Год погоды. 30 июня

Омут белых кувшинок

30 июня. На Мануила солнце в зените застаивается, а все, что еще не выросло, идет в буйный рост. В омутах белые кувшинки распускаются. В асфальтовых городах люди делаются после обеда похожими на химер, - потные, с белыми выпученными лицами, вымороченные изнутри. Лыбятся лишь те, кто идет с кем-то, - оторванные от себя, они и так витают. Он вспомнил какого-то бомжеватого старика своего возраста, который говорил что-то улыбающемуся маляру в оранжевой робе, который красил тумбу у входа в новый роскошный магазин, где стоял так же улыбающийся охранник. И другого седого господина в сером костюме, вышедшего из автомобиля и быстро шедшего наперерез ему в дверь чего-то, находящегося у него за спиной. Сбоку от господина был высокий мужчина в черном костюме, и, сделав два или три шага вперед, он догадался, что это был телохранитель.

В нашем возрасте стыдно не быть миллионером, вспомнил он чью-то статью в еврейской газете. Но быть миллионером невозможно по многим причинам, включая другую природу. Значит, остается не быть, что смешно и глупо. Ум, вышедший из-под контроля, это всего лишь нежелание быть, как люди. Омут, кувшинки, пригорюнившаяся Аленушка, мертвый белый свет в Третьяковке, запах пота от окружающих, шорох тапочек о паркет.

Ветер чувствуется, только когда вырвешься из мертвого центра города. На Тверской понимаешь, зачем человеку нужна дача в Петрово Дальнем, в Жуковке и на Николиной горе, - лучше сразу везде. Городу нужна деревня, и наоборот. Люди – психологические функции больших величин, не имеющих, по сути, к ним отношения. Витые белые облака, видневшиеся за большим сталинским домом через Тверскую улицу, казались усмехающейся рожей. Он пришел их судить, но не мог найти закона, по которому это делать.

Когда вагон метро выехал из туннеля под открытое небо, как раз пошел дождь. Пришлось даже задвинуть открытую для сквозняка форточку, откуда по головам сидевших пассажиров ударили крупные капли. Но то ли дождь был короткий, то ли не хватало грома и запахов, но облегчения не наступило. Только картинка в окне стала плотнее и насыщенней, асфальт, небо, бетон потемнели, сырой серый цвет казался приятным, но недолго. Ты все равно лишен чего-то важного. А когда вышел на своей станции на улицу, дождя вообще не было. Торговки продавали перед автобусной остановкой с лотка разнообразные дорогие фрукты, - абрикосы, черешню, все по сто с лишним рублей за килограмм. В этом году все словно с ума посходили.

Домой спешишь, ничего не замечая, потому что о еде думаешь. А если не надо никакой еды, то и спешить нет повода. Когда видишь небо, кажется, что ты мимо людей и ничего не страшно. И это настроение быстро проходит. Все проходит, - запахи, свежесть, изумление, - сменяясь другим, следующим. И тебе уже интересно, когда и чем все кончится, не повторяться же тому, что было когда-то. Тогда ты отражаешь то, что видишь, в себе, не мучаясь этим, но держа на расстоянии рассуждений. И, как после болезни, начинаешь разговаривать с людьми, желательно незнакомыми, начинаешь есть и пить, покупая что-то в киосках, не потому, что хочется, а чтобы быть при этом.