Год погоды. 11 мая

Царицы Тамары

Год погоды. 11 мая

11 мая. Листва кипит, в ней кипят воробьи. Взяв ружьишко, пошел на охоту. Рановато, конечно, да и какая в наших краях охота, неволя и то пуще ее. За каждой осиной Владимир Сорокин мерещится, а ну как прикажет пионера в лоб крупной дробью разнести и на месте освежевать. Саму идею охоты испоганил, стервец. Небось, со своей собачки Саввы шкуру не сдирал.

В теплый день можно уйти далеко. Даже дождь, который никак не разразится, придает пикантность путешествию налегке, той мелкой, частой, «щепливой» походочкой, которой бегут, если повезет, из зоны, в неизвестном притом направлении. Мокий мокрый висит над головой, смоет, если надо, все следы начисто. Только пробежавшись немного, понял, что Мокий этот по старому стилю 11-го, а по новому, как раз – 24-го мая, на Иосифа Бродского, Алексея Парщикова, Бориса Минаева, накануне Игоря Иртеньева, все наши.

Неужели уже черемуха зацвела, разорвалась белым дневным снарядом? Значит, голавль скоро должен пойти на нерест, и лещ хорош будет. Вечером моль вьется, тут как тут, бросается сослепу на лампу, а ты потом щуришься в темноту, чтобы увидеть и прихлопнуть. Черемуха – к середине мая дело идет, к листьям дуба, на подход к лету, к прилету иволги, чей голос, поди, различи с непривычки, когда тут кругом свист, клекот, карк, кто-то как в полую трубку дует. Скоро соловей будет, тогда и послушаем, нынче только на солистов и можно привлечь. А на Максима, говорят, уже березовый сок надо пить для здоровья, так что он ножиком чик, и в лесу не пропадет.

В лесу в это время можно откашлять никотиновые легкие, заодно узнав, нет ли у тебя бронхиальной астмы, - если есть, задохнешься от смолистого воздуха хвойных. То же и почки, - те, что в тебе, а не на деревьях: или станет лучше, или вовсе заплохеешь. И флейта иволги с кошачьим взвизгом «вжжела» для ценителей понта пригрезилась, она еще недели через две до нас, поди, доберется, когда черемуховые холода пройдут, да индекс акций на российской бирже упадет до дна, иволга как раз клювом снизу и постучит.

Зато в голове творится обычный словесно-книжный кавардак. Надо успеть записать все неслучившееся за день, вспомнить сны, детские травмы и желания, которые должны были сделать из тебя человека, но пробуксовали и ушли в песок, тут же письма, роман Тургенева, ни больше, ни меньше, как о княгине Долгорукой, жене императора Александра II, первый скандальный роман, потому не замеченный. И офранцуженный из Кожевникова Александр Кожев, читающий под увеличительным стеклом Гегеля как современника Фрейда и Маркса. Вдруг обнаружил, что целую книгу Хайдеггера в переводе Бибихина не успел прочитать. И все это лишь для того, чтобы расстаться без боли с блестящей карьерой безработного, войти в люди, не заметив людей, и продолжить прустовское нанизывание внутренней жизни на нитку слов. Да, еще не забыть скачать Ошо из библиотеки Мошкова, чтобы дописать главу про мужа дзен. Потому что надо так пустить всю листву над собой, чтобы никто и не заметил тебя, скрыться, чтобы в милиции думали, что это одно лишь семейство птичьих, пернатых и пархатых, сидят, чирикают, а под кроной и нет ничего. Только дождь, что не соберется, только свист травы.