Год погоды. 30 октября

День без оси

30 октября. Пророк Осия вынимает ось из колеса до весны. Короткий день не привяжешь за плетень. Можно убрать телегу, а сани достать. Поменять резину на колесах. То-то сейчас всюду реклама бриджстоун будет. Все веселее, кажется, что жизнь так и кипит. Хотя в безнадежной тоске свои удовольствия, особенно по осени, пока снег не выпал. Лучший из способов как бы покончить с собой, но не до конца, - это спиться, проиграться начисто в казино или заняться сочинительством до самых потрохов. Жизнь кончилась, началось житие, как сказал Лесков и повторил о. Михаил Ардов.

Не хотелось бы видеть перед рассветом ту походную кухню, где варится грядущий день, и так тошно. Солнце из золотой облачной слюды репетирует, каким оно будет в зимние морозы и в дни апокалипсиса. Ведь не страшно? Мошки вьются на кухне, а ведь давно уже, кажется, пора им сгинуть или, хотя бы, указать источник заразы. Перебои с памятью прощаешь легче, чем перебои с водой, светом и деньгами в кошельке и сберкассе. Дверца на кухне в шкафчике дребезжит, еле держится. Стихи дают возможность никуда не спешить. День это лучшее укрытие от дурных новостей, которые нас будят.

Все куда-то бежал, а он хотел прихлопнуть тебя могильной плитой. Но это выяснилось лишь по пробуждении, когда удалось вместе свести рваные нитки в сжатом кулаке. На завтрак божий дар с чашечкой кофе. Ни для чего, просто, чтобы желудок работал. Как переводишь время в слова. Это свет распространяется со скоростью света. Мраку скорость не нужна. Он и так здесь. Это называется ранний вечер, часов примерно с пяти. Добавим себе часик жизни, - чтобы с четырех.

Чтобы очнуться, дню требуется ровно столько же времени, сколько и закончиться. По телефону родные люди тревожно переговариваются, что похолодало, что надо хорошо одеваться, что идет грипп. Все время с той стороны окна слышится чей-то голос. Когда подходишь, никого нет, но голос есть. Судя по количеству детей на пустых улицах, близятся школьные каникулы. Он смотрит сверху, с застекленного балкона: только начинаешь что-то понимать, сразу сметают целое поколение следующим. Так и надо, не зевайте. Можно пить красный чай, привезенный кем-то из Египта, трезвит. Лужи красиво утишают краснеющую ржавчину деревьев. Те уже вовсе перекручены ветром как мелкая кладбищенская жесть.

Хочешь, не хочешь, а надо устраиваться внутри своего жилища. Какие-то вылезают непонятные фотографии, обрывки старых газет, сувенирная мелочь – все под большим вопросом о смысле своего существования. Куда ж нам плыть? Через мокрое поле до ближайшего магазина? На станцию? Так отшельник, счастливый от чашки воды с лепешкой и сухих кузнечиков на полдень, вдруг начинает есть землю, траву и сайру в собственном соку из консервов, стоящих в шкафу. Захотелось, знаете ли. Перемогаясь несколько следующих дней в жестоком отравлении. Он как-то не понял, что уже другой человек - о тушенке «Китайская стена», о советской колбасе за два двадцать можно забыть. Иная жизнь. Впрочем, как и прежняя, никуда не ведущая. Духовной жизнию томим, он влачился по довольно неприглядной местности.