Игорь Шевелев

Бандитский детектив

Одиннадцатая большая глава «Года одиночества»

 

I.

9.51. Некоторые вещи не можешь поручить никому. Она сама приехала проследить за выполнением задания. Сперва они договорились с ближайшей булочной о выносной торговле рядом с подъездом. Так отслеживали клиента, его распорядок дня. Сегодня продавщица взяла больничный и больше тут работать не будет. Исполнитель был совершенно незнакомый человек из Нижнего, кажется, Тагила, но она почему- то сразу его узнала. Сейчас клиента вели по разговору по мобильному телефону. Он закончил его и стал спускаться на лифте. В это время убийца уже входил в подъезд, и ровно через полторы минуты выбежал оттуда и скрылся в соседнем дворе, где оставил "шестерку". Она подождала еще пять минут, пока не началась суматоха. За происходящим следила в зеркальце заднего вида. Не нужно делать вид, что грязная работа тебя не касается. Касается и еще как.

10.13. Совещание назначено через две минуты. Завхоз встречал на лестнице. Сказала, чтобы проверил сцепление, и прошла в кабинет, откуда был  выход в комнату для совещаний. Только руководители направлений и кратко: проблемы и деньги. Никакой лирики, одни результаты. Секретарша записывала цифры, но она старалась держать все в голове. В зарабатывание денег врубаешься как в игру или в своеобразный спорт.

10.54. Когда остались заместители, монитор высветил сообщение о клиенте. Она поставила первого отрабатывать возможные последствия для бизнеса. Благо он отвечал за конкурентов. Остальные не отрывались от котировок. Пока говорили, она, как обычно, пыталась разобраться, что за чем стоит. Есть только две возможности: или тебя держат в дураках, или ты их. Захват рынка это способность управлять им по своему усмотрению. Она дала им понять свое недовольство. Поняли.

12.05. Сережа принес обед, приготовил ванну, сделал легкий массаж. Старалась отключиться, ни о чем не думать. Ненависть к миру - самое плодотворное чувство. Тем более в любви. Попросила приготовить все к вечеру в конторе. Наградить назначенных к увольнению. Остальным лучший подарок, что остались.

13.05. После секса взбодрилась, знала, сколько у нее денег, на что будет их тратить. Иначе само зарабатывание теряет смысл. Прежде всего, купить людей, которые должны здесь все изменить. Время, когда она делала ставку на талантов и поклонников, прошло. Они, в принципе, пустышки. Надо сначала понять, что надо делать, а потом найти лучших исполнителей.

13.43. Аникин прислал на ее пейджер сообщение, что все нормально. И с такими кретинами приходится иметь дело. Обычно полагаются на однокашников, на людей своего поколения. Но она потому и выбралась из ямы Нефтеюганска, что насквозь видела их убожество. Ей нужны другие. 15. 00. Хорошо евреям, которые умеют находить друг друга. На кого нам, бедным православным, положиться? Уже пару дней как она вдруг вспомнила парня, с которым училась, молчаливого, умного на вид, с которым, небось, за все время десятью словами не перемолвилась. Ее люди достали через ФСБ объективку на него. Чистая биография, что-то писал в газетах, она просмотрела, мало что поняла, но, кажется, именно то, что нужно.

15.10. Сидел перед ней, не узнавая. Она напомнила. Обрадовался. Налили по рюмочке коньяка за встречу через столько лет, за проступающее сквозь годы знакомое лицо. Спросила, на что общеполезное мог бы потратить энную сумму - от ста тысяч до миллиона долларов - будь она у него. Не на себя, не на бедных - на изменение мира в долговременной перспективе. Сказал, что должен подумать. Подумай. Можно устраивать в людных местах шествия переодетых в насекомых молодых людей, раздающих еду, записывающих сны и исповеди людей, выпускающих бюллетени рассказов о насекомых в нас. Заранее готовая ничему не удивляться, пригласила директора по рекламе.

15.45. Та сидела перед ним как Штирлиц у Мюллера. Знала, что запросто может лишиться премии, а то и двух. Армия Спасения уже есть, разглагольствовал он, можно назвать народным ополчением. Главное, разогреть население акциями, сопутствующей рекламой товаров, контактами с "зелеными", которые жаждут подзаработать. Видела, что ее он хочет больше, чем директора по рекламе. Главное, залезть в душу людей и только потом в карман. Хотела сказать, что про карман может не беспокоиться, но промолчала.

17.00. Учитель пения уже ждал. Она с детства знала, что будет певицей. Когда он открыл ей, что у нее особый тембр, способный вводить людей в транс, она не удивилась. Ему приходилось заниматься с ней, держа беруши в ушах, что, признайтесь, комично. В уме она держала занятие с мужчиной любовью с пением в ответственный самый момент. Все, что отвлекает, уже хорошо.

18.37. Был довольно важный разговор, когда он достал ее по мобильному, номер которого она дала. Сказал, что придумал, что насекомые это ерунда, артподготовка, а все дело в том, чтобы устроить матриархат.

 

11.1. 5.07. Сквозь сон отчетливо услышала крепкий удар. Выскочила на балкон. В милицейскую машину, стоявшую посреди двора, со всего ходу ударилась бежевая «девятка» с какими-то молодыми ребятами. Тот, что сидел за рулем, выскочил, матерясь и держась за голову, и стал бегать вокруг места происшествия, проклиная себя и весь мир. Милиционеры вели себя спокойнее, но тоже матерились, выясняя, какого хрена он тут носится по дворам? Она зашла вовнутрь, задернув наглухо шторы и выпив из склянки успокаивающее. Вчера не поехала на дачу, и вот результат. Тут, среди людей, вообще ни минуты нельзя оставаться. Будет урок.

8.00. Пришла массажистка и подняла ее для занятий. Как обычно, она еще спала, а тело ее уже готовилось к сегодняшнему дню, получая команды и, напоминая ей, что предстоит делать. О планах на день она узнавала именно от него родимого, разлитого в любой ее извилинке. Проснувшись окончательно, попросила массажистку рассказать о себе, своей семье, делах, все, что угодно, лишь бы включить и мозг в работу.

10.00. Массаж помогает, но не совсем. В день она старается входить постепенно, не как вчера. Хоть раз на раз не приходится. Если ее сразу дергать, ее начинает тошнить. Что-то с сосудами, говорит врач. Поэтому она обращается с собой бережно, как с хрустальной вазой. Но, кстати, когда садишься за руль, быстрее приходишь в себя, что-то в организме, наверное, просыпается.

10.12. В новостях передали, что в Питере застрелен директор какой-то мощной их корпорации. Сделано нарочито умело, как в кино: машина притормозила у перекрестка, и снайпер выстрелил в ее заднее окно откуда-то сверху. Но все это, как водится, только финал долгого выяснения отношений. Случайного тут ничего не бывает. Она вспомнила, как ей рассказали, что прошлая амнистия была затеяна только для того, чтобы закрыть уголовное дело одного важного человечка. Выпустили сто тысяч человек – ради одного! Или сделали вид, что выпустили. Так тоже бывает.

10.40. Она заехала в магазин, торгующий вещами, изъятыми с таможни. Неплохой, кстати, товар, особенно если учесть, сколько раз его уже прошерстили. Она зашла к заведующему, довольно ушлому на вид армянину, сказала несколько слов по-армянски, он растекся, предложил ей коньяк, она отказалась: за рулем и времени нет. Он ей сказал телефон их базы, но сразу предупредил, что все контролируется таджиками, и он рад помочь разве что добрым советом. Она тоже дала ему телефон секретарши, просила звонить, если что понадобится в ее области. Сказала, что подумывает о рынке предметов искусства. Он, сказал, что если пройдет закон о льготах меценатам, это имеет смысл, а так вряд ли. Но она и сама это знала.

 

11.2. 18.03. Заниматься сразу всем, но с умом, не дергаясь, в этом и заключалась для нее прелесть бизнеса. Сейчас все помешались на цветных металлах? Хорошо. Надо найти геолога. Когда-то давно она была знакома с человеком, писавшим стихи. Ей запомнилось, что все его знакомые поэты, подпольные, непризнанные, кончили почему-то геологический, ездили в экспедиции, сидели у костра, пели песни и устраивали запрещенные выставки на дому у академиков. Не все же они, в конце концов, оказались за границей. В общем, она вытащила одного такого поэта по совместительству, тот переворошил архив академика Вернадского, изучавшего геохимические ресурсы страны, и нашел много чего неожиданного. Сейчас она намечала пути к Магнитогорскому металлургическому заводу. Нужно было действовать хитро, чтобы обойти стену бандитов, контролирующих его. Ей нравилась идея искусства или чистой науки как обходного пути. Она любила начитанных людей. Один, например, сказал ей, что Плиний Старший в своих «Натуральных байках» как раз и составил наводку для знающих людей. Она сразу уцепилась за его слова. Вроде бы говоришь об искусстве и науке, а на самом деле обходишь дураков на повороте.

20.09. Уже опаздывала на ужин в клуб, к которому предлагали ей прицениться. В ежедневных заботах необходимо возникает момент, когда хочется на мгновение, на час или – что одно и то же – навсегда исчезнуть из окружающей тебя белиберды. Всякий игрок, занимающийся опасным видом спорта, прежде всего, обучается искусству правильного падения, не приносящего травм. Точно так же серьезный игрок на рынке всего чего угодно должен создать себе параллельную вселенную, куда мог бы исчезать в критический момент бизнеса или личной жизни. Тем более, если этот игрок женщина, которой самой природой отведены особые дни.

20.19. Хороший старинный особняк недалеко от Садового кольца. Большие лестницы, зеркала, анфилада, балкон – все, что надо. Ей понравилось, что метрдотель женщина, значит, здесь больше понимают в важности мелочей. Красивые улыбающиеся девушки, охрана не бросается в глаза так грубо, как в других местах. Она пришла якобы проводить деловые переговоры. Ей нужны были опытные представители за рубежом. Знакомые и с нашей спецификой, и имеющие вес в западных странах. Хороших людей найти нелегко, жаловалась она в очередной раз своим собеседникам, присматриваясь к происходящему в зале. Атмосфера ей нравилась, домашняя, спокойная. Может, не мешало бы чуть больше яркости и соблазна. Она мечтала возродить настоящее искусство куртизанок, - не шлюх, а красивых, любезных и опытных во всем женщин.

 

11.3. 1.15. Нет, она совершенно не хотела. Вроде и выпила, и мужик был достаточно любезный и воспитанный, но что-то ее отталкивало. Или она не могла расслабиться, отойти от дел, сама не понимала, что происходит. Может, у нее скоро должно начаться. Она хотела прикинуть по дням, но все никак не могла вспомнить, какое число сегодня. Пришлось даже оттолкнуть его руки, встать с дивана. Что-то здесь можно было сделать, эти кабинеты, мужчины, женщины. Дом интимных свиданий, но какого-то особого толка. Он, кажется, обиделся, спросил, может, ему лучше уйти? Да нет, разыгрывал обиженного. Она даже не ответила. Легче дать, но почему-то ему она как раз и не даст. Есть такие мужчины. Все решается в этот самый момент, и тут они как-то неправильно себя ведут. Может, все дело в восстановлении науки страсти нежной? Не в технике секса, которая всем уже осточертела, а в искусстве убеждать женщину отдаваться? Она вдруг стала рассказывать ему, как Пушкина в истории с Натали разыграли по какому-то только что вышедшему в Париже роману Бальзака, а он не узнал первоисточника, и проиграл там, где считался гроссмейстером. К чему это она? Он опять полез целоваться, стал гладить ей грудь, говорить, что она необыкновенная женщина. Она и сама это знала, но слушать все равно было приятно. Ладно. Ехать она с ним никуда не хочет, но тут так и быть. Может, хоть отвлечется?

13.50. Его поведение определенно казалось ей подозрительным. Самое неприятное, что его фамилии не было в компьютере, и она не могла сейчас позвонить начальнику службы безопасности, чтобы тот проверил, и ей перезвонил. А он слишком назойливо не отпускал ее от себя. Неужели вправду так влюбился?

15.10. Конечно, сегодня выходной, но у нее могут быть свои дела. Дети, наконец. А он этого не знал? Нет? А ей казалось, что он уже все про нее знает. Хорошо, если преувеличение. От него определенно исходила какая-то неясная опасность.

23.59. Она сама очень импульсивный человек. Может вдруг все бросить и выкинуть фортель, который от нее ну никак никто не ждет. В этом на самом деле и есть настоящая жизнь. Париж, в который готовишься ехать месяц, это не тот Париж, куда попадаешь через два часа после ужина в Мариотте, что на Тверской, ведь, правда, ты согласен? Перед прохождением таможенного контроля она извинилась, что ей нужно в туалет. Позвонила, наконец, по мобильному в службу безопасности. Полковник сказал, чтобы ни в коем случае. Объяснил, как лучше всего уйти. Ни в коем случае не садиться ни в какую машину. Обещал через двадцать минут, самое позднее, быть у дверей аэропорта внизу. В общем, навел на нее страху. Она, правда, и сама чувствовала, что что-то не то.

 

11.4. 11.40. Дело не в том, чтобы, доехав на машине до определенного места, сойти к кольчецам и усоногим, выражаясь фигурально, то есть, опираясь на спутника, оказаться в тех подземных лабиринтах, которые, по его уверению, сулят забвение от дневных забот. Весь фокус прямо на оживленном трафике откинуться в это сыроватое, прохладное вместилище нечеловеческих форм и удовольствий. Выйти из игры там, где находишься в данный момент, обрести просветление, сатори, инсайт, неважно, как это назвать, потому что, если этого нет, то ты всего лишь мышка-норушка-побирушка на злачном поле чужого праздника. Возможность исчезнуть из игры и вдруг появиться в ней уже на другом поле дразнила ее с детства. Она им еще всем покажет. Поэтому она так и привечала сумасшедших, как говорил когда-то ее муж-недотепа. Он-то был уверен, что и она сумасшедшая, пусть.

11.41. Обойдемся без опиума, если сама жизнь наркотик.

11.42. Заграница, действительно, хороша, особенно если едешь туда не по навязшим в зубах делам. Однако любую заграницу портят две вещи: дорога туда и дорога обратно. И еще то, что заранее примерно знаешь все, что там увидишь. Поэтому заграницу надо достигать здесь и сейчас же.

11.39. Весной в Путеолах этот парень учил ее изготавливать лазурь. Песок с содой растирали в тонкий, как мука, порошок. Потом смешивали с ним опилки кипрской меди. Скатывали в шарики. Сушили. Потом в глиняных горшках прокаливали в печи. Между прочим, у парня был свой банк в этих Путеолах, как он там, «Первый банк взаимного кредита», вот-вот. Она не верила, но он, действительно, показывал ей письма Цицерона, с которым дружил. Ничего особенного. Все люди братья. И сестры. Особенно, когда голые.

11.38. Аллея сфинктеров, так он ее называл, если она правильно расслышала, защищала их от неожиданных вторжений нечистой силы, давно переваренной божеством и ныне витающей в напрасной кромешности. Они прогуливались там, разговаривая.

11.00. Жизнь окончательно и сладостно теряла свой сюжет, оставляя лишь разрозненные, хотя и драгоценные нитки, из которых кто-нибудь, может быть, и свяжет что-то цельное: свитер, нарукавник, флаг несуществующей страны. Все это, как обычно, откладывалось на потом. Слишком велико увлечение тем, что сейчас, сию минуту, как будто нет ни смерти, ни самого понятия потом.

11.59.Она даже не поняла, откуда взялся этот человек в старом пиджаке, просивший у нее шесть рублей. Она нищим не подавала. «Что случилось?» - «Опохмелиться. Сердце сдает». Дала доллар.

 

11.5. 12.05. Извинилась перед архитектором, что заставила ждать. Он принес чертеж дачного домика. Она даже не стала почти смотреть. Вчера перед сном читала детектив и вот что надумала. Она хочет покупать дома или квартиры в Москве, следуя некоему визуальному плану. Пусть он придумает какую-нибудь фигуру, и, скажем, в ее углах, они и станут выбирать эту жилплощадь. Такая вот геомантия, которая, кстати, в последнее время становится популярной. Более того. Эту же фигуру можно положить на карту мира, учитывая, что Москва является одной из точек и посмотреть, что получится. Она хочет вложить в это деньги. Архитектор выглядел разочарованным, что обсуждение дачного дома не получилось. Возможно, посчитал ее если и не сумасшедшей, то самодуршей. Пусть только попробует не придумать ей, что она сказала.

12.25. Самое опасное, когда деньги велят тебе делать то, что хотят они, а не что ты хочешь. Поэтому и нужна фантазия.

12.26. Как обычно, зашел коммерческий директор с папочкой, в которой лежала бумажка с одним только числом: свободная сумма для покупки людей. Не вилла в Испании, не дворец в Швейцарии, а количество талантливых людей, тебе услужающих. Вот суть богатства, которую она скрывает от конкурентов, а те и не догадываются.

12.30. Первый заместитель приносит сводки. Тут же сидит его помощник, весьма дельный молодой человек, который двумя фразами может нарисовать и ход дел, и их перспективы. Непонятно, почему этих людей нельзя поменять местами. Ага, потому что у зама есть такой помощник, а у помощника, будь тот на его месте, может и не быть. Умение использовать чужой ум не всегда связано с собственным. Последний чаще всего даже мешает этому. Она находит логику в своем нежелании что-либо менять и успокаивается. Большие деньги требуют больших хлопот, это аксиома. Она погружена в текучку, но ей нужно иметь в виду дальние цели затеваемых ею комбинаций.

13.00. Она едет на встречу с министром. По ее просьбе она проходит не в Белом доме, а в ее ресторанчике на Кутузовском. Для обеда слишком рано, поэтому что это, ланч? Неважно, в незнакомые места важных людей не затащишь, они теперь во всем видят слежку и провокацию. Деловая жизнь давно уже превратилась в закрытый клуб, где на людей со стороны смотрят с большим подозрением. С другой стороны, многие из этих людей сами производят такое впечатление, что от них хочется держаться подальше. В любом случае, ей надо еще шире раскинуть сети своих заведений. Зазывать артистов, поить телевизионщиков, чтобы и эти притащились.

 

11.6. 21.07. Залезть в джакузи, млея, как ананас в шампанском. Так, кажется, он говорил? Он как-то чересчур о себе мнит. Да, ананас к шампанскому привыкает быстро. Она тоже нашлась ответить. Лишь бы расслабиться и ни о чем не думать. Это ее сильная сторона тут же забывать о том, что прошло, чего нет. Иногда ей даже становится страшно, что вдруг вылезет наружу все то, что она с такой легкостью забыла. Но только без мистики, дорогая, ладно?

21.15. Когда-то она мечтала иметь шикарный музыкальный центр, чтобы музыка окружала ее со всех сторон, и она могла погрузиться в нее полностью, без остатка. Странно, что все изменилось и в ней, и вокруг нее, а это осталось. Это волшебство только ее и спасает в этой странной жизни. Чарли Паркер, Чарли Вентура, Луи Армстронг… Голая, вся в зеркалах и в свинге, с рюмкой «Хенесси», тут она только и приходит в себя. Если где-то должен быть ее мир, то здесь. Времени нет и ничего нет. Полный кайф.

21.29. Надо дорожить мгновением. Это опять подтвердил телефонный звонок. Начальник службы безопасности сообщил, что в Кировске убит глава их филиала. Буквально два дня назад она обсуждала с ним план новых инвестиций. Парень производил очень приятное впечатление. Что же это такое! Она сказала, чтобы тот нашел ее заместителя, а сам тут же выезжал в Кировск. С МВДешниками она сама свяжется, а он, чтобы действовал по своим каналам. По телефону она не могла сказать, что это тамошние криминалы, но он, конечно, понял. Нет, мир определенно свихнулся, но почему именно она должна в нем жить?

21.32. Она хотела думать, что все упирается в центральную контору. Ни Кировск, ни парень ничего не решали. Будь даже его желание, он ничего не мог им отстегнуть. Это удар именно по ней. Дочке и жене они помогут, не в том дело. Она назначила совещание через 20 минут на Алабяна, но так, чтобы каждый придумал выход. Каждый, или она будет искать новых людей, понятно? Она вызвала усиленную охрану. Самое время их всех прищучить, только они зашевелились, как от просунутой в муравейник палки. Или это те их клиенты? Что-то подозрительно затихли. Она бы, может, и не хотела обо всем этом думать, но организм сам реагировал. За что она и любит бизнес во всех его проявлениях.

23.49. Отпустив всех, она осталась одна в конторе, в комнате отдыха. Ну и охранники, конечно, внизу. В МВД начальству не дозвонились, зато подняли шум среди журналистов, «Коммерсанту» оплатили командировку и помощь на месте. Пусть будет главная новость. Прокомментировать все перед телевизионщиками.

 

11 января. Пятница.

Солнце в Козероге. Восход 8.53. Заход 16.21. Долгота дня 7.28.

Луна в Стрельце, Козероге (20.19). 1У фаза. Восход 7.11. Заход 14.13.

День вещий и непредсказуемый. Смотреть на небо и звезды. Дождь (осадки) при Солнце (дары Неба), выздоровление от долгой болезни. Хорошо, если ночью разойдутся тучи над головой. Увидеть трижды облака одной формы – к полной перемене жизни.

Меркурий входит в знак Водолея: обострение ума и воображения, «свободный график» и опоздания, раскованность и общительность всех, в голове фантазии и откровения.

Камень: лазурит.

Одежда: голубая, синяя, золотистая. Отказ от зеленого и коричневого тона.

Именины: Иван, Марк.

Понятия не имею об алхимической формуле, поскольку весь вне себя, а не в себе, а вне себя алхимической формулы не бывает. Впрочем…

 

Двойным именем, которое ему дали родители, чтобы развестись не сразу же после его рождения, а только через полгода, - этим сочетанием русского Ивана и явно еврейского Марка в те годы можно было насмешить мертвеца, а не только соучеников по школе, которые в учительском журнале прочли полное имя Ваньки-козла. «Да он еврей», - сказал прохиндей Лёшка Бизон. «Еврей, Ванька, еврей», - засмеялась Танька Баранова, которая вчера вечером возле школы давала ему мять себя за мягкие уже груди. Он не возражал. Все это была такая уже тоска, что даже выдержки было не нужно, чтобы ни на что не реагировать.

Он часто думал, что было бы, если бы он был карликом. У него в старом дворе был приятель совершенно мизерного роста. По малости лет он его таким и не воспринимал, а бабушка приятеля очень переживала и жаловалась его маме. Сам он воспринимал все как данность. Ну, маленький. Ну, девушка хохочет как дура непонятно из-за чего. Ну, видит пчела всего четыре цвета, а черный и синий нет. Мир больше, чем мы можем понять и не стоит даже вдумываться.

Первое откровение было в девятом классе, в конце ноября, когда к ним в класс пришла новая девочка, оказавшаяся ею, и ее классная по дурости посадила с ним за одну парту. Короче, через три дня его выгнали из класса. Его, круглого отличника и полного знатока по всему существующему знанию. Он ничуть, конечно, не расстроился. Даже домой решил не идти сразу, как бы обидевшись, а дождаться звонка и вернуться в класс, наоборот, показывая, что как бы ничего не случилось.

Он стоял за фикусом у окна слева в зале, которая до революции, как он знал из книг, называлась рекреационной, когда случилось то, что позже он назвал откровением. Если бы этого не произошло, его жизнь так и текла бы, пусто и никак. И никуда из нее собственным силами не вырваться. Был бы глубоко внутренне несчастным интеллигентным человеком. Как лучшие из них всех.

Трудно описать, что это с ним было. Ну, можно сказать, что время остановилось, но это не совсем то. Остановленное время тоже как бы присутствует. А тут он вообще о нем забыл. Он услышал четкий приказ, обращенный к себе, который тоже вряд ли смог бы перевести на понятный всем язык. Уйти домой и не возвращаться? В принципе, и это тоже. Но это такая ерунда, что если вспомнишь ее через год, то уже хорошо. Да, он увидел всю свою жизнь целиком. Но и это было не главным. Главным было другое, ощущение чего он запомнил хорошо и навсегда.

В двух словах, хотя опять же неточных, что-то вроде: смерти нет, и бояться – не просто глупо, а преступно по отношению к себе и другим. Да, «образ Божий» это, наверное, точнее всего. Ты полностью открываешься себе как образ Божий. С другой стороны, это настолько страшно, что от любого другого страха ты излечиваешься раз и навсегда.

Он почему-то вдруг с наслаждением начал щупать листья фикуса, за которым стоял, стену, подоконник, холодное ровное стекло окна. Даже наклонился и потрогал пол. Это познание было очень важно в его новой жизни. Оно доставало до самого сердца. Благодаря ему, он теперь знал всё.

Для начала он составил список. Михаил Барышников. Юрий Темирканов. Люди, происшествия с которыми привлекут общее внимание. Ростропович, конечно. Мстислав Леопольдович. Странно, что одни музыканты. Наверное, потому, что в вечных разъездах. Ну, и приятно, что молчат. Жалко, Бродский умер, но тут уж ничего не поделать. Гарсиа Маркес? Небось, кроме русских и Фиделя, о нем все забыли. Умберто Эко. Ну, и так далее. Принцип ясен. Метафизика, как и было обещано. Билл Гейтс. В виде всемирного  символа интернета. Сорос, хотя он уже стар и отошел от дел, вернее, был отодвинут, наделав в России ошибок. Далай-лама. Горбачева не надо, неправильно поймут. И Пола Маккартни не надо. И Солженицына. Тот и сам плохо себя чувствует, Наталья Дмитриевна говорила, боится, что даже первого тома 30-томника не дождется. И всех Армани и прочих Гуччи вовремя поменяли, показав, что от них ничего не зависит, что можно взять любого дизайнера из провинции, и тот будет гнать марку не хуже прежних. Все – туфта.

Так вот надо найти, - что не туфта.

Можно говорить о ступени к Шамбале, если бы это не было профанацией. После желудочного кровотечения или болей в сердце, он плохо ходил и еще хуже соображал. Оставалось работать в жанре последней попытки.

Люди умирают, это правда. Близкие люди. Но они умирают не для того, чтобы ты потом о них писал. Они умирают, чтобы тебя становилось все меньше. И чтобы потом ты писал, не существуя.

Литература дело молодых или мертвых. Он – мертвый.

Ему кажется, что когда пишут то, чего ждут, - передергивают под столом. Писать надо то, чего не поймут. Даже не поймут, что им это не понравилось. Потому что не знают, куда ведет тлеющий под письменным столом бикфордов шнур.

Для того и нужна женщина, потому что на нее подумают в последнюю очередь. Следят и охраняют тех, кто не нужен, чтобы не подумали на тех, кто на самом деле. Это одна из первых истин в азбуке тайной игры. Поэтому надо сразу найти того, кто никому не нужен, и умереть в нем, как советовал Станиславский.

17.03. Конечно, это не бомж на помойке. Это хорошо одетый мыслитель в своем кабинете. Тот, кто хорошо мыслит, - хорошо убивает. Мысль это возвышение над тем, о чем или о ком мыслишь. Более того, всякая мысль, как заметил Аристотель, имеет свою скрытую цель. Если тетива спущена, то правильно посланная мысль в эту цель попадет. И другого выхода нет. Мысль - как проволока над бездной отчаяния. Или иди по ней, или вниз. К тому же мысль, подкрепленная словом, это признак власти. Оберштурмбангегель СС. Зажигает.

17.10. Не надо путать мысль с поступком, то есть с бессмысленным набором знаков, которым иногда открывается нужный сейф, прежде чем ты обнаруживаешь в нем еще один – с очередным непонятным шифром. Ее вызвали на встречу. Она поехала. Попала в пробку. Опоздала на полтора часа. Киллеры извелись от беспокойства за нее, уехали, опасаясь засветиться. Она сняла свою охрану, уволила отдел безопасности, потому что не дело бояться за свою жизнь, которая ничего не стоит. Ей еще лишь предстоит что-то узнать. Чтобы пройти между пуль, надо идти своим, а не чужим путем. Она составила список людей, общаться с которыми необязательно и даже вредно.

17.45. Без детективного адреналина она уже не могла жить. Он напрягал и сосредоточивал, особенно когда ты за рулем или среди людей. Будь она врачом, распознающим причины болезненных людских подергиваний, - другое дело. Или будь она в курсе Божьего замысла на их счет, - хотя, когда смотришь на таких людей, кажется, что это тоже болезнь и не из легких. А так детектив сродни кантовской категориальной сетке, в которую ловишь все, что ни попадя. Ну, куда он прется, не видит, что ли, что здесь нельзя перестраиваться? Наверняка, кто-то из подосланных проверить ее реакцию и найти слабое звено. Что-то давно она не смотрела в зеркальце заднего вида.

18.15. Заработав какое-то количество денег, вдруг понимаешь, что они не только не приносят счастья, но зачастую приносят беду. Нищие, какими все мы были при советской власти, этого не понимают. Они полны иллюзий. Сознание их затуманено испарениями желаний. Если ты богатая и умная, то можешь протрезветь. И начинаешь бороться с ситуацией, которая грозит тебя подмять под себя. Потому что деньги это резкое увеличение круга общения, и зачастую не с теми, кто тебе нравится. Деньги любят в человеке функциональность, а общаться с функциями тяжко, если, конечно, ты сама не алгебра.

18.20. Приехала на место. У входа в контору была толпа. Опять кого-то убили. Накануне по телевизору показывали, как во Владивостоке горело здание, и бедные женщины прыгали с восьмого этажа, где располагался банк. Что-то похожее было и здесь, - острый запах несчастья. Из-за яркого солнца и высокого давления на улице ее в мороз всегда клонит в сон. А тут ни в одном глазу. Она вернулась в машину и позвонила по мобильному, что там происходит. Оказалось, что убили прохожую, а целили, возможно, в нее. Она позвонила бывшему начальнику службы безопасности, попросила выяснить. Он ведь ее предупреждал, что им еще долго предстоит работать вместе. На его месте она бы этих киллеров сама и подослала. Вряд ли он глупее нее.

18.25. Однообразие внешней жизни, из которой некуда деться, утомляло. Развитие своего бизнеса она посвятит поиску путей исхода. Пустить деньги на святое дело сам Бог велел. Если Он же тебя прежде не угробит. Интернет это хорошо, но где здесь интернет. Она посмотрела на отсвечивающие стекла окон в высоких серых домах. Машины непрерывно неслись по шоссе. Люди шли на автобусную остановку. Слева шиномонтаж, там тоже люди. Неужели Данте не достоин входа в «Божественную комедию» рядом с булочной? Что-то среднее между снами, наркотиками, храмом и библиотекой.

18.30. Она уверена, что вход то ли в сам ад, то ли в дантовскую поэму, как в ее предбанник, лежит где-то рядом. Может, через обшарпанную дверь подъезда или вентиляционный люк, а то и через столовку с дежурными обедами, ныне именуемыми бизнес-ланчем, - но инерция дел или сильная головная боль, как сейчас, влекут ее мимо. Да и зачем ей ад? Ей же надо убежище, а не пыточная, в конце-то концов. И машина – та же компьютер. Ты внутри особого пространства. Просто надо не мчаться по общим дорогам, а найти свой путь.

18.35. Она вылезла заправиться у бензоколонки. Вернее, попросила служителя, дав сверху полтинник. Белоручка, что поделаешь. Она наблюдала судьбу по витающим над ней беззвездным числам. Пасьянс, похожий на те же карты, если объяснять просто.

- Ничего не заметили? - спросила она паренька, передавая ему деньги в открытое окно своей машины.

- Где?

- Вообще.

- Нет, не заметил.

- Ну, хорошо.

18.40. Маленький новостной компьютер, встроенный в панель, сообщал, что два часа назад на Мантулинской расстреляна машина с двумя итальянцами, один из которых убит. Киллеры изъяли у расстрелянных два кейса и скрылись на «Жигулях», которые позже были найдены пустыми. Она набрала номер Петра, чтобы тот избавлялся от остатка их нефтяных акций. Как говорили бандиты в фильме о капитане Жеглове-Высоцком, «береженого Бог бережет». Сама не могла сказать, с чего бы это ей пришло в голову. У бизнесменов тоже должен быть свой маленький Фрейд, умеющий считывать подсознание.

 

II.

ВСЕ, ЧТО ВЫ ХОТЕЛИ ЗНАТЬ О ДЖОРДЖЕ СОРОСЕ, НО БОЯЛИСЬ СПРОСИТЬ.

 

Я брал интервью у Джорджа Сороса в прошлый его приезд в Россию в 1997 году. Нормальное интервью. Ни о чем. Запомнилась досада от невозможности толком побеседовать с откровенно умным человеком – через переводчика и при жутком лимите времени. Естественно, что у знаменитого финансиста и благотворителя каждая минута была расписана. В этот приезд ситуация повторилась. Я был на двух презентациях книг Сороса. Первую - «Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм» написал он сам. Действительно, написал. Отличная книга. Вторая, «Маскарад» написана его отцом и посвящена событиям 1944-45 годов в Венгрии, когда автор спасал свою семью и многих других евреев от отправки в лагеря смерти и газовые камеры. Я ездил за Соросом в Ярославль, где он участвовал в форуме, посвященном развитию Интернета в университетских городах России, в подведении итогов программ своего фонда по сельским библиотекам, по развитию высшего и среднего образования в России. Был свидетелем его бесед, интервью, ответов на вопросы. Смотрел его выступления по телевидению, слушал по радио, читал в газетах. И опять та же досада. Все вопросы ни о чем, не о главном. И только когда стал читать его книгу, все встало на свое место. Именно в книге Джордж Сорос и ответил на все вопросы, которые мы хотели да боялись ему задать. Тогда и пришла в голову счастливая  идея «заочного интервью» с Соросом.

 

Человек-фонд

-Начнем с начала. Что такое «фонд Сороса», о многомиллионной помощи которого в России мы столько слышим. Какие страны он охватывает? Для какой цели существует?

-Созданная мною сеть фондов призвана способствовать развитию открытого общества. Эта сеть покрывать все страны бывшей Советской империи. Кроме того, она охватывает и другие регионы мира: Южно-Африканскую республику и десять стран южной части Африканского континента, шестнадцать стран Западной Африки, а также Гаити, Гватемалу, Бирму. Совсем недавно к ним присоединилась Индонезия. Кроме того, в Соединенных Штатах существует институт «Открытое общество».

-Это некая единая «благотворительная империя Сороса»?

-Нет, в каждом национальном фонде имеется совет директоров и штат персонала, которые определяют национальные приоритеты и несут ответственность за деятельность своего фонда. Их задача – поддержка гражданского общества. Они также стремятся наладить взаимодействие с органами центральной власти и местного самоуправления. Но бывает, что деятельность фонда вступает в противоречие с действиями правительства. Например, в Словакии и Хорватии фонды добились успехов в мобилизации гражданского общества на борьбу с репрессивными режимами. В Белоруссии и в Бирме мои фонды запрещены и осуществляют свою деятельность в этих государствах из-за рубежа. В Сербии фонд раньше работал в очень трудных условиях.

-Если можно, расскажите коротко об основных программах ваших фондов.

-Обычно мы реализуем комплекс сетевых программ. Таких, как высшее и среднее образование, молодежь, правовое государство, органы правосудия и правопорядка, учреждения искусства и культуры, библиотеки, издательская деятельность и Интернет, средства массовой информации, социально уязвимые слои населения (например, умственно отсталые), национальные меньшинства (особое внимание уделяем положению цыган), здравоохранение, алкоголизм и наркомания. Ну и так далее, список можно продолжать.

-Я знаю, что в России почти все эти программы действуют. Какие бы из них вы сами выделили бы в первую очередь?

-Можно вспомнить, что в провинциальных городах России мы открыли 33 компьютерных центра. Это помогает созданию в стране инфраструктуры Интернета. Электронная информация компенсирует все более робкое поведение прессы. В большинстве программ мы настаиваем, чтобы местные власти вносили тоже свои средства. Например, мы снабжаем книгами пять тысяч местных библиотек, требуя от властей покрытия четверти затрат в первый год, половины – во второй и три четверти – в третий. Действительно, они выделяют эти деньги. Когда мы хотели ввести программу реформирования системы образования в шести областях России, еще пятнадцать предложили нам ответное финансовое участие. Я намерен обеспечивать работу фонда в России до тех пор, пока он пользуется поддержкой общества и может функционировать свободно. Тягу к открытому обществу не удалось задушить даже во времена сталинского террора. Уверен, что она не исчезнет, каким бы ни было будущее России.

-Вроде бы наше общество перестало после 85-го года быть закрытым. Но стало ли оно открытым, в вашем понимании?

-В годы второй мировой войны и после нее смысл открытого общества казался очевидным по контрасту с закрытыми обществами, основанными на тоталитарных идеологиях – таких, как фашизм и коммунизм. Но с тех пор ситуация изменилась. Крах коммунизма не привел автоматически к возникновению открытого общества. Угроза открытому обществу исходит сегодня оттуда, откуда ее не ждали: от необузданного стремления к удовлетворению личного интереса. Ранее нам представлялось, что основное препятствие на пути построения открытого общества – это существование высшего авторитета, каковым объявляет себя репрессивный режим. Но теперь обнаружилось, что отсутствие властного авторитета и социального единства столь же опасно для здоровья общества. Распад Советского Союза показал, что слабое государство также может представлять угрозу для свободы.

-Многие у нас в стране наверняка задаются вопросом: а зачем все это Соросу надо – помощь России, борьба за какое-то открытое общество…

-Моя причастность России вполне конкретна и эмоциональна. Она уходит корнями в судьбу моего отца, ставшего в ходе первой мировой войны военнопленным и после бегства из сибирского лагеря пережившего русскую революцию. В детстве он рассказывал мне о своих злоключениях, и у меня было такое ощущение, будто я испытал их сам. После второй мировой войны, будучи студентом в Лондоне, я с энтузиазмом воспринял концепцию открытого общества Карла Поппера. Как венгерский еврей, которому удалось, взяв чужое имя, избежать смерти в нацистском концлагере, а затем эмигрировать и спастись от коммунизма, я в довольно молодом возрасте понял, как много зависит от господствующей формы социальной организации. Противопоставление Поппером открытых обществ закрытым представляется мне чрезвычайно важным. Именно благодаря его философии я пришел к идее создания сети фондов «Открытое общество».

-То есть у вас есть своя философская концепция?

-Философские рассуждения имеют тенденцию простираться в бесконечность. В начале 60-х я потратил три года, пытаясь выработать собственную философию, но в итоге пришел к тому, с чего начал. В один прекрасный день я прочитал то, что написал накануне, ничего не понял и решил прекратить свои занятия. И все же в своей новой книге «Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм» я делаю еще одну попытку. Меня воодушевляет успех, которого я добился, применяя разработанную мною концептуальную схему к реальной жизни.

-Можно вкратце? Для учебника «Как заработать свой первый миллиард»?

-Знаете, есть проблемы, не имеющие окончательных решений. Попытки найти такие решения могут лишь усугубить эти проблемы. Мыслитель, пытающийся обрести знание о собственной смерти или справиться с мыслью о ее неизбежности, сталкивается с неразрешимыми проблемами. Я называю их «проблемами человеческого существования». Однако есть и другие неразрешимые проблемы, с ними мы сталкиваемся во многих областях. Разработка системы валютных курсов, борьба с наркоманией, поддержание стабильности финансовых рынков – для них проблема неразрешимости более чем актуальна. Какой бы подход мы не стали реализовывать, это само неизбежно порождает новые проблемы.

-Коммунно-фашистские режимы решали их просто: запретить!

-На самом деле наше несовершенное понимание – очень важная часть реальности. Те же финансовые рынки зависят от мнения участников, которые играют важную роль в формировании событий. Перефразируя Декарта, скажу так: я – часть мира, который я пытаюсь понять. Следовательно, мое понимание является всегда несовершенным. Стремление к идеальному мироустройству, будь то коммунизм или даже система близких к равновесию рынков, утопично. А раз так, приходится выбирать наилучшее из возможного – общество, открытое для перемен и совершенствования. Так мы приходим к концепции открытого общества.

 

Исповедь финансового спекулянта

-Хорошо, как это помогает зарабатывать миллиарды?

-Разрабатывая тот или иной инвестиционный план, я заранее знал, что мое понимание ситуации не может не быть искаженным. Но это не значит, что я не могу иметь собственный взгляд на нее. Напротив, именно случаи, когда моя интерпретация ситуации расходилась с общепринятой и сулила финансовый выигрыш. Я искал у себя ошибки и, обнаружив, анализировал. Исходя из того, что инвестиционный план заведомо ошибочен, я всегда предпочитал знать, где кроются эти ошибки. Это не мешало мне инвестировать согласно этому плану. Наоборот, я чувствовал себя гораздо увереннее, когда знал, где кроется потенциальная опасность. (с.67-68) Самокритичность развилась во мне до того, как я начал действовать на фондовом рынке. К счастью, я занялся инвестициями, где это качество особенно полезно.

-Но мы-то думаем, что вечно сомневается в себе «гнилой интеллигент», а преуспевающий делец уверен в себе и в том, что всем перегрызет глотку…

-Ну да, мне приходится регулярно появляться в публичных местах, и на людях я должен излучать уверенность. На самом деле я вечно сомневаюсь в себе и очень дорожу этим качеством. Мой имидж и то, что я считаю своим подлинным «я», сильно отличаются друг от друга. Я с изумлением наблюдал за тем, как менялся мой имидж, а вместе с ним и я сам. Я стал «харизматической» личностью. К счастью, в отличие от многих, я не преисполнен безоглядной веры в себя.

-Вы сказали, что вы изменились…

-Да, во времена, когда я был активно действующим финансистом, я избегал всякой публичности. Появление моей фотографии на обложке журнала воспринималось мною как дурное предзнаменование.

-Суеверие игрока?

-Если и так, то оно возникло не на пустом месте. Публичность опасна для финансиста потому, что действует возбуждающе, и человек оказывается выбит из колеи. Столь же вредно высказываться публично по вопросам рынка. Впоследствии это может помешать изменить при необходимости свою точку зрения.

Для моего нового публичного «я» то, что думают обо мне другие, играет иную роль. Известность помогает заключать сделки, даже манипулировать рынками, но она же мешает моей деятельности как финансиста. Я демонтировал механизм, отвечающий за чувство тревоги и болезненности, неуверенности в своей правоте, который в прошлом направлял мои действия. Кроме того, яркий свет публичности лишает меня возможности оставаться анонимным участником процесса.

-Вы открыли совершенно поразительный внутренний мир финансиста. Как это вообще может ужиться с вашим имиджем мирового филантропа?

-Да, иногда у меня возникало ощущение, что во мне уживаются сразу несколько индивидуумов. Один целиком отдает себя бизнесу. Другой – деятельности, продиктованной социальной ответственностью. Еще несколько – частной жизни. Я предпринял попытку интегрировать разные грани моей личности, и могу констатировать, что она оказалась успешной. Это принесло мне огромное удовлетворение. Однако могу признаться, что это мне не удалось бы, если бы я оставался активным участником финансовых рынков.

-Вы уже несколько раз сказали, что отошли от активной финансовой деятельности. Это что, правда?

-Управление финансами требует от человека полной отдачи. Все, что отвлекает от главной цели – получения прибыли, должно быть отринуто. Вы не на минуту не должны отвлекаться от того, что происходит на рынке. Тех, кто не ставит прибыль выше всего остального, или вытесняют с рынка или отодвигают на второй план. Но это «все остальное» тоже ведь присутствует в нашей жизни. Хорошо помню, как однажды я метался по лондонскому Сити от одного банка к другому, пытаясь договориться об открытии кредитной линии, без которой мой фонд потерпел бы неминуемый крах. Напряжение было такое, что я вдруг почувствовал, - сейчас у меня прямо здесь, на Лиденхолл-стрит, случится сердечный приступ. И мысль: сейчас вот умру и – проиграю в затеянной мной игре…

-Типичная психология игрока! Но ведь как игрок вы невероятно удачливы. Личный капитал в три миллиарда долларов достаточное тому подтверждение?

-За более чем 31 год деятельности созданный мной Quantum Fund обеспечил акционерам доход на уровне, превышающем 30% годовых. 100 тысяч долларов, которые вы бы инвестировали в 1969 году, принесли бы на сегодняшний день 420 миллионов долларов. Даже с учетом 20-процентного спада в первом полугодии прошлого года, из-за которого я объявил 30 апреля 2000 года о трансформации этого фонда в более консервативный финансовый институт.

-То есть вы много проиграли?

-Я потерял колоссальные деньги на кризисе 1997-1999 года и на буме Интернет-компаний. Я действовал, опираясь на ложный тезис. Про экономистов часто говорят, что они предсказывают десять кризисов из последних трех. В полной мере это относится и ко мне. Но в тех немногих случаях, когда я оказывался прав, все мои затраты окупались с лихвой, поскольку, чем дальше рынок находится от равновесия, тем большую, в случае удачи, он сулит прибыль. Мой успех на финансовом поприще объясняется воображением, интуицией и неизменно критическим настроем. К сожалению, мои золотые дни позади. Нет зрелища более жалкого, чем престарелый чемпион на ринге.

-Допустим, что вы не скромничаете. Но почти все финансовые кризисы и обвалы 90-х годов связываются с вашим именем. Вы наверняка знаете об этой вашей «демонической» репутации?

-Я веду игру по правилам. Игра основана на конкуренции. Если я воздержусь от игры, мое место займет другой. Да, принимаемые мною решения имели социальные последствия. Купив акции компаний Lockheed и Northrop после того, как их руководство обвинили в подкупе, я помог удержать на прежнем уровне котировки этих акций. Когда я в 1992 году играл на понижение фунта стерлингов, моим противником в игре был Английский банк, так что, по сути, я вытягивал деньги из карманов английских налогоплательщиков. Но если бы я принимал эти последствия во внимание во время игры, это бы осложнило мои расчеты между риском и выигрышем и сократило бы мою прибыль. В утешение себе могу сказать, что если бы не я, акции купил кто-то другой, а фунт стерлингов был бы девальвирован даже не будь меня на свете.

-Иначе говоря, деньги не пахнут, и совесть не мучает?

-Финансовые рынки не являются аморальными, - они вне морали. Их участники анонимны и, пока играют по правилам, освобождены от морального выбора. Имей я дело не с рынками, а с людьми, я бы не мог его избежать и, значит, зарабатывал бы деньги не так успешно. Теперь, когда я стал общественной фигурой, этот довод уже не работает: мои заявления и действия способны влиять на рынки. Это порождает проблемы морального свойства. Мое положение как участника рынка стало более сложным.

-Например?

-Скажем, я был активным сторонником запрета противопехотных мин. При этом мои фонды владели акциями компаний, эти мины производящих. Я чувствовал себя обязанным продать эти акции, несмотря на то, что это было выгодным вложением капитала. Скажу больше, из-за того, что я их продал, они значительно выросли в цене. Не будь я общественной фигурой, я бы этого не делал. Продажа мною акций не повлияла на производство этих мин. Однако, у меня уже не было тех аргументов, которые есть у анонимных участников рынка.

-То есть посильное стремление к моральному обществу подкосило в вас внеморального финансиста?

-Ну да, некоторые журналисты считают, что своими аргументами я просто пытаюсь оправдать аморальные поступки, совершенные мною как финансовым спекулянтом. Я же говорю, что надо различать наши роли как участников рынка и как политиков. Первые играют по правилам, стремясь к личной выгоде. Вторые – создают эти правила, руководствуясь представлениями об общем благе. Разделите эти роли и вы добьетесь успехов и там, и там.

-Не знаю, кому как, но вам именно это и удалось.

-Период моей карьеры анонимного финансиста продолжался до девальвации фунта стерлингов в 1992 году включительно. После чего я снял маску и позволил говорить о себе как о человеке, “подорвавшем Английский банк”. Я лишился анонимности. Я стал общественной фигурой, высказывания которого могут иметь серьезные последствия. Я не могу не выносить моральных суждений. А значит практически не могу участвовать в рыночной игре.

-Перейдя к общественной благотворительности?

-В финансовых играх я был одиночкой. Когда у меня появились деньги, которыми я мог распоряжаться единолично, я создал благотворительный фонд. Понимаете, зарабатывать деньги и тратить их – гораздо легче, чем подводить мораль под извлечение прибыли. Я смог стать чем-то вроде гигантского трубопровода, в один конец которого деньги вливаются, а из другого – выливаются.

-Но благотворительность в тех масштабах, что у вас, превратилась в гигантское предприятие, в котором участвует множество людей и расходятся всякие политические круги?

-Начав заниматься благотворительностью, я решил держать свои фонды в стороне от своей деловой жизни. Это и обусловило их успех, как прежде я сосредотачивался только на бизнесе. И все же полностью сохранить дистанцию не удалось. Мои фонды все более втягивались в деловую активность, поддерживая газеты, издательства, встающие на ноги предприятия, организуя доступ в Интернет, осуществляя микрокредитование. Страна, в которых работали фонды, нуждались в инвестициях не меньше, чем в благотворительности. После продолжительных размышлений я решил инвестировать капитал в Россию. В итоге нажил крупные неприятности.

 

Кто и что потерял в России

-Вы, конечно, имеете в виду покупку акций “Связьинвеста”?

-Да, в 1997году я решил принять участие в аукционе по продаже этой государственной телефонной холдинговой компании. Это решение далось мне нелегко: я слишком хорошо знал о всепроникающей коррупции в России. Но если России не удастся перейти от бандитского капитализма к легитимному, то и вся моя благотворительность окажется ненужной. Аукцион по “Связьинвесту” был первый, на котором государство не оказалось обманутым. Мы предложили хорошую цену – чуть меньше двух миллиардов долларов, причем, почти половина этих денег принадлежала мне. Если бы переход к легитимному капитализму совершился, это было бы выгодное вложение денег. К сожалению, этого не произошло. Аукцион послужил причиной жестокой схватки между олигархами. Среди жуликов начался разлад.

-Особенно против был Березовский?

-Да, у меня было с ним несколько откровенных бесед. Я сказал ему, что он богатый человек, у него миллиарды. А он ответил, что я не понимаю сути. Дело не в том, насколько он богат, а насколько он сильнее Чубайса и других олигархов. Либо он их уничтожит, либо они его. Я близко наблюдал этот спектакль. Березовский предал гласности получение Чубайсом 90 тысяч долларов по фиктивному контракту на написание книги, тогда как на самом деле это была плата олигархов за его руководство ельцинской компанией. Они все были похожи на людей, дерущихся в лодке, которую несет к водопаду. В экономике страны наметился спад, кульминацией которого стал дефолт в августе 98-го.

-И дальше избрание нового президента?

-Феноменальное возвышение Путина буквально из ничего сильно напоминает политические махинации, обеспечившие переизбрание Ельцина в 96-м году. Благодаря долгому опыту общения с Березовским я чувствую его руку в обоих предприятиях. Нет никакого сомнения в том, что победу Путина на выборах обеспечила война в Чечне. Во время нашего полета из Сочи в Москву в 1997 году Березовский рассказывал мне, как он подкупал командиров чеченских и абхазских отрядов, воюющих против России. Когда Шамиль Басаев вторгся в Дагестан, я сразу почуял неладное. Моя догадка получила бы подтверждение, если бы Басаев ушел из Дагестана к сроку, поставленному Путиным. Басаев ушел. Популярность Путина сразу же подскочила. Мне не верилось, что взрывы жилых домов в Москве тоже являются частью плана кампании по оправданию войны. Это было бы слишком дьявольским приемом. И все-таки я не мог исключить злого умысла. С точки зрения Березовского эти теракты не только помогли бы избрать президента, который гарантировал бы неприкосновенность Ельцину и его семье, но и обеспечили бы ему власть над Путиным. До сих пор не произошло ничего, что заставило бы меня отбросить эту гипотезу.

-И все же вы считаете, что не только внутренние дрязги, но и отсутствие полноценной внешней помощи не дало стать России по-настоящему открытым обществом?

-Да, я убежден, что если бы западные демократии приложили некоторые усилия, России удалось бы выйти на прямую дорогу к рыночной экономике и открытого обществу. России симпатизировали, но и только. Открытые общества Запада не верили в открытое общество как универсальную идею, воплощение которой в жизнь оправдывает все усилия. Запад готов был помочь словами, но не деньгами. С этим открытием связана моя величайшая ошибка и глубочайшее разочарование.

 

Трудно оценить однозначно деятельность таких личностей как Джордж Сорос. Хотя бы потому, что он активно действует в мире, который сам неоднозначен. Выиграть здесь методами, доступными плоскому рассудку вряд ли возможно. Ситуация усложняется еще и тем, что Джордж Сорос отдает себе весьма точный отчет в происходящем и действует сознательно. Поэтому наблюдать за ним и разгадывать его не только как финансового игрока, но и как цельную личность необычайно увлекательно. Безусловно, он вполне годится в герои захватывающего романа. Он умеет проигрывать и выигрывать с одинаковым внешним достоинством. Географически нам ближе его “русская история”: акции “Связьинвеста”, купленные им за миллиард долларов, сегодня стоят 150 миллионов. Если к потерям прибавить деньги, потраченные в России на благотворительность, то как раз миллиард и получится. В августе 98-го Сорос приложил все усилия, чтобы не допустить дефолта, но проиграл. Банк был сорван не им. Говорит, что слишком увлекся написанием своей книги и потерял контроль над ситуацией. То есть он еще и сам может писать этот свой роман о себе, когда непонятно, что правда, а что – ход в этой захватывающей игре, касающейся всего земного шара, оказавшегося таким глобально небольшим и доступным. Так что думайте, господа. Размышляйте. Делайте свои ставки. В каком-то смысле мы и сами все здесь на кону у жизни. Перефразируя классика, скажем: жить стало лучше, жить стало интересней.

Журнал «Персона», 2001 год

 

III.

Бизнес занятие людей ущербных, впрочем, как и любое другое, поэтому они и не могут остановиться. Бог придумал фитнес-клуб, чтобы было чем заняться, когда не нужно заниматься ничем. Она поехала, хоть не было ни латинос, не черта с перцем, одни тренажеры, вечно она не совпадает с расписанием. Видимо, это тоже комплекс. Если некого подозревать, надо подозревать себя. Не сильно отвлекаясь на секс, который ходит бок о бок с тренажерами, танцами, йогой и прочим твоим телом, разглядываемым в большом зеркале.

Богатый человек, по определению, плохой. Особенно в России, и особенно, если это женщина. Потому что, как правило, связана с властью, то есть нечиста совестью и прочими интимными частями духа и тела. Или так тупа, что даже не видит этого. Впрочем, мало кто видит, не только женщины. К тому же она любит надевать темные очки. Особенно это красиво зимой. У нее слишком красивые глаза. Иначе, когда видит людей, у нее растекаются зрачки. Теперь она проходит сквозь толпу, оставаясь в капсуле одиночества.

Еще ей нужна подруга, которая подбадривала бы ее своим здравым смыслом. Как античный хор в трагедиях. Чистая терапия. По деньгам она это себе уже может позволить. Наладив производство армянской кошенили для получения кармина, она обратила пурпур червца себе в зависимость. Если присмотреться, деньги буквально лежат у нас под ногами, особенно в России, где все племя занято только пожиранием друг друга. Она, как белый человек, наблюдала со стороны, занимаясь своими цивилизованными делами. Не с дикарями же вступать в диспут о моральных нормах каннибализма.

Когда-то она была дурой, думая, что большие деньги избавляют от общения с людьми. Наоборот, с трудом сколотив свой мирок, она накликала на себя всякую шваль. Они готовы были в любой момент разорить все, что она любила. Даже, чтобы прихлопнуть комара, надо не махать бесплодно руками, а точно знать, что делаешь. Тем паче, чтобы прихлопнуть человека. А эта склизкая мразь ни для чего иного, если вдуматься, и не годится.

Читая, она всегда поражалась плоской глупости того, что пишут одни люди для передачи другим. Когда-то она думала, что это такая книжная условность, - картонные фигурки, исполняющие сюжет. Вроде как в кино. Не надо путать жизнь с искусством, как делают мелкие уроды, ее окружающие. У нее своя жизнь, где, по меньшей мере, на измерение больше, чем в той фабрике диалогов, где одни дебилы хотят понравиться другим дебилам.

Потом она поняла, что эти люди и впрямь подражают тому, что прочитали в мятых детективах, шевеля губами. Они решили, что все это и есть на самом деле.

Сначала она думала, что они существа иной породы. Типа кожаных спирохет. Нет, просто на них играли, как на флейте. Телевизор, кино, те же детективы, неумение владеть собой и анализировать ситуацию. И, конечно, отсутствие подвздошной пазухи, которая и позволяет быть человеком, уходя от людей.

Ее бизнес был – на краю. Она сама его придумала. На границе жизни свои источники энергии, которыми она движет ветряные мельницы. Не путать с толстозадыми целительницами и спиритами. Они специально приставлены, чтобы направлять в другую сторону, в тупик на третьем пути.

Она научилась слышать людей, не слушая их. Вокруг нее был вакуум, привлекавший внимание, где бы она ни была. Не надо кривляться, достаточно молчать. «После убийства наступает особенная тишина», - говорил ей знакомый киллер. Она знала эту геометрию шахмат, снимающую ненужные фигуры. Слишком много людей, слишком они все близко к тебе, от этого тошнит и плохо. Женщина вообще осуждена пребывать в своем настроении.

Вспомнила, как, приехав в Москву учиться, жила одно время в общежитии, пока не нашла денег, что снимать отдельную квартиру. Животное отвращение к чужому человека, который все время находится рядом с тобой, она помнила до сих пор. Вся культура, небось, возникла как способ защиты от этой вонючей человеческой чумы.

С такими-то мыслями она, дура, еще и замуж вышла. Хорошо, что ненадолго и без последствий. Почти без последствий. Наверное, у нее всегда бывали периоды нежелания жить, которые некоторые называют мудростью. Но после развода она всерьез сконцентрировалась на них. Они не просто очищали ее от обычных шлаков, они давали перспективу ее бизнесу.

И еще, - никогда не торопи процесс.

Звонки по мобильному будоражили ее. Она или отзванивала, быстро решая вопрос, или вовсе отключала телефон. Никаких таблеток. Все таблетки растворены в воздухе. Свет и тьма, нет мочи. История налажена, идет сама по себе, и один человек может успокоиться, - без него все будет идти точно так же. Это она по поводу своего бизнеса. Пока ее бизнес растворяется в этом воздухе, он будет длиться. Другое дело, сколько вони в этом воздухе.

И еще, - людей в природе почти нет. Есть типы людей, закладки в толстой книге жизни. Военный, повар, дворник, философ, адвокат, писатель, мясник, аптекарь, клерк, могильщик, музыкант, сумасшедший, продавец, сторож, художник, поэт, газетчик, шофер, охранник, менеджер среднего звена. Человек расширяется как кожаная перчатка. Может расширяться очень долго, пока не лопнет, не порвется, пока его не выбросят за ненадобностью, чтобы купить что-то более модное. Или вообще наступает лето, и никакие перчатки не нужны, тем более, из человеческой кожи под два метра ростом пяти пудов веса.

Ей нравилось философствовать за рулем автомобиля. Дела, блин. А то бы так и сидела в кабинете, погруженная в то, что после физики. Ее кабинет дома был больше похож на будуар, - с диванами и креслами, - но все же был кабинетом. С тяжелыми малиновыми портьерами, вроде тех, что видела в детстве у тети Любы, у которой муж работал в галантерейном магазине, а они были ее близкими, хоть и бедными, родственниками. Потом мама рассказала, что в тяжелые моменты близости ОБХСС, они держали у себя в доме чемоданчик с их драгоценностями. К чему это она сейчас вспомнила?

Ах, да. Первое, что она делает, когда выходит из дома и сталкивается с людьми, это теряет зрение. Не видя других, только и хранишь себя. Мало кто знает, где проходит та самая граница, которую в случае чего надо перейти. Она тоже хранит ее в глубокой тайне.

Мы сделаны из двух частей, это понятно. Тот, кто зашел глубоко в себя, вряд ли может командовать другими людьми как шашками на доске. Она смогла. Полдня проводила в одинокой скорби, полдня – в жестокой радости общения с другими. Она не пила водку, не нюхала кокаин, чтобы снять напряжение. Она умирала и оживала. Убивала других людей и обдумывала воскрешение умерших, - вслед за Анри Сторельсом и Николаем Федоровым. Она жила так, как жить невозможно. В истерике и в созерцании. Тут-то и вышибается, когда в глазах темно, свет из огнива.

Каждый человек рождается от двух, - отсюда и его раздвоенность. Ее мудрый папа-подкаблучник и активная мама, на которой держалась семья и еще несколько человек поодаль. Они оба были хорошие, и теперь она должна выполнять их программу.

Преступление, как заметил Оскар Уайльд, заменяет плебсу высокое искусство. Ей, как человеку двойственному, доставляло удовольствие и то, и другое. Причем, в разное время. Доктор Джекил и госпожа Хайд пустили в ней свои корни, дав пышный цвет. Теперь она, как пьяная, без тормозов, на воздусях. О, если бы она могла объявить людям, как те должны стараться поумнеть, чтобы выжить, поскольку умных она не убивает.

Бизнес, как и жизнь, как понимаешь в старости, это чисто математическая проблема. Ее бухгалтер, которого она считала своим гением, - добрым или злым, это уже покажет следствие, - рассказывал, как в минуты досуга, начиная с детства, пересчитывал шаги, прочитанные книги, проехавшие машины разных марок, количество дней, часов, минут, секунд, оставшихся до чего-то, что ему было нужно, заработанных денег, строчек в документах. Когда она спросила, зачем, - он ответил, что именно таким образом грязная людская каша вокруг обретает смысл и порядок. Когда она спала с ним, она догадалась, что он считает количество фрикций, стремясь к какому-то личному достижению, а также к выправлению общей статистики. Он был прав. Она теперь была в его списке. Как мутное зимнее солнце этого дня, когда она задумалась о покое. Слишком уж темно было в глазах.

Люди, с которыми спишь, тоже составляют математическую прогрессию, это точно. Он же рассказывал, что, когда нет сил, и дрожат руки, воспринимаешь все как море, в которое входишь, как единое целое, то ли солнце, то ли пустоту, неважно. Больше всего его волновало, куда деть собственное тело, когда умрешь. Какая-то гипертрофированная и совестливая чистоплотность.

Когда человек мыслит, следовательно, существует, - он глуп, поскольку не может представить, как легко его отключить от мышления, а вегетатика оставит его в покое через время, которое уже неважно. Ей нравились слова Генри Киссинджера: «если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят». Какое-то время можно продержаться на таблетках, на крепком чае, непонятно только, зачем. Она же не солдат в армии невидимого фронта, как они все. Ей зарплату не платят, она зарабатывает сама.

Недавно она получила окончательные доказательства того, что есть два вида людей, один из которого людьми не являются. Обычно это знание приходит перед смертью. Она это тоже знала. В России они сейчас у власти, ей, так или иначе, конец. Она двигалась непрерывно, переезжая из одного места в другое, не потому, что пыталась скрыться, наоборот, - но деньги любят движение. У нее была специальная секретарша, которая занималась только билетами, маршрутами, встречами с людьми на этих маршрутах. Ты не должна была знать ни минуты покоя, потому что только там обретала форму. Это как наркотик.

По выходным дням она, как полководец, сидела перед листом бумаги, обдумывая, с кем и когда встретится, и по каким вопросам, чтобы все предвидеть заранее. С годами плохо соображаешь, надо все записывать. А тут еще сны путаются с реальностью, поскольку последняя из-за своего обилия, все больше уходит в туман. Та же секретарша распечатывала ей схему вчерашних и завтрашних встреч, и она приписывала, что там было и что надо будет сделать потом. В эти минуты она приходила в себя. Появлялся какой-то смысл. Лабиринт расширялся. В центре его был не минотавр, а могила.

Завтра утром опять уезжать в аэропорт. Она принимает душ, а потом успокаивающие таблетки, чтобы заснуть хоть ненадолго. Как и все физические тела, она получает ускорение по ходу самого движения. Когда трется о другие тела и привычную колею. Каждый смотрит на мир сквозь свою амбразуру, - будь то поэзия, деньги или разговоры в бессонницу с самой собой.

Она не любит, когда люди долго мешают ее общению с самой собой. Этот их недостаток продолжает их достоинства, когда она от себя отдыхает. Ее отдых это работа. Приходя в себя, она удивляется, что люди слушаются ее. Не плюнут в морду, не уходят, бросив работу, даже если она не платит им денег, - она и такие опыты вынуждена проводить, поскольку платит свои личные деньги, а они тратят чужие, то есть опять же ее собственные. У нее деньги приносят больше пользы, чем у них. Это она так серьезно шутит, что люди пугаются.

Вдруг секретарша говорит, что, когда она видит в компьютере муравьев, которые бегают в глубине экрана, за самой его белизной. Но, когда присмотришься повнимательнее, муравьи исчезают. Она долго рассказывает. Приходится отойти, и тогда она вновь начинает набирать текст, который давно уже надо было отослать по переданному ей адресу.

После слов секретарши она и сама начинает видеть этих муравьев, и приходится строжайшим образом запретить себе это, чтобы вернуться в нормальное состояние. Потом она понимает, что нормальное - это состояние плоских людей, которые ее окружают. Поэтому она и устает среди них до смерти. Плоские умирают по-своему, никак. И живут никак. Некоторые, как ее бухгалтер, живут только потому, что считают шаги и секунды, незаметно продвигаясь вперед, как слепые во тьме. Эти люди способны ездить в метро и жить, не просыпаясь на ходу.

Иногда, начитавшись хороших книг, даже она ненадолго начинает любить людей. Ей хочется быть мудрой, уметь видеть в плохом хорошее. Для будущей мудрости безразлично, сколько людей она изведет, прежде чем примет постриг блаженства. Там ей видится особый круг лысых китайцев с кисточками на затылке. И жизнь измеряется количеством афоризмов, которые отщелкиваешь, сидя на зеленой ветке.

Поскольку деликатные вопросы санации деловой жизни не оставляют письменных следов, то их как бы и не существует. Даже в небесной Книге они напечатаны бледным, почти не видным шрифтом, сходным со снами. И все же она старалась запоминать тех, кто составлял статью расхода. Имя «леди смерть» ей отчасти льстило.

Ей нравился подробный, яркий быт магазинов, который с детства был для нее праздником. Сквозь туман младенчества ее подвозят на санках к старой булочной в Покровском-Стрешневе. Она поднимается по ступенькам в этот портик с колоннами, внутри тесно, стоят вазы с конфетами, ей купят шоколадное печенье «Садко». Она нюхает тот особый запах, от которого сейчас даже в висках, если напрячься, ничего не осталось, кроме памяти, что он был.

Теперь она сама может творить эти места в городе, где чисто и светло. Все расплывается в мелких вещицах, в цветных подробностях. Она бы и рада прочертить геометрические линии мышеловки, в которую попадут особые из уродов, мешавших ей по жизни, но отвлекается, как и любая женщина. Она гордится тем, что женщина. Мостить людьми дорогу нелегко, особенно в будущее и особенно женщинами. Мужик как-то быстрее смиряется и лежит без движения. Люди так устроены, чтобы питаться друг другом, поэтому, решила она когда-то, их и надо извести как можно скорее. Она не брезглива.

Она изучала работу их механизмов, как и что они умеют делать, все их приколы. Так она когда-то изучала своего бывшего мужа и ребенка, пока это не стало болезненно неприятно из-за их явной ненависти к ней. И она забыла о них. Для их собственной пользы. Чем они дальше от нее, тем здоровее. Если нужны будут деньги, попросят, даст.

Человек поработает сколько-то, как часы, а потом его на помойку. Что еще надо? В России чаще всего просто на помойку. Занятий никаких нет, кроме издевательств друг над другом. А ей хочется слаженности, пока не начнут всех резать, и ее вместе с другими. Когда нет слаженности, ее мутит. А режут всего один раз, и относиться к этому надо философски.

Она никогда не сосредотачивалась на тех, кого надо было убрать. Даже сознание не должно оставлять следов. Живя в России, идешь в бессознанку. Да и убивать, словно во сне, всегда надежней. Лицо вроде бы знакомое, но не вспомнить. Двигаешься, как лошадь к воде и как лунатик по проволоке, иначе нельзя. Столько тупости и абсурда, что о нем нельзя думать, сохраняя рассудок. Каждую минуту тебя сбивает с ног общей дуростью людей и мироустройства. Кто же все это затеял, спрашиваешь себя, особенно когда видишь по телевизору жирных православных священников, которые провожают каких-нибудь несчастных олимпийцев или молятся за благоденствие кремлевского начальства, или освящают очередные складские помещения. Однажды и ее сотрудницы попросили освятить новый супермаркет, который они открывали в Марьиной роще. Говорили, что вроде бы на этом месте прежде было какое-то кладбище. Тогда она уехала во Владимир с проверкой филиалов. Те, кто были, рассказывали, что священники содрали кучу денег, безобразно себя вели. Все, что писали о них до революции, было правдой, кроме того, что они теперь все или бывшие военные, или чекисты.

Это к тому, что надо сразу правильно выбрать вектор движения. Чтобы муравьи, которые бегают внутри тебя, разнося энергию возбуждения, быстро двигали повозкой. Золушки это понимают хорошо. Тебя несет сила, которая выше тебя. Потом разберешься в ее происхождении, говоришь себе.

Она доверчива как Отелло. Только не так откровенно впадает в гнев. Сначала подумает. От этого ум крепче, но и печальней. Это раньше люди казались ей материалом не для одного романа. Потом они прошли стадию рассказа, новеллы, потом статьи в газете, потом некролога и, наконец, стало довольно эпитафии и дат жизни – в большой генеалогической коллекции курьезов.

Лучше бы бились над тем, как оживить людей, а не отчего он умер. Никто лучше людей не сбивает с толку. Часами одиночества и сна она должна вправлять мозги на место. Давно понимала, что все висит на волоске и скоро кончится. Она и бизнес себе выбирала поближе к границам всего со всем. Надо бы ни от кого не зависеть.

 

Портрет под стенограмму.

Борис Березовский: демон или человек-система?

Человек, ставший мифом.

Наверное, в России конца ХХ века нет более мифогенной фигуры, чем Борис Абрамович Березовский. Кажется, что эта юркая фигурка в черном фраке, мелькающая в умах и на телеэкране, воплощает давнюю мечту русского народа о еврейском заговоре и кознях людей, которых в разное время называли масонами, сионистами, космополитами, а ныне – олигархами.

Трудно найти событие в новейшей российской истории, за которым не видели бы направляющую руку Бориса Абрамовича. КГБ вчера – это Березовский сегодня, тут спора нет и быть не может. Назначения и снятия премьеров, уход и неуход Ельцина, война в Чечне и мир в Чечне, падения рубля и громкие заказные убийства – все это в каких-то своих тайных целях организовал и продвинул Борис Абрамович Березовский.

Он скупил важнейшие средства массовой информации, включая 1-й канал телевидения и лучший издательский дом “Коммерсант”.Он выкачивает из страны нефть и субсидирует разрушение Чечни с последующим ее восстановлением на бюджетные деньги. Это Березовский задумал и осуществил неожиданное предновогоднее отречение Ельцина от престола и плавную передачу полномочий президента Путину – ставленнику Семьи, за которой маячит тот же Борис Абрамович.

Как известно, крах монархии в России в начале века организовали Распутин и стоящие за ним еврейские деньги. На сегодняшний день Березовский удачно сочетает в своем лице одновременно и Распутина, и стоящие за ним еврейские деньги.

Трудно найти известную фигуру, за убийством которой не видели бы заказчика Березовского. Это и знаменитый телеведущий Влад Листьев, и банкиры, и политики. Сам Березовский рассказывает, что он приехал к своей маме ее проведать, а мама встречает его на пороге и в ужасе говорит: “Боря, только что по телевизору сказали, что ты “заказал” Галину Старовойтову. Это правда?” – “И что вы ответили?” – спрашиваем мы с неподдельным интересом. – “А что тут ответишь?”

Странное дело. Ответов Березовского, этого крупнейшего владельца СМИ в России, не может услышать сегодня не только мама, но и вообще никто. Между тем, он отлично формулирует свои мысли да и не скрывает их. За каждым его действием стоит четко выстроенная рациональная система. И сами действия, с виду неожиданные, укладываются в цепочку причин и следствий. Но Березовского некому и незачем слушать. Для народного мифического сознания, что бы ни говорил этот демон – ясно, что врет. Для политиков и дельцов – доктор наук Березовский чересчур заумен. Для журналистов интересны какие-нибудь семейные и скандальные штучки. Да Березовский и не настаивает: дело для него важнее слов.

Он становится депутатом новой Думы от Карачаево-Черкесии, взрывного района Кавказа, который он же сам и замирил. С собой для встреч с избирателями взял скандально известного тележурналиста Сергея Доренко и не менее известного кинорежиссера и русского патриота Никиту Михалкова, публично изъяснявшегося в любви к Борису Абрамовичу. Он объединил своей премией “Триумф” лучших представителей творческой интеллигенции, устраивающей каждый год рождественские фестивали. Он вел суровую войну со своими личными врагами, партией московского мэра Лужкова и бывшего премьера Примакова, мечтавшего посадить Березовского в тюрьму. Но они проиграли декабрьские выборы в Думу и их перспективы сегодня плачевны. Он ведет суровую информационную войну с подвластными Лужкову СМИ, в том числе с желтоватым “Московским комсомольцем”, который как только не потоптался на БАБе, как они его окрестили .В частности, много раз утверждали, что БАБ – сын раввина.

Самое время с этого и начать беседу с Борисом Березовским.

 

Пятый пункт России.

-Борис Абрамович, ваши недоброжелатели неоднократно отмечали в вашей биографической справке, что вы сын раввина. Конечно, трудно представить себе советского доктора наук с такой родословной, но все же. Кто были ваши родители?

-Да, ну я бы гордился, если бы я был сыном раввина. Но я так же горжусь, что я сын своего отца, который раввином не был. Мой отец прожил достаточно тяжелую жизнь. Родился он в Томске, по образованию был инженером-строителем, всю жизнь проработал на разных кирпичных заводах. Обычно как главный инженер, заместителем директора. Родился я в Москве в 46-м году.

Отец прошел через все, через что проходил нормальный советский человек. В том числе и через что проходили советские евреи в конце 40-х – начале 50-х годов. С 51-го по 53-й годы он просто не работал, потому что его никуда не брали. Семью кормила в то время бабушка, мать моей матери, которая была русской.

Мне кажется, что вопрос национальности это вопрос внутренней идентификации, не связанный с кровью. Это то, как ты сам себя понимаешь. Мы прекрасно знаем людей, у которых четверть еврейской крови, они говорят:“я – еврей”.Мы прекрасно знаем людей, у которых три четверти еврейской крови, они говорят:“я – не еврей”. То же и по отношению к другим нациям.

-А как вы себя лично идентифицируете?

-У меня на самом деле сложное восприятие. Скорее, я все-таки себя идентифицирую космополитично, поскольку мне не удалось выработать стойкого инстинкта национальной принадлежности. Может быть, отчасти это нашло выражение в том, что я в достаточно позднем возрасте крестился. Поскольку это было в 94-м году, легко подсчитать, что мне уже было в это время 48 лет. Крестился я в Тарасовке, есть такое место под Москвой, я там очень много лет прожил, оттуда как раз моя первая жена. Именно там я и решил креститься.

Ну так вот, возвращаясь к родителям. Мать всю жизнь работала медсестрой в институте педиатрии, проработала там, по-моему, лет тридцать.

-И все же, возвращаясь к национальной идентификации. Один из скандалов, связанных с вами, заключался в том, что когда вы заняли одну из важных государственных должностей, обнаружилось, что у вас, кроме российского, есть еще и израильский паспорт.

-Это был 93-й, по-моему, год, у меня на то были свои причины, я тогда же о них и рассказывал. Опять же, я не рассматривал этот вопрос как принципиальный для себя. Что, вы считаете, если граждане берут для себя греческий паспорт или швейцарский, или, не знаю там, английский – они идентифицируют себя по национальному признаку? Это глубочайшее заблуждение.

Одно дело внутренняя национальная самоидентификации и совсем другое - идентификация на уровне государства. Между прочим, единственное государство, которое произвело это разделение самым четким и последним образом – это США. Конечно, для этого там были предпосылки: никто не мог сказать, что, мол, мои предки прожили здесь пятьсот лет. Но, с другой стороны, все приехавшие имели свою национальную традицию. И это был один из главных вопросов, вокруг которого велся спор при создании США: а не сделать ли отдельные кантоны? Чтобы здесь были только испаноговорящие, там только англоговорящие и так далее. И принципиальное решение Джефферсона заключалось в том, что это абсолютно недопустимо, поскольку приведет к разрушению страны. И именно его решение стало предпосылкой к созданию единственно реальной мировой империи.

-Значит ли это, что США – именно та страна, которая вам нравится больше всего?

-Вы знаете, я вам отвечу иначе. И думаю, что тогда вам многое станет ясно. Я задумался над тем, как бы одним словом охарактеризовать ту или иную страну. Одним-единственным словом, которое отличило бы эту страну от остальных. США – это свобода. Англия – консерватизм. Франция – шарм. Италия это Рим. Германия – порядок. При этом я никогда не задумывался над тем, каким, словом определяют Россию.

Однажды я разговаривал на эту тему со своим приятелем. Он родился в Киеве, жил там до восьми лет. Потом уехал в Канаду с родителями и прожил там тридцать лет. Потом вернулся в Россию уже в качестве сотрудника крупной финансовой компании и прожил здесь пять лет. И вот он задает мне этот вопрос: как я думаю, каким одним словом можно охарактеризовать Россию?

Неожиданно я понял, что никогда не задумывался над этим. Ну, понятно, что Россия это родина. Как сказать более точно тем, кто здесь родился? А он прожил там тридцать лет и уже смотрит как бы снаружи. И вот он говорит: Россия, если одним словом, это – экстрема. Максимализм. И я абсолютно с этим согласен.

Как-то так получилось, что я очень долго откладывал для себя чтение Бердяева. Мне казалось, что я еще не готов, что мне не очень будет интересно. И вот недавно я прочитал Бердяева и прочитал очень вовремя для себя. Мне везет: я читаю книгу именно тогда, когда она мне очень важна. И Бердяев совершенно четко пишет именно об этом: мы, русские – максималисты. И русский идеализм связан именно с максимализмом.

Посмотрите на русскую историю, даже самую ближайшую. Если плановая экономика, так она уж до конца плановая. Если уж рыночная так до самого предела. И так на самом деле во всем. И тут же я вспомнил слова Квасневского, польского президента. Как-то при встрече он мне говорит: слушай, ты знаешь, очень странно, поляки и русские – славяне, а такие разные. Мы, говорит, поляки, бьемся до первой капли крови, а русские – до последней.

Абсолютно точно. Опять то же самое. И если говорят о русской национальной идее, которая вдруг да перейдет в нацизм, то это опять будет такая абсолютная крайность, перед которой немецкий нацизм покажется цветочками. Весь мир содрогнется.

-Так что, вы считаете, что России не нужна национальная идея?

-Если рассуждать серьезно, то такая огромная страна как Россия не может жить без национальной, без государственной идеи. Я имею в виду Россию как цельное государство, которое будет продвигаться вперед и прогрессировать.

У нас была национальная государственная идея – построение коммунизма. Сейчас эта идея разрушена. Нам сказали: вашей новой идеей будет демократия, будет рынок. Извините, но это не идея. Это – средство для достижения какой-то цели. Какой?

Национальную идею придумать нельзя, сколько бы институтов для этого не создавать. Ее можно только поднять с земли. Она там и лежит. Это идея национал-патриотическая. Абсолютно ясная для общества. И вообще в любом обществе в любой кризисной ситуации появляется эта идея. И это совершенно нормально. Россия в этом смысле не является исключением. Есть идея и при некоторых условиях она сформируется в идеологию. Все.

Спрашивается, а что, больше ничего нет? Ничего другого? Отвечаю: глубоко убежден, что есть. И это не та идея, которая формулируется через отрицание того, что нас не устраивает, да? Я построю короткую логическую цепочку, из которой вы заключите, что такая идея действительно есть. Что она абсолютно необходима для России. Что она лежит на поверхности. И что если она не будет реализована, мы превратимся в нацистское государство, которое, в конечном счете, распадется, потерпев абсолютный крах.

Но сначала давайте вернемся к некоторым истокам. Что такое империя? Империя это страна, которая распространяет свою культуру и мировоззрение на огромную территорию земного шара. В мире есть всего одна империя – это США. Россия никогда не была империей в масштабах планеты – только в масштабах региона. Да, она многих объединила русским языком, русской культурой, которая тоже специфична, поскольку вбирала в себя другие культуры. Но на межконтинентальном пространстве Россия империей не стала. Почему? В чем причина успеха Соединенных Штатов?

-Вы пытались разобраться и в этом?

-Да, я очень внимательно читал и Конституцию США, и изучал их историю. Конечно, я стараюсь очень упрощать, но вот мой вывод. Я думаю, что Конституция США есть проекция Библии на тот мир двести лет назад, когда она принималась. Самое главное в Библии Джефферсон для себя прочитал так: Господь создал всех людей разными. Зачем Он так сделал? Только с одной целью: чтобы они могли ошибаться. И чтобы другие видели эти ошибки и таким путем уже не шли. Другое дело, что человек такое животное, которое учится не на одной ошибке, а на миллионе их, прежде чем понять, что идти надо в другом направлении.

И Джефферсон понял, что минимальная система ограничений человеческой разности – это десять библейских заповедей. Это и есть свобода. Свобода – это минимальная система внутренних ограничений десятью заповедями. Через это не должен перешагивать ни один человек.

Когда Джефферсон это сформулировал, он рассуждал дальше. А что такое государство? Государство – собрание миллионов людей. Вот мы с вами сидим, и я должен приехать в галстуке и в белой рубашке, а не в домашнем халате. Когда собирается тысяча человек – еще одни ограничения. Когда миллион – еще. И Джефферсон говорит: ага, ограничения вводить придется. Но это должна быть минимальная система ограничений. И при этой минимальной системе общество самоорганизуется так, что будет двигаться поступательно.

Это, мне кажется, удивительное достижение мысли того времени: дать людям максимальную свободу. В России этого вообще никогда не понимали. Вместо свободы в России – воля. Что-то среднее между анархией и свободой – что хочу, то и делаю.

В итоге, в Америке возникла политическая нация, где всем гарантированы равные права. Россия же никогда не могла взять этот барьер. При царе-батюшке – вероисповедание в паспорте, черта оседлости для евреев, цыган, кавказцев, еще кого-то, наместники. При советской власти паспортная система, прописка, то есть черта оседлости уже для всех без исключения. В паспорте графа “национальность”. В национальных республиках вторые секретари партии – русские: “старшие братья” при “младших” и так далее. И при всем том поразительно, что за триста лет своей цивилизации Россия не породила ни одного политического лидера, который бы осознал эту проблему во всей ее глубине и сказал: “О-о!.. Да это же центральная проблема!”

Почему распался Советский Союз? Одни говорят: Горбачев виноват. Другие говорят: Ельцин виноват. Глупцы… Да посмотрите на карту, и вам все будет ясно. СССР распался ровно по национальным образованиям. Значит, за триста лет так и не смогли создать единую общность народов. А как сегодня распадается Россия? Не с Дальнего Востока, наиболее удаленного от Москвы. Она распадается с Чечни, Дагестана, Калмыкии…

Зачем искать в черной комнате черную кошку, которой там нет? Зачем мудрить? Осознайте факт, что пока не будут реально перемешаны все народы, пока идея общности народов не победит национальную ограниченность – России как великого и могучего государства существовать не будет.

Но, конечно, не насильно перемешивать, не сталинскими переселениями народов, а интеллектуально. Для этого мозги нужны, нужны ответственные политические лидеры, которые бы поняли, как это надо сделать.

 

Кто чей кукловод в России?

Это интервью у Березовского бралось в то время, когда нынешний и.о. президента Путин занимал должность председателя ФСБ. Именно тогда Березовский начал войну против ФСБ, заявив, что эта организация, преемник всесильного КГБ, пыталась его, Березовского, убить. Был большой скандал, публичные заявления Путина по этому поводу. Интересна часть интервью Бориса Абрамовича, посвященная его отношениям с Путиным. Сегодня они в одном стане. Более того, их объединяет политический стиль. Когда на смену публичной политике в России идет закулисное решение всех вопросов. То, что на языке “органов” называется “спецоперациями” и “активными мероприятиями”, и одновременно то, что позволяет многим называть Бориса Березовского “черным кардиналом Кремля”.

-Какие у вас отношения с ФСБ и лично с Путиным?

-Я не против ФСБ. ФСБ – это важнейший инструмент государства, который надо всячески укреплять. Но я против того, во что ФСБ то и дело превращается. К сожалению, так и не произошло коренной трансформации этой организации в инструмент демократического общества.

Хочу сказать о моих отношениях с Александром Литвиненко, который публично заявил, что ФСБ поручило ему меня убить. Я был вызван к нему после покушения на меня в 1994 году. Так началось наше знакомство. С первой же встречи я понял, что он абсолютно честный и преданный делу человек.

По каким-то причинам он поддерживал со мной отношения и дальше. Я считал, что это у ФСБ такой способ взаимодействия с интересующими их людьми. И к этому я тогда относился вполне нормально.

Я, действительно, давно знаю Путина. Я познакомился с ним в 91-м году и хочу сказать, что он, с моей точки зрения, очень редкий чиновник – он абсолютно честный. Я знаю, как все это время чиновникам было трудно оставаться честными людьми, как слишком много было соблазнов, и слишком мало чиновников остались честными. Это моя точка зрения. И вот Путин безусловно относится к их числу.

Информацию о готовящемся в ФСБ покушении на меня я передавал и предшественнику Путина в ФСБ Ковалеву. И самому Путину неоднократно говорил об этом. Он не реагировал. И тогда я честно ему сказал: “Владимир Владимирович, я буду вынужден публично высказать свою позицию, потому что иначе вашу организацию не расшевелить. Я надеюсь, что, встав во главе ФСБ, вы не стесняетесь наших отношений. Чтобы не стесняться и дальше, давайте не путать наших деловых отношений с дружескими. Отделим одно от другого. Я выступлю с открытым письмом в ваш адрес, а вы – с открытой своей реакцией на него.

А спекуляции на тему, что Березовский борется с ФСБ – это из той же области, что Березовский “заказал” Листьев, Березовский “заказал” Старовойтову и так далее.

 

Быть олигархом.

Кто-то из великих сказал: “В основе всякого большого богатства лежит большое преступление”.Наверное, это тем более верно для пост-коммунистической России, где каким-то образом с зарплаты младшего научного сотрудника в одночасье возникали совершенно сумасшедшие состояния. Считают, что одно из самых больших из них принадлежит Борису Березовскому. Начало ему было положено в тот день, когда Березовский, один из служащих АВТОВАЗа, попросил у директора фирмы Владимира Каданникова 10 тысяч рублей на раскрутку дочернего предприятия. Другой вопрос: каким образом тысяча рублей превращается за несколько лет в миллиард долларов?

-Как происходил процесс превращения рядового доктора наук во всемогущего олигарха?

-Переход от научной работы к бизнесу произошел абсолютно мгновенно. Я вышел из дверей института и потом заходил туда раз в полгода, не чаще.

Сначала, конечно, было наивное представление, что именно наши профессиональные знания и есть основа для бизнеса. Мне нравилось тогда делать то, что я делал. Мы создавали программное обеспечение, которое упрощало проектирование разных сложных систем. Лоббировали свой продукт через Госкомитет по науке и технике, чтобы тот распространяли на все научно-исследовательские институты. Это приносило какие-то деньги,но, конечно, небольшие.

Потом стало ясно, что бизнес – это просто умение легально зарабатывать деньги. И совершенно неважно, чем при этом заниматься. Главное, чтобы это было нужно рынку.

Для советского человека символом свободы был автомобиль. Я понял, что люди готовы выкладывать последние деньги, чтобы купить автомобиль, который был страшным дефицитом. И, создав ЛОГОВАЗ, мы первые в Советском Союзе создали предпосылки для цивилизованного рынка автомобилей. Ввели совместно с Мерседес и Даймлер-Бенц всю технологическую цепочку от покупки-продажи до ремонта автомобилей.

Другое дело, моя внутренняя трансформация. Самым сложным оказалось исчезновение прежних, сугубо материальных целей. К 42 годам у меня был автомобиль пополам с моим приятелем Лёней Богуславским. Автомобиль этот нам достался от поэта Андрея Вознесенского, который купил себе новый. Мы его отремонтировали, и неделю на нем ездил Леня, а другую неделю я. И были абсолютно счастливы.

Когда мы в 1989 году создали компанию ЛОГОВАЗ, очень мало людей в СССР верило в возможность частного предпринимательства. Думали, что оттепель кончится, власти всё прихлопнут, а вас буквально на следующий день посадят. В этих условиях мы, действительно, за очень короткое время заработали очень много денег.

Что значит – много? Много это значит, что ты можешь купить столько автомобилей, сколько хочешь. Пойти или поехать туда, куда хочешь. И так далее. Для советского человека, какими мы все были, это означало шок. Я сам год копил деньги на цветной телевизор. Это было нормально. И вдруг в один день возникают совершенно иные возможности. И многие люди при этом сломались. Если у тебя не было иных ценностей, кроме приобретения, ты погибал. Одни спились, другие купили себе недвижимость очень далеко от Москвы и там сгинули. И так далее. Лично я резко переформулировал свои цели. Конечно, мне было легче, поскольку я работал с крупнейшей в СССР фирмой – с АВТОВАЗом.

-Да, это ведь тоже причина быстрого обогащения: эксплуатация в личных целях государственной собственности.

-Конечно, мы эксплуатировали возможности АВТОВАЗа. Вначале капитал его был большой, потом уменьшался, перетекая в ЛОГОВАЗ, это естественно. Да, так шла приватизация. Один мой близкий знакомый, Леня Вальман, ныне живущий в Америке, точнее всех сказал, как будет развиваться приватизация в России. Он сказал, что та будет происходить в три этапа. На первом этапе будет приватизироваться прибыль, на втором этапе будет приватизироваться собственность, на третьем этапе будут приватизироваться долги. Абсолютно точно.

Если говорить без лицемерия, то, конечно, все совместные предприятия, выросшие рядом с гигантами, их эксплуатировали. Другой вопрос. как это происходило - законно или незаконно. Наша заслуга в том, что, прекрасно понимая, как общество будет реагировать на появление класса собственников, на то, что одни становятся богаче, а другие беднее, и, в конце концов, все будет расследовано под микроскопом – мы с самого начала имели мощную юридическую основу под всеми действиями.

У вас, надеюсь, нет сомнений, что все мои действия потом исследовались досконально. И до сих пор у тех, кто пытался покончить с моим бизнесом и со мной лично, ни одного реального аргумента против меня нет.

-Ладно, пусть юридических аргументов нет. Но считаете ли вы справедливым, что невероятные объемы государственной собственности уходили совершенно задаром в частные руки?

-Я глубоко уверен, что не существует справедливого перераспределения собственности. Доказываю тривиально. Я, как доктор наук, получал зарплату 500 рублей в месяц. Я уже говорил, как копил на цветной телевизор, на автомобиль. А стал владеть собственностью, стоимость которой трудно оценить – нефтяные компании, телевидение и так далее. Понятно, это рынок, вчера стоило миллиард, а сегодня – ничего. Но тем не менее, это очень большая собственность. И что, я посчитал, что все классно произошло? Да нет, конечно. Я недоволен, что где-то Гусинскому досталось больше, где-то еще кому-то досталось больше. Я пытаюсь конкурировать с ними, бороться. То есть и я не считаю, что собственность распределена справедливо. Что же говорить о людях, которые не только ничего не приобрели, но еще и потеряли, стали жить хуже? Хотя, думаю, что в огромной степени эта удовлетворенность определяется не реальными событиями, а менталитетом людей.

-А в чем вы видите свои принципиальные расхождения с другими олигархами, с Гусинским, например, с которым вы наиболее жестко конкурируете?

-У нас с ним по-разному расставлены приоритеты. У меня политический приоритет абсолютно доминирует над экономическим. У Гусинского наоборот: экономический приоритет доминирует над политическим. Наше главное различие, что я не извлекаю прибыли из политики. Мне ничего не стоило иметь с Лужковым суперблестящие отношения. У меня в Москве нет никакого бизнеса, хоть я в свое время мог его построить. Я не пытался ради прибыли улучшать свои отношения с Примаковым. То же с использованием СМИ.

Это не упрек Гусинскому, но у нас разные подходы. Главным для себя я определил занятие политикой. Гусинский выбрал путь бизнесмена и последовательно идет по нему. Понятно, что за этим стоят разные амбиции. Я часто привожу пример, как Андрею Дмитриевичу Сахарову задали банальный вопрос:“В чем смысл жизни?” И Сахаров ответил: “Смысл жизни – в экспансии”. Гениальная мысль, поскольку конструктивная.

Начнем с того, что большинство людей обладает половым инстинктом, который ведет к биологической экспансии. Далее это внешняя экспансия оборачивается идеологической своей стороной: я хочу утвердить свою точку зрения. А есть еще внутренняя экспансия: жизнь в согласии с собой и с Богом. Для большинства людей экспансия связана со словом “агрессия”.Но это – разрушение. А есть – расширение. И есть еще более главное. Экспансия как увеличение порядка в мире, внешнего и внутреннего порядка. То есть в какой-то момент мы уменьшаем внешнюю агрессивность за счет внутреннего упорядочения мира, в котором живем. Вот, в чем для меня смысл жизни.

 

Это есть наш последний…

Кажется, что Борису Березовскому внутренняя экспансия еще долго не будет грозить. Каждый день приносит нам известия о все новых его инициативах. Понятно, что по законам социальной физики, каждое его действие встречает не меньшее противодействие со стороны многочисленных противников. Но Березовского не остановить. Представляется, что решающим моментом в его биографии “нового русского” стало неудачное покушение на него в 1994 году. Тогда-то о главе ЛОГОВАЗа, “приватизировавшего” денежки поверивших в фирму вкладчиков, узнали все. Автомобиль, в котором ехал Березовский, взорвался. Шофер погиб, Березовский чудом спасся, выскочив из горящего лимузина. Пересидев за границей, он вернулся в Россию, и это, пожалуй, был совершенно новый Березовский. Готовый идти во всем до конца. Поверивший в свою звезду. Пора заканчивать нашу беседу.

-У вас не было ощущения, что в какой-то момент поток жизни подхватил вас и понес за собой, и вы уже не вольны в себе?

-У меня никогда не было ощущения, что меня несет поток. У меня есть ощущение, что я всегда принадлежал сам себе. В жизни у меня было несколько учителей. Одни научили добру. Другие научили тому, что в мире есть зло. Я, как любой нормальный человек, зла почти не помню, а помню добро. Один из моих учителей это выдающийся русский ученый Вадим Александрович Трапезников. Я двадцать пять лет проработал в институте, который он возглавлял, а последние десять из них был просто очень близок к нему. Это был настоящий аристократ, человек совсем иной, ушедшей породы, иного измерения. Как говорил Битов, аристократ от интеллигента отличается тем, что у него экономическая мотивация не является доминирующей.

И был еще Борис Давыдович Ланда, ученый, давший мне импульс – не быть в стаде. А для этого смотреть на все происходящее как в первый раз. В этом смысле у меня есть классический пример. Я был однажды на свадьбе, на которой были три наших замечательных юмориста – Задорнов, Ширвиндт и Жванецкий. Задорнов прочитал свой текст. Видно, что человек придумывал. Один раз услышать – очень смешно. Второй раз слушать невозможно. Потом Ширвиндт. Импровизация в каждом слове, в каждом жесте, но это всегда он. И Жванецкий. Абсолютно иное измерение. Взгляд откуда-то не отсюда. Рассказывает просто эпизод из жизни. Говорит: “Я недавно женился, молодая жена, возвращаюсь домой поздно, она уже спит.Я раздеваюсь, ложусь к ней в постель. Она во сне поворачивается ко мне:”Миша, это ты?..””

Ну что он рассказал. Абсолютно ничего. Кто бы другой это заметил? Я это к тому, что очень важно не сбиться со своего внутреннего камертона, не разменять себя ни на что.

Сегодня для России главный дефицит – политик, который оставался бы самостоятельным. Когда Рейгана избрали президентом США, проводили опрос общественного мнения. Людей спрашивали: почему вы проголосовали за Рейгана? Подавляющая часть ответила: мы проголосовали за него, потому что в течение двадцати лет он говорил одно и то же.

 

IY.

10.00. Если выдерживает столько времени столько людей, значит, с ней не все в порядке. Общаться можно по интернету, как раньше планерки проводили по радиосвязи. Так она и поступит. Думаешь, что теснота плеча сплачивает людей, но, на самом деле, их можно только встряхнуть. Перед употреблением.

10.15. Когда-то она пыталась составить список слов и суждений, за которые можно убивать. Типа «то, что главный не любит, мы ненавидим». Сказано как бы в шутку, но убивать надо. Чтобы неповадно было. Особенно, если сама – главный. Потакание людям, она заметила, ведет к развитию в них худших качеств. К тому же, начинает вихлять нервная система, слезы без причины, плохой сон, вялость на работе. Обычно мозги вправляются быстро. Если нет, - убивать на месте.

