Кирилла и Мефодия

Год погоды. 24 мая

24 мая. Было солнышко, да все спряталось за тучи. Самое время и тебе утекать в кириллицу, сообразуя с ней свое млекопитающее дыхание. Литература, как сказал Пригов, закончена, сундук закрыт на замок. Тебе остались частные развлечения, по ту сторону людей. Зато можно обращаться напрямую к той вечной силе, что хочет добра, творя зло. Не упрекать же ее в этом. Она играет, как может, подавая пример остальным. И тебе спокойнее в темной анонимности письма, которое растет как трава, кустарники, молодые деревца, выбирающие сок конца весны. Расцвела на сердце незабудка. Мокий мокрый приляжет на землю после обеда, установит тишину созерцаний.

Воздух мягок, пахуч. Птицы режут его на части как благовоние. И в то же время не жарко, хорошо. Рабочие тянут провод. Начался НЭП, спущен на воду крейсер «Аврора», товарищ Сталин разрешил арестовать гражданина Тухачевского, исключенного из партии, принято решение о праздновании дня славянской письменности, сумасшедший Леон Богданов приветствует наступление лета с его цветением денег. Что-то еще будет, но не сегодня. Гнойник не вызрел.

Ничего не болит, вот счастье. А что пошатывает, так это можно выдать за удовольствие от погоды, опьянение благоуханиями. Весна выдастся то теплой, то прохладной, а ты терпи. Он хотел назвать днем головной боли, но тут ведь, главное, дорожку из себя протоптать на волю. Представил подмосковный лес, потом электричку до Клина, там автобусом, красивейшие места да не про нас все. Стоит ли так далеко забираться, если можно здесь все порешить.

Он, как в народ, в русский язык пошел, а ему мужики бока намяли, как агитатору. Любя, намяли. Дружбой, водкой опоили, к груди прижимали, его, кантианца! всемирного гражданина принципов французской революции! Ему больше деваться некуда, кроме как в канавку, да сверху сучьями прикрыться, сухими листьями, которые еще не все сгнили, ага, вон еще ветошь есть.

Всякое дело надо делать с утра, на свежую, пусть и больную перед дождем голову. Потом, как обычно, найдешь выход оттуда, откуда выхода нет. О, тут целая система заморочек, книжек, бытовых дел, мудрых мыслей, - все предусмотрено, чтобы сбить с панталыку.

Он выждал, когда все разойдутся из дома по своим делам. Русский язык, он как лес, ему надо, чтобы где-то лежало с гнильцой, разлагаясь. А ты и там, и, как лесник, ходишь, помечая отжившие деревья, сухостой. Скоро японцам и финнам на корню продадим, должно быть в хорошем состоянии все.

Человек, он шкурка пустая, не в себе живет. Тем более если маем мается. Так и надо, чтобы не в себе, потому что, если всмотреться, то одна пустота и есть, через которую потом вдувается в иные, нежели эти, пределы. Перед дождем голова проясняется. Особенно если еще таблеткой помочь.

Всякий день заключается в общем строительстве карточного домика. Человек не может не спать. Пока спит, мир у него из под ног выдергивается. Однако надо делать вид, что подмену не заметил, тихо начинать сызнова. Вот и трава растет почти та, что была вчера. И Бог играет, доволен, в наши кости.

 Первая | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга