды. 17 апреля

17 апреля. За стеной кто-то пилит, сверлит, стучит, - скоро лето, и в людях после спячки пробуждается страсть к хозяйству, того и жди, съедут на дачу. Сквозь сон он слышал, как это его рубят, режут, сверлят. Но все же под анестезией это было лучше, чем проснуться, вспомнив, что тебя ждет наяву.

А наяву ждет то, что каждый раз надо заново устраиваться. Сперва споришь с кем-то в уме, доказывая, что тот не прав, и на такое жалование, какое он предлагает, идти совершенно нереально. Потом с усилием прерываешь этот внутренний монолог, вспомнив, что и это давно уже никто не предлагает. Белые кучевые облака ведут над домами молчаливую, но беспощадную битву за место под солнцем. Ага, с радостью подхватываешь последние слова, а вот ты ничье место занимать не хочешь. Он знал, какую ненависть вызывает у коллег, когда выскакивал со своими текстами, занимая и без того скудную печатную площадку. Нет, нет, ни с кем не толкаться, обойдутся и без него. Эшелон в Освенцим уже ушел, и он не из тех, кто будет чему-нибудь сопротивляться.

Поскольку жив, то надо обустраиваться, но уж не с людьми. Книги, трава, черви, философы, вечность, ящик с воздухом, именуемый миром, - все лучше, чем с двуногими без перьев. Уже и словечко для него припасено – вылетело из головы, обратное «фил-антропу», неважно, не будет вспоминать.

В весенней тоске воздух по-особому разрежен. В метро видел дядьку с сыном и матерью дядьки, с пакетами и матерчатым чемоданом. По их виду решил, что отправляют сына в армию. Сошли на «Таганской», переходя на кольцевую. У него даже сердце защемило, когда глядел на неподвижное лицо бабушки, и как отец вертелся, не находя себе место, то гладя сына по спине, то закрывая глаза в дремоте, то узнавая у окружающих, который час. Выпили на проводах, естественно.

Почему они все уничтожают друг друга, думал он. Что за странное сообщество, так мило назвавшее себя «млекопитающими». Почему не «кровососущими», как было бы правильней? Или это все тот же эвфемизм, что и «исполнение интернационального долга», «спецоперации по зачистке», «неуставные отношения»? Да и само слово «эвфемизм» насколько уродливо.

Он понял, что сбывается давняя его мечта, он сходит с ума. Но не просто сходит с ума, - невелика хитрость, - а может пройти по краю безумия, глядя на все выкаченными, как шары, зенками. У него есть в загашнике хорошая психиатрическая библиотека. Разобравшись с погодой и с запахами, он вполне может приняться за «хроники сумасшедшего». Дело не в том, чтобы сказать людям правду, пора самому ее узнать.

Какие-то дети, улегшись на асфальт, что-то старательно рисовали на нем цветными мелками. Он не будет педалировать, что ритмичный визг пилы за стеной это чья-то компенсация сексуальной неудовлетворенности, - слишком много чести вникать в животные потребности. Людям так пришелся по вкусу психоанализ, что он имитировал таинство исповеди. Следующей штукой станет имитация причастия. Это будет откровенное вкушение всего, что тебя окружает, восторг кровососания и каннибализма. Лишь нужна нежная форма.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга