Год погоды. 27 января

Еще один день

27 января. Говорят, что для проформы надо выглянуть в окно. После сна было такое состояние, когда он начисто забыл все, что должно было произойти в этот день. Тот был пуст и чист как лист бумаги, на котором даже бумаги нет, что-то вроде того чистого листа души, которого никто не видел, но где якобы записываются все наши впечатление. Великое приобретение, с привычным разочарованием во всем думал он.

Это прежде мозги щелкали, вспоминая о планах на нынешний день, теперь память втекала в них плавно и, не торопясь. Предстояли звонки, встречи. Он посмотрел в календарь. Выбор между равноапостольной Ниной, просветительницей Грузии и преподобными отцами в Синае и Раифе избиенными показался ему предпочтительней прочих.

Все-таки взглянув в окно, он отметил не только белый покров, лежавший на всем, но и более темные асфальтовые дорожки, означавшие, что снега не было, а, наоборот, слегка потеплело. И машины, разливавшие по дорогам свои ядовитые химикаты, выжигавшие снег и лед, добрались и до малых дорог внутри кварталов.

Вчерашний вечер оказался не таким, как хотелось, скомканным и чужим. Разве что потом, когда он писал о нем и разглядывал фотографии, то немного пришел в себя, и опять все показалось чудесным и живым. А так, дрянь кругом, чего скрывать.

Еще интересно, что за окном время застывает в одном положении, а в книгах все времена движутся, как в живых картинках, май сменяет октябрь, а осень с весной разделяют иной раз несколько абзацев. Но тут вышло солнце, и осветило всю панораму, хрусткую на морозе, - с порослью деревьев, снежными плоскостями, редкими трубами, из которых вился столько же белый, как снег, дымок. С одной стороны квартиры были видны только дома, дома, дома, за которыми то и дело скрывалось солнце. А с другой – панорама непонятной, общей и потому притягательной жизни, где все было неровно, открыто, и небо играло в снежки с трубами и лесополосой, огораживавшей когда-то железнодорожный путь. Многообразная жизнь: бетонная стена, на деревьях грачиные гнезда. Там еще ничего не установилось, кроме зимы.

Интервью, которое он должен был сделать со Жванецким, отодвинулось в неопределенное будущее, по крайней мере, недели на две, тот записывался по телевизору, устал от интервью, выговорился, его можно было понять. День сразу начал раскрываться в иной, еще не совсем ясной перспективе. Но сначала надо было его расписать, как игроки расписывают карточное поле.

Пока игра не начиналась, все казалось в его руках. Потом же сразу мог возникнуть провал и известное ему ощущение разгрома и желания куда-то спрятаться. Об этом не надо было даже думать. Из-за высоких домов выходили долгие облачные полосы, как будто кто-то играл на клавикордах. От него зависело услышать музыку, но это могло быть разве что на отдыхе.

В том положении, когда у него не было твердой работы и дохода от нее, важно было иметь твердые надежды на будущее, которые давали тебе кураж. Такие надежды имелись и будоражили. Он чувствовал в себе нужный градус.