Год погоды. 27 ноября

За письменным столом

27 ноября. Лучший из дней тот, который, как показывает практика, ты не жил. То есть не выходил из-за письменного стола. Разве что на еду и, вечером, посмотреть футбол, когда никого не было дома, чтобы не дергали и не стыдили, что мешаешь смотреть фильм. Тогда сгодится и отсутствие погоды. То есть принимают аэропорты, и довольно.

Погода связана почему-то с крестьянством, с овином, запахом лошадей и навоза, темным снежным полем, ставшей дорогой из усадьбы в Москву, да хоть и воем волков. А тут ничего. Снег растаял, звезд не видно, мокрая земля мимо асфальта, грязь и тоска. И когда даже встаешь из-за письменного стола, понимаешь, что – грязь и тоска. И чтобы ничего больше не было.

Человека можно сравнивать с лошадью, тогда и описание внешности возможно. А, скажем, с импортным автомобилем сравнивать не надо. Разве что только со своей собакой можно. Тут очень часто бывают похожи. А когда ничего общего у хозяина со своим псом, то даже непонятно, что их соединило.

Погода нужна, чтобы ее миновать. Как сон. Отдохнул и спрятался опять. Ветер поменялся, и забрызгал стекла каплями. И дождь не сильный, а мокро. Телевизор бурчит на кухне, как домовой. Вроде и нет больше никого в доме, а приятно.

Сначала люди владели крепостными душами, это Пушкин. Потом, освободившись, стали услужать друг другу, это Чехов, Бунин. Карьеру свою так строили. Да и сейчас строят, не без этого. Служба первая самое дело, чтобы чувствовать себя человеком. Как прежде что рабом, что господином, безразлично. Отсюда и вера в Бога вышла. Ты раб, Он господин, чего более. А сейчас уже тоска пошла. Живешь сам по себе. Кроме Бога и поговорить не с кем. Другой он какой-то стал. Так метеорология в теологию переходит постепенно, мы и не заметили.

А ночью вообще погоды нет, если не выходишь из дома, хоть магазины кругом и работают, живи, не хочу. Можно зайти туда, - тепло, пахнет разными продуктами, охранник на тебя смотрит, продавцы между собой разговаривают. Можно из конца Москвы в другой конец пройти одними магазинами. Зима не наладилась, ну и хорошо, свежей сыростью дышишь.

Он еще вот, что придумал. Купил новую куртку по погоде и на себя надел, а старую в мусор засунул, завтра с утра нищий какой-нибудь подберет, они обычно рано встают и ходят, до мусорной машины. А лихого человека ночью не страшно, потому что мы сами лихие. Впрочем, раньше, когда молодой был, лет тридцать назад, было поспокойнее.

В степь пустую хочется иной раз, того и гляди, как раз и попадешь. Идешь, а ничего не изменяется, только время проходит, звезды движутся, жуть. Сытно покушал, и только потом узнал, что нынче день благодарения. Среди ночи прислушаешься, дальний гул. Может, танки едут, да вряд ли. Наверное, товарный поезд, да вагонов слишком много. Деревенская ночь страшнее, в животе глубже сидит, как прихватит ощущением.

В общем, для чего пишешь? Чтоб место действия расширить для прозы.