Год погоды. 15 ноября

День конопли

15 ноября. На Акиндина и Пигасия пора сухари сушить. И молотить, все равно что. В комнате не холодно, но зябко. Он надел свитер, который снимет не раньше конца марта. Так он решил. По ночам, как всякому человеку, прожившему достаточно долго, к нему являются мертвецы. Так называются близкие люди, которые умерли. Мертвецы. В принципе, и он сам мертвец, только еще не знает об этом. Иногда ему кажется, что сознание заторможено и самого главного не ухватывает. Тогда он начинает стараться сознание расширить, но при этом самому в нем не раствориться. Время философии, разделения себя и сознания, сознания в-себе и для-себя, себя внешнего и себя внутреннего. Деконструкция фаллогоса греет как никогда, до весны уж наверняка. Флаг болтается, бьется на ветру, вечером здания окаймлены фонариками иллюминации. Непонятно, какой праздник, видно, что-то между.

Итак, философия. Вода медленно смыкается над головой. Уже тепло, греет. Главное, не спать, а то утонешь. У деконструкции особый кошачий шаг, - движение навстречу и тут же назад, выявить инаковость в себе и другом, растянуть наслаждение, как делают дешевки в тантрическом сексе. Можно тихо бормотать что-то свое, - надвигается зима, одними губами сыт и будешь, кому надо, тот расслышит. Все равно как сам ты видишь сны, и тебе хватает. Лицу чуждо в холод. Воющий ветер навевает романтическую тоску, - все зависит от поворота настроения: умереть или насладиться? Облачное подбрюшье середины ноября вдруг расступается, и зайчики зеленые в глазах и на стене движутся под вой на балконе. Надо бы поставить евроокна и спать спокойно. Эта особая медитация на погоду, как вой собаки на луну.

Люди занимаются делом, - катают коляски с младенцами, ковыляют из магазина, ругаются друг с другом на работе и дома, что-то пытаясь доказать, возможно, то, что жизнь удалась на славу, и они еще всем покажут. И впрямь покажут. Вот и солнце посередке дня балуется с облаками, то так повернет их, то эдак, и все вокруг принимает совершенно иные очертания, - дома, ясли, детские площадки, домохозяйки, мусорные баки, автомобили, гаражи. Нынче все пошли в деконструкторы, наслаждаясь игрой отражений.

Он никак не мог Тургенева дочитать, чтобы извлечь крупицы застывшей погодной свободы, даже мелкие мушки отвлекали, умоляя занести и их в дневник наблюдений, уж ноябрь за середину, а они все летают, менделевские отродья. И земля в горшках с цветами сохнет что ни день. Тоже ведь что-то означает. Куда-то импрессионисты подевались, ловить измены освещенья. Истины давно нет, каждый выходит сотворить что-то свое, оставить пример в вечное пользование, наряду с остальными.

Все аж заиндевело, а снега нет как нет. Эдак все вымерзнет, начал уже он беспокоиться, как бывалый крестьянин. Или это крестьянин был таким же бездельником и созерцателем, которому всего-то надо, что приноравливаться к изменчивым обстоятельствам, то есть, по сути, быть буддистом, камнем в саду камней, ветром в голом саду подмосковного госпиталя, где проходишь врачебную комиссию от военкомата. То ли еще будет, думаешь, глядя на закат из прозрачной слюды. А вот уже и в автобусе едет по грибы, но это сон.