10.30. Позвонили из налоговой. Она послала бухгалтера, хотя должна была ехать сама. Та все угробит, это ясно с самого начала. Но нужно немного проиграть, чтобы сосредоточиться и все выиграть. Главное, чтобы никакой логики. Спрятаться на ходу от самой себя, перевернувшись, чтоб не узнали. К чужой смерти привыкаешь быстро и неопрятно. Никого ни о чем не надо ни просить, ни объяснять. Слух о случившемся разносится моментально. Для прочности ощущений случившееся повторят. Неприятно, когда то, что ты делала с другими, делают с тобой. Тут надо выбирать, но ты выбрала с самого начала.

10.50. Ее учитель рассказал когда-то, что надо делать. Носи с собой блокнот. Тебе угрожают, а ты на листке набросай схему своих и чужих границ. Так говорил Хаусхофер. Все живое борется за свои границы, чтобы их расширить, а с тем, что это выходит за чужой счет, ничего не поделать. На схеме твоих жизненных интересов сразу видно, от чего можешь отказаться, а от чего нет. Заодно пытаешься понять, чего надо тем, другим. Обычно ничего не надо. Они просто дергаются. И, как правило, бесплатно. Поэтому им цена невелика. Заплатила и иди. Только точно надо знать, куда идешь, зачем и с какой скоростью.

11.15. Наступает момент, когда ничего не понимаешь. В молодости она в такие минуты замирала, прислушиваясь, что скажет Бог. Тот молчал. Прочее она придумывала сама. Человек состоит из подсознания, как из грязи. Можно придумать, что угодно. Живешь не из целей, а по привычке, потому что так легче, чем отойти в сторону. Разве что школьницей не пойдешь в отвратную школу, но и тогда мир не рухнет, как бы ни хотелось. Бог из тишины не говорит. Каждую минуту что-то говорят, приносят бумаги, вовлекают куда-то. Главное, не сразу отвечать, после паузы. Через пять минут. Цивилизация живет в люфте, как сказал великий немецкий учитель.

11.25. Как в детстве поняла, что фильм «Гостья из будущего» - о ней, так и осталось. Например, собрать картины только тех художников, которые станут знамениты. Притом, что кругом полно прохиндеев, уверяющих, что красками вообще забудут рисовать. Прохиндеям она никогда не верит. Они уж точно не из будущего. Встает, подходит к зеркалу, - куда тебе о будущем? Странное существо этот человек. Подыхать пора, бежать куда-нибудь. И снег не кончается. За окном опять снегопад. Надо сказать, чтобы выкопали вторую машину из сугроба.

11.40. Звонят из Перми. Надо бы съездить, но сердце болит, не могу. А папа именно поэтому бы поехал. Как он говорил: клин клином выбивают. Непрерывные командировки, а потом каким-то образом стал и ее таскать с собой, устраивал в военных городках, где инспектировал. Такого, наверное, во всей Красной армии не было, чтобы с дочкой ездили. А пятый отдел (или как он там назывался)? Мистика. Так она привыкла к географии, а уж потом наладить деловые связи было проще простого. На самом деле, география это то, где ты ела, что-то покупала и билась за свою жизнь.

11.45. Когда увлекаешься, то и сердце перестает болеть, кровообращение усиливается. Над ее столом плакат с обращением к посетителю: «Врите на перспективу!» Типа, с неглобальными проектами не обращаться. Латентным ничтожествам это льстит: воображать себя властелинами мира. Таков их гипертрофированный рассудок. Кирпич заворачивается в гербовую бумагу. Мнимость объявляет себя государственным человеком. Страшновато жить среди призраков. Приезжая на дачу перед выходными или отпуском, она сразу заболевает, чтобы выблевать собой то, чем напитывается среди людей. Ее настоящий бизнес – строительство того, чего нет. Того, где жить можно.

11.50. Поэтому главный вопрос преступления: куда деть тело. Свое тело преступника.

12.00. После всех этих мыслей она выходит на улицу, хватая ртом воздух и фигуры людей, домов, предметом, всей этой уличной каши. Бог создал мир, чтобы отвлечь нас от наших бесплодных фантазий, в которых единственное наше спасение. Машина не заводится, и она выскакивает наружу. Просит охранника открыть капот. Так есть, к мотору или чему там прикреплена граната. Охранник бледнеет и отскакивает подальше. Вызывают милицию. Она возвращается в кабинет, просит никого, кроме следователя, к ней не пускать. Плохо, что слух теперь разнесется среди ее служащих. Надо придумать, как обернуть дело в свою пользу. Одно из двух. Либо ее спасла случайность. Либо это просто устрашение. «Лексусом» она не пользовалась с начала месяца.

12.10. Никто не приехал и, непонятно, когда доберутся. Кажется, она понимает, что надо исчезнуть. Но так, чтобы о ней вспоминали все чаще и неотвязней. Они еще содрогнутся. Причем, без особых усилий с ее стороны. Философ скажет, - чтобы стать незамеченной, надо приблизиться вплотную. Она тоже не девочка и знает, что выйти можно в любой момент, - хотя бы в зеркало, толком и до конца вглядевшись в него.

12.15. Она оглядывала кабинет, который всегда хотела лишить казенных вещей, но теперь ей казалось, что это так и не удалось. Все чужое. Ни спрятаться, ни убежать. Зато ничуть не жалко терять. Даже напротив. Из окна восьмиэтажного блочного дома напротив кто-то пускал солнечные зайчики ей в глаза. Этого не хватало. Какого-нибудь красного зайчика снайперской винтовки. Что же, не ей бояться смерти. Она зачем-то встала, подошла к шкафу, открыла дверцу. Внутри было все для переодевания. Закрыла, ощущая чей-то взгляд у себя между лопаток, стараясь не обращать на это внимание, поскольку это все равно что безумие. Сказала себе: если тебе некуда спрятаться, кроме как в смерть, это нормально.

12.20. Остается ждать.

12.25. От резкого телефонного звонка она чуть не подпрыгнула. Звонила секретарша, что соединились с Витебском, и просят ее решений по поводу какой-то текучки. Она чуть не выматерилась. Просила же ни с кем, кроме следователя не соединять. И вообще по всем вопросам обращаться к ее заместителю. Пусть переходят на самостоятельный режим. Что за идиоты. Впрочем, нет. Секретарша проверяла, в каком она состоянии. Даже если сама того не подозревала. Ну, так вот, ее состояние хорошее, но ее больше здесь нет.

12.30. Все понятно. Она одевается, говорит секретарю, что едет домой, и оттуда свяжется с теми, кому нужна. Пусть список позвонивших она вышлет ей по электронной почте. Ноутбук у нее с собой. Стиль человека, который всегда знает, что делает, ей придется отбросить, но еще не сейчас. Нет, не то. Она возвращается в кабинет.

12.35. Момент, когда понимаешь, что если не исчезнешь, то все зря.

12.40. Она всегда стояла на пороге, готовая в любой момент выйти. Поэтому и радовалась, когда гнали вон, когда начинало болеть то, что можно было принять за последнюю болезнь. Надо было не гоняться неизвестно за чем, а стоять в стороне, как в детстве, и смотреть за тем, что проходит мимо тебя. Но любой, начиная с ее секретарши, тошнотворно велик, не умещаясь в сознании. А ей надо сохранять лицо.

12.40. Послышался ли ей этот сухой щелчок или нет, неважно. Ей вдруг показалось, что что-то вокруг нее изменилось. Словно она уже вышла из игры, и ее перестали воспринимать. Наташа, секретарша вдруг вышла из кабинета, чего прежде при ней никогда себе не позволяла. Она не хотела выходить из кабинета, но, с другой стороны, почему не пройти до лестницы. Поскольку на нее никто не обращал внимания, она решила, что они сошли с ума, потом, что с ней что-то не в порядке, потом, что это все к лучшему. Непонятно, чего она, собственно говоря, всю жизнь боялась. И какое такое лицо должна была хранить? Перед этими подхалимами и лизоблюдами, которые любой ценой делают себе карьеру, зная, что это потом принесет денег стократ.

12.40. Она прошла по коридору к лестнице, никто на нее не реагировал, что было сначала удивительно, а потом даже приятно. Когда-то давно она читала книгу о метаморфозе человека в древние виды, включая те, от которых не осталось следа. Работа – как раз место для метаморфоз, зря она столько времени потеряла. При этом поймала себя на том, что продолжает подражать подвиду начальниц, когда никакой нужды в этом уже нет. Злой скворец, грозивший склевать ее, если она вдруг вылезет из напяленной на себя шкуры мымры, исчез, даже в воздухе не осталось следа.

12.40. Когда легка и нет сил, понимаешь, что от тебя ничего никогда не зависело. Кто-то дал и кто-то взял. Стоило ли жить, если тобой музицируют? А до чего противный звук от музицирования этим кем-то - другими. Брат, симфония тебе не удалась. Хотя для религиозных людей, говорят, собственное тело, как хворостинка в руках ищущего Бога, как воду. Навострив по-собачьи уши, они ощущают по самочувствию Его присутствие. Чтобы потом опять-таки быть отброшенными, как ветошка, которой подтерлись, и она больше не нужна.

12.40. Она подпрыгнула и, сама того не ожидая, оторвалась. Улыбаясь, как мертвая, она двигалась мимо неродившегося сына, которого призвали в нужный срок в армию, потому что она ничего не могла сделать, да, если честно, ничего и не делала, только плакала ночью, а потом старалась ему не писать и не отвечать на его письма, но все-таки он вернулся домой, весь покореженный, и она не знала, куда деваться, и, когда он исчез, втайне вздохнула с облегчением.

12.40. Потом оказался этот тайный человек, как она его называла, и в которого почти заставила себя влюбиться, читать его письма себе. Ей нравилось, что он мужественно не жаловался на свою жизнь, на усталость, на то, что не был совершенно создан для возложенной на него тяжкой работы. Именно он был выбран в тайные контролеры всех научных исследований, что шли сейчас в стране. Он был страшно засекреченным человеком под кодовым именем Сирин. Сказать, что он один контролировал работу целых исследовательских институтов в системе госбезопасности, не было преувеличением. Легко сравнить, - его результаты были на порядок лучше. При этом он так и не дал окончательного согласия на ту работу, которую фактически исполнял. Каждый вечер перед сном молился о смерти и хранил твердость.

12.30. Ее поразило то, чего она прежде не замечала, - из людей бьют газовые фонтанчики насилия. Чем-то подобным травились элевсинские пифии, пророча и дурея на своих треножниках. Затем этот насильственный газ собирается в большие государственные магистрали и трубопроводы, чтобы люди, принося вклад в общее дело зла, чувствовали себя на своем месте. А ей, что делать здесь сейчас прикажете?

12.20. Кажется, ее призвали в эту армию. Пришли две дворничихи поздно вечером, принесли повестку на войну, - явиться завтра утром. Спросили: «расписываться будете?» Удивились, что расписалась и взяла. Посмотрела: «явиться в девять утра». Порвала, не читая дальше. Дворничихи в оранжевых робах повернулись и стали спускаться по лестнице, исписанной названиями каких-то музыкальных групп, кличками, ругательствами.

12.10. Ее поразило, как, оказывается, мелко иссечен человек. Можно сказать, порублен в капусту, - на все эти его морщины, слова, буквы, линии ладоней, части тел, мышцы с костями, мысли и почесывания. И все это не столько выросло само, сколько порублено в сосиску окружающими его другими людьми, начиная с тех, кто поближе, и кончая теми, что в телевизоре. Лейбниц что-то нашептывал ей о дифференциации, потом выхватывал пистолет и стрелял, но не в упор, а как-то по касательной, нежно.

12.00. Люди пугали. У нее сразу набухал лоб. Она хотела прорастать, а не шинковаться на жизненной колоде, - так вот теперь изо лба у нее и росла мысль. Вынь да положь. Тоже пульсирует головной болью, ничего хорошего. И день был на редкость солнечным, что и страшило. Солнечный день хорош со стороны, а не внутри него, потому что ты тогда сама этот солнечный день, и не можешь найти себя днем с огнем.

11.00. Ни на какую войну она идти не собиралась. Но именно та и набухала у нее между ушами, волосами и носом, в этом железном корытце, что на корм свиньям. Если идет война, значит, ее уже призвали и убили на ней. Что совпало с каким-то внутренним нежеланием ее жить здесь. И если прежде она каждый день восставала из этого нежелания, отвлекалась общими маршрутами, то сейчас перед ней иная, очень важная и большая работа. Для того, чтобы быть, надо все время говорить. Для того, чтобы не быть и чтобы тебя быстрее забыли, надо тоже все время говорить. Тогда в мозг поступает кровь, и опухоль во лбу сможет, наконец, лопнуть.

10.00. Было время, когда по Москве можно было путешествовать, живя в мастерских художников, выпивая и позируя, встречаясь случайно с людьми, каждый из которых был любопытен. Вроде бы и некоторые мастерские даже остались, а путь словно заказан. Она пощупала незаметно грудь, отмерло. Летишь в чистом времени, все как-то мелко, пересменка, что ли. Некоторые женщины от ужаса испытывают желание говорить. Потом ужас забывается, остаются одни разговоры. Ей осталось чувство голода, которому радовалась как родному.

9.00. Лучше не будет. То, что ей предлагалось все контролировать, - это искушение. Во-первых, никто ничего толком не предлагал. Она ничего не подписывала, да и отказалась бы. А без подписи недействительно. Во-вторых, любой контроль предполагает, что она сама на контроле. И что, ей надо их всех убивать? Понятно, что не впрямую, тем или иным способом, но все равно. Они ведь убогие, черветочивые, чего с них брать, только руки пачкать.

8.00. Это особые шахматы, где само поле выталкивает бедную фигурку, которой негде упокоиться, кроме как в мате, которым она все кроет. Да, все движется любовью, но путем кишечной перистальтики, толчками, передавая импульс от одного к другому. Главное, не манкировать своей ролью. Если ты мамаша, так изволь орать на дочку и воспитывать сына, а то вырастут охламонами и откажутся играть свои толоконные роли. Но и ее прежние роли казались ей самой теперь не менее глупыми. Времени мало, а надо докуда-то добежать.

6.00. Что ей нравилось в этой жизни, так это то, что не жаль умирать: слишком много унижений. Начиная с того, что для существования нужно мыслить, иