Преподобного Исаака Сирина

Год погоды. 25 апреля

25 апреля. Первая ночь на даче была тревожной, и закончилась глубоким сном, который он потом долго и упорно вспоминал, тычась в него, словно палкой в хлюпающее под ногами болото. Кажется, Даша выходила замуж за какого-то Ваню, который потом оказался Иваном Стариковым. Он жутко этому обрадовался, пошел его поздравлять, но тот, кажется, не узнал. Еще был какой-то загородный дом, гости, он пошел в туалет, который, как всегда во сне, был со стеклянными стенами, отовсюду виден, да и один на всю округу, так что выстроилась длинная очередь местных жителей. Но это все было в середине сна, а начало и конец терялись в мякоти мозга и в его категорическом нежелании напрягаться.

На даче было пусто, тоскливо, необжито. Он послонялся по комнатам, ощущая дощатый пол под ногами, вышел на крыльцо с солнечной стороны, где было и тепло, и жутко холодно одновременно, посмотрел на голые кусты, которые каждый год собирался то ли подровнять, то ли вырвать к черту, но они так и росли, как придется. У соседей вился дымок над трубой, с ума они, что ли, сошли, весна уже. Надо бы пойти прогуляться на речку через мост или в сторону нового поселка и плотины, размять ноги и душу впечатлениями, а перед этим позавтракать тем, что есть, чаю выпить, но, на самом деле, ничего не хотелось, и он, схватив книжку, уселся на диван, принюхиваясь к солнечной пыли. Голые бревна стен странно тревожили его. Без листвы все вокруг было видно далеко и насквозь, и зрение это тоже казалось каким-то безнадежным, тесным, натыкающимся на заборы, тишину. Впрочем, сосны стоят, как ни в чем не бывало, и уже хорошо. И русский стих где-то витает неподалеку. Пока живой, невозможно пропасть. Все обойдется. И опять же в холодильнике есть водка. Открыть банку огурчиков. У станции купить банку соленых опят. И бородинского хлеба. Денег на все это, считай, никаких не надо. Одно удовольствие. Он смотрел на птиц, которые прыгали, крича, по голым кустам малинника, одна даже вспрыгнула на окно с той стороны и скосила глазом в его сторону.

Ему вспомнилось почему-то дерево на повороте от станции, проплешина травы рядом с ним, вылезший наружу корявый корень, мягкий песок дороги и какая-то бродячая светлая собака, молча сопровождавшая его, пока он не свернул в свою сторону. Что-то все равно здесь не то. Слишком простая, въевшаяся в землю жизнь, которую начальство и так пытается выковырять, и сяк, а та не дается.

Он все же вытащил на крыльцо плетеное кресло, надел теплую куртку и уселся смотреть на небо с белым самолетиком далеко-далеко, на синюю сосну в паутине, пыли и иголках. Надо бы не забыть полить бензином станковый пулемет, закопанный перед домом на склоне оврага. Если за ним придут, чтобы все отобрать, он будет отстреливаться до последнего и умрет, улыбаясь, как в романе Хемингуэя.

Такая тишина может быть только в преддверии приезда на дачу родственников. Когда приедут, тогда он и двинется на плотину, и куда глаза глядят. А до тех пор не станет транжирить драгоценное время покоя.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга