Год погоды. 26 октября

Банный день

26 октября. На Агафона баней хоть падучую изгони. На полок брось настой из лечебных трав, и они войдут в тебя, словно ты весь снаружи, без кожи. Есть существа, которые, будучи обварены, становятся прозрачными. Сперва они приходят в недоумение, себя не обнаружив, а потом привыкают. Сегодня наилучшее время, чтобы раствориться в окружающем, уйти в осень, не быть. Мешают люди, которые явно не та компания, чтобы в ней исчезать.

Когда смотришь чуть поверх шоссе, понимаешь, что это едут перед тобой заводные игрушечные машинки, такая детская игра, вспоминаешь ее. Если смотреть чуть поверх голов, понимаешь, что это такие компьютерные человечки, чья программа не состыкована с их собственными основаниями.

Все зависит от желания играть свою роль. Так и сейчас, - его поставили следить за погодой, а не рассуждать о смысле жизни. Не надо юношеских претензий, говорил ему в сумбурном и бессмысленном сне Б. Акунин, чью книгу о кладбищах он читал допоздна накануне. Вообще очень сложно было соединить бешеный страх смерти по ночам, перебирание в уме всех неудач с попытками днем удержать все в уме. Даже бессонница не стыковалась с дневным бодрствованием, не только сны с их бесконечными выпавшими зубами, падениями с балкона, ссорами с умершими и чуть живыми близкими.

Все это под стук дождика в окно, под сладенькую таблетку валидола, под треск машин во дворе, на которых все куда-то разъезжаются, оставляя его одного, но теперь это его не радует: когда ты в постели, некуда деваться, это потом ты сможешь придумать себе новую жизнь взамен неудавшейся. Днем и людей можно пожалеть, которые испытывают такие страхи, как он. Ведь каждый, наверняка, испытывает тот же самый ужас.

Осень затянулась, жизнь затянулась. Он вспомнил, как еще несколько лет назад любил в интимных разговорах шикануть своей небоязнью смерти. Откуда это в нем было? Куда делось? Он был маленький ничтожный, как все, червь, извивающийся от жути быть раздавленным. Имей он сочинительские силы, он пришел бы в себя. Но откуда ночью взяться умению сложения слов? А безобразные сцены уже происходят и днем, сминая его, как ветошку. Но тут хотя бы можно вспомнить Достоевского, что-то наговорить внутренним голосом, наглотавшись успокоительных лекарств. А желтенькое деревце, которое совсем уже стало девичьим, - странная эволюция, - так и трепещет во дворе под ветром. Тоже, поди, сбросило бы листья, да сил уже нет. Неужели, правда, наступит смерть. И он присоединится к тому дрянному большинству, которого всегда избегал? Но что там будет?

Он вспомнил, как обучал давнюю свою подружку, которую беспокоил вопрос, что ее ждет «там», мудрыми сиюминутными мыслями, не учтя, что мудрость покидает во сне даже Будду, а во время скандала, когда и приходит тебе конец, уму и выдержке тоже нет места. Он пытался вспомнить, пришла ли к чему-то подружка, что она говорила? Но ни подружки, ни памяти. Говорят, что она стала жрицей, или это он перепутал со стихами Бродского?

Тут нужен какой-то аккорд, но ничего этого нет. Зябко, опять пошел дождь. Какая-то дама возится с карбюратором своего старенького «Жигуля».