“Страх и трепет” - так называлась книга датского мыслителя Серена Кьеркегора, появившаяся 150 лет назад, осенью 1843 года, на книжных прилавках Копенгагена, а нынче переведенная на русский язык и выброшенная на наш умственный рынок. “Не только в мире действия, но и в мире идей наше время представляет собой настоящую распродажу”, - начинает автор предисловие к своей “диалектической лирике” и тут же задается вопросом: а если всему на свете придать свою цену, найдется ли кто-нибудь, кто захочет это купить?

Ибо сам он обращается к тому, что бежит не только цены, но и оценки, - к душе человека.

Он выходит из уютного мира безумной суеты всех в одинокое безумие каждого: предстояние человека перед Богом.

Кьеркегор исследует третье, помимо сна и яви, состояние – человеческую веру.

Не логическое пространство познания, которое олицетворяет для него гегелевская философия, но внутреннюю беспочвенность отца веры Авраама.

И было так, что дал Бог Аврааму обетование и долго испытывал его. И родил в возрасте ста лет Авраам сына Исаака, что было невозможно для людей. И не усомнился Авраам в Боге и тяжко испытал его Бог, приказав принести любимого сына в жертву. И не было у Авраама ни слов, ни понимания, когда вместе с сыном и слугами пустился он в трехдневный путь на гору Мориа…

Эта кьеркегоровская антиномия Гегеля и Авраама – разве для нас она не дика и несусветна, как для каких-нибудь бушменов и готтентотов?.. А если вдуматься каждодневна и буднична, как для нормальных российских подданных. Ибо живем мы на границе мира, в стране пределов и зачем-то обучены чтению и периодически наступающему разумению.

Кого поставить в ряд с Кьеркегором? Паскаля, Кафку, Иова?..

Кьеркегор пишет об ужасных, на его взгляд, вещах – отчаянии, одиночестве, самоотречении. Об искушении и жертве. О страхе, из которого никому не вырваться, ибо страх первороден, и, как грех, родился раньше нас. Кьеркегор пишет о вере, которая не подтверждается Богом, потому что Он – бесконечность, а человек – вот: персть земная, мыслящее ничтожество, и что между ними общего?..

Но приходишь к этой книге, и тебя охватывает покой и радость. Словно из сутолоки и маеты вырвался на мгновение к самому себе, слыша собственный, необманный, прерывающийся свой голос.

Двери закрыты, ты один, внешнее безумие оставило тебя. Не страшна нынешняя каторга. Не слышно соседей, выключен телевизор, во дворе стих неблагой мат подростков. Человек должен быть один. И ты погружаешься в неспешные и трагические рассужденья перед вечностью.

По сути, Кьеркегор уютен, как замкнутый круг его размышлений – и с Библией под рукой, с притчами, философией, литературой и анекдотами, с белым листом бумаги для записывания мыслей, с лампой под абажуром, которую зажигаешь, когда стемнеет.

Кьеркегор – это разговор одиночества. Медленное раскрытие души наподобие раковины. Перед Богом и бесконечностью. И нужен иной жанр письма. Дневник пробуждающегося.

Учась стоять перед Богом, поневоле противостоишь всему безумному, торопливому, зашибающему деньгу, всему, следов чего не находишь в Боге, перед которым стоишь в глубине сердечного одиночества, где в общем-то и должны только встречаться люди.

Ибо и нас постиг развал всеобще осмысленного мира, настал обыденный и неотразимый абсурд, и само размышленье в пределах одного только разума выглядит отчаяньем и ничем вовне не подтверждено, кроме разве что пыльными и забытыми книгами.

Мыслю, потому что это абсурдно.

Мыслю, чтобы не быть тем, что вокруг. Ибо мыслить – это быть непонятым.

Не наступает ли время “другого мышления”? Одинокого, как сугубо личный смысл.

Кьеркегор замечателен в роли вечного собеседника, вовлекающего в ваш внутренний разговор других вечных собеседников, так что круг ваш все расширяется и расширяется. Вдруг в кои-то веки открыл Библию и начал вчитываться. Настраиваешь душу, как инструмент, находя верный тон.

Говоря сегодня много о вере, не хотим ли мы выглядеть лояльными не перед Богом, но перед людьми? Знаем ли мы, что такое – пересечь бесконечность бездны, которую с таким легкомыслием призываем на себя, чтоб одолеть иноверующего соседа?..

Состояние веры – это не сон, не явь. Мгновенная бездна рухнувших связей и ожиданий. Мир рухнул, и ты один. Только то, что выше мира, продолжает твою жизнь. Но есть ли там что-то? Пустота? Глушь? Но насколько страшней, когда из этой пустоты звучит Голос, который никто никогда, кроме тебя, не услышит. Потому что когда с тобой говорит Бог, ты перестаешь быть человеком.

Ты хочешь жить в вере?

Перестать быть человеком?

Когда мир ужасен, хочется от него спрятаться.

Когда он прекрасен, хочется спрятаться еще дальше… Щемит сердце, сжимает горло из-за полного твоего несоответствия ему.

Ты идешь к Богу? – Иди. Но есть отец и учитель в вере, бесконечно умнее и тоньше тебя, действительно разговаривающий с Господом Авраам. И ты слушаешь отца веры Авраама и хочешь понять его, но он ведет тебя на гору Мориа, чтобы принести по звучащему в нем одном голосу Бога – в жертву. Ибо это и есть вера – жертва тобой, - и между вами пустота, и ничего ни объяснить, ни поправить.

Бога еще нет, но воздух уже выпотрошен до дна, в нем нельзя жить. Усмотрит ли Он в нас агнцев для всесожжения или найдет в последнее мгновенье нам замену?..

Ему нет правил.