Год погоды. 23 октября

День сотворения человека

23 октября. Как подсчитал ирландский архиепископ Джеймс Асшер, человека сотворили в этот день в 4004 году до н. э. Поскольку других дат нет, так и будем считать. Тем более что мир, действительно, был сотворен по осени. Лампеи обоего пола, то есть Евлампий и Евлампия в этот день смотрят на луну, - куда рога торчат, оттуда и ветер дует: на север, значит, зима не за горами; на юг – до холодов еще надо подождать. Время считать цыплят. Итог неутешителен. Шесть дней творения кончены, наступает седьмой.

Деревянные рамы отсырели, окно на балконе открывается все труднее. Внизу у подъезда стоит раскрытый диван, - то ли привезли, то ли выносят. Он не досмотрел продолжения действия. Как-то все труднее заставлять себя жить. Он мечтал, чтобы его оставили в покое, и, наконец, это случилось. Теперь единственная новость это что-нибудь съесть или почитать. Хорошо, что не телевизор, как у престарелой его подруги. И не подсчет оставшегося до пенсии срока, двадцати с чем-то лет. До пенсии он, к счастью, не доживет, или пенсия к тому времени исчезнет. Мысль его привычно будоражит нужда убраться куда-нибудь из дома и, желательно, навсегда. Но сил остается для этого все меньше, а возможностей так и никогда не было. Он не хозяин этой жизни. Ни зубов, ни машины, ни дачи, - вбит по шляпку в свое кресло в комнате, о которой не устает думать как о каком-то чуде. Заслуженное место для него на свалке. У него есть время до конца года достойно сойти на нет, но и это как-то не удается. Будь он себе чужим человеком, то взлетел бы как мусорная бумажка, поднятая ветром. А так перегружен собой и мучается.

Солнца давно уже нет, да без него и легче. Сколько упавших листьев ни уберешь, наутро их лежит на траве, на земле, на асфальте еще больше, чем было. Но и на ветвях под ветром что-то трепещется. Вот так и жизни набрано впрок, целый глубокий колодец, сразу одним ведром и не вычерпаешь.

Голова оторвана, а в теле такой заряд, что дом взорвать можно. Тело раздавлено, а голова еще соображает, передает шифровки в центр, отдает последние распоряжения. Даже интересно, насколько хватит этой кровавой дорожки от порубленного в шашлык организма. Дни конца такие же длинные как дни творения. Минуты вытекают медленно, словно ты насквозь пробит слабым электротоком. И сообщаешься ты с окружающими не действиями и не словами, а какой-то подспудной тяжестью, которая не дает сдвинуться с места и наполняет той значительностью, которую мало кто понимает, потому что она отменяет все человеческое.

Это погода вдавливает тебя в землю почище холокоста. Обычно раскачиваешься на настроениях, куда-то идешь, встречаешься с людьми, потом запираешься в доме и строчишь разочарованные письма не о любви, в общем, ведешь обычную человеческую жизнь в условиях краткого мира. Но тут все сошлось в одну точку, - или ты ею продавишься в иное, или она тебя, противодействуя, уничтожит. Такая статичная по осени атлетика.

Хмурое серое небо вдруг рвется посередине неровной белой полосой, из которой наружу лезет какая-то вата, бинты, требуха, что-то исподнее, ладно никто не смотрит наверх, не замечает, кроме черной птицы, летящей высоко.