Год погоды. 4 сентября

День святого мученика Горазда Богемского

4 сентября. На улице все прохладней, серая пелена висит, но дождя еще нет, пока довольно осеннего настроения. Все, кто мог, постарался сбежать из сумасшедшего дома. Кого захватили санитары, заперев все двери, или лежат, укрывшись с головой, на койках, или сидят на подоконниках, глядя в окна, на которых металлические решетки. Из окна виден двор, бетонный забор, кусок зеленого дерева, по слухам, клена. Процедуры ужесточаются в связи с осенним обострением у персонала. Особенно дурно на них действует ветер с северной стороны, как сегодня. Будучи пациентом, чувствуешь полную свою беззащитность перед ними. В этом и заключается лечение, - понять, что спастись можно только самому, отбежав отсюда как можно дальше и больше не попадаясь им на глаза. Жалко тех, у кого нет больше сил. Они лежат и рыдают. Их положение безнадежно. До зимы они уже не доползут. Время представляется огромным полем, по которому движется бесконечная армия калек, оставляя за собой груды трупов. Поле бесконечно и никуда не ведет.

Какой-то сумасшедший ходит за бетонным забором с той стороны и все время зовет свою собаку: «Пальма, Пальма…» Он мечтает когда-нибудь увидеть его и задушить. Для этого надо выйти отсюда, потом сделать вид, что просто идешь мимо, и тут же схватить его за горло. Он представляет, как будет благодарна ему эта несчастная собака. Он видит из окна голубя, который танцует, как ненормальный, перед отсутствующей голубкой. Делает все нужные экивоки, трясет хвостом и головкой, ходит зигзагами, но той, которая могла бы его оценить, просто нет. Для чего же он это делает?

Периодически он слышит, как где-то далеко, стуча на стыках, проходит электричка. Почему-то она бывает слышна с противоположных сторон. Выходит солнце, но это ненадолго, да и не нужно ему ни во что вмешиваться. Когда-нибудь потом, если кто-то еще останется. Но солнце его не слышит, упирается на минуту в лицо, рассматривает, как будто давно не видело. Впрочем, черное грозовое облако уже держит свой мешок, чтобы набросить на голову и держать, пока сама собой не наступит ночь. Что и происходит.

Он бы забился куда-нибудь в уголок, чтобы подумать, пересыпать мысль человечества из пустого в порожнее, но здесь это строго запрещено, а больше он, как существо мыслящее, ничего не умеет. Но администрация считает, что это нельзя, поскольку сама состоит из одних желудков на зарплате. Он в очередной раз осторожно пробует разогнуть железные прутья, но напрасно. Теперь во дворе, который он видит, больше ничего не происходит. Отсидел задницу, но двигаться не хочется, здесь хоть можно дышать в отличие от палаты, где можно только привыкнуть к отсутствию воздуха. Чем дольше живешь, тем получаешь все большее удовольствие от того, что не ешь. Возможно, в этом выход, хотя от голода слабеет голова. Человек это какая-то ниточка над пропастью. И эта ниточка натягивается и жива, пока ты кого-то поедаешь, питаясь. Ты в этой цепи всеобщего пожирания.

Сзади в коридоре опять какой-то скандал. Кто-то орет, слышны звуки ударов, серия сильных взрывов. Глядя в другую сторону, в окно, он старается не пригибать машинально голову. Стекла давно выбиты, но до снега далеко.