Год погоды. 21 октября

День преподобной Пелагии

21 октября. Пелагея шубу с полатей достает. Зима шапкой с ног валит. Но нет ни Пелагии, кроме как в романах Акунина, ни зимы. Лишь тоска, с которой уже надо что-то делать, поскольку все труднее дышать. Чужой город с незнакомыми людьми, и совершенно непонятно, что ты здесь делаешь. Правильнее всего это просто не выходить на улицу, никого не видеть, иначе получается совсем нехорошо. Погода меняется непрерывно. То идет дождь, то нет. Разница дьявольская из-за зонта, который тащишь с собой, постоянно раскрывая. Огромное наслаждение в том, чтобы двигаться еле-еле. В вагоне метро душно. На улице тоже оказывается теплее, чем ожидал. Жить хорошо, лишь умерев, когда знаешь, что никому ничего не должен, и тебе не должны.

В последнее время он слишком много разговаривал с самим собой вслух. И настойчиво угощал чужих людей. Это бывает, когда сам избегаешь пищи. В нем уже разворачиваются сюжеты. От домашних штанов пахнет сухой мочой, как от бомжа в метро. Если напялить на себя два свитера, то легко убедиться, что на улице просто тепло для этого времени года. В детстве он мечтал от всех спрятаться, и вот сейчас это ему удалось. Все улицы, по которым он ходил, глядя на людей, шедших мимо, выходивших из офисов покурить, - были неприятны. Пересечь их было проблемой, настолько они казались бессмысленными. Это недалеко от метро, но он сюда больше не пойдет. Эти улицы не имели выхода. А скоро будет новый год, и здесь развесят цветные лампочки для ночной иллюминации. Он чувствовал, что сам загоняет себя в тупик. Так нельзя. Есть ночь, сон, можно поправить подушку, взбить ее, чтобы лечь, как на свежую. Боль в спине означает вечер.

Мокрый город с вывесками, окнами, магазинами, машинами по бокам тротуаров – трогательно отсвечивает в темноте электричеством, но ты не знаешь, что с ним делать. Ты даже не знаешь, задирать ли голову, опускать ли ее, ни на кого не глядя ныне и впредь. От неуверенности совсем падаешь духом. Когда довольно тепло и не пахнет дрянью, осень поражает полнотой воздуха, отдающего дымком.

Потом приходит тихо моросящее утро. Голуби, сначала сделав круг над помойкой, начинают слетаться к ней большой компанией. Тепло одетая пожилая женщина, которую выгнали из дома, сидит на качелях на пустой детской площадке, задумчиво покачиваясь. Ветер достаточно сильный, но ей еще не холодно. Погромыхивает тележка дворника, на ней большая коробка, куда он собирает охапки ржавых листьев.

Ближе к закату, который наступает довольно рано, - как раз перед его выходом из дома, - ветер, наконец, сдувает облачное стеганое одеяло, укрывшее с головой город, и появляются белые бельма, за которыми, видно, прячется солнце. Это, конечно, не означает, что можно не брать с собой зонт. Это вообще ничего не означает.

Октябрьский пейзаж похож на романтические руины. Это первая линия обороны от всего, о чем сразу не догадаться. Вторая линия обороны, - это собственное тело, которое промокло и мерзнет. И, наконец, третья – особая задумчивость, заменяющая назойливую мысль о том, что это все значит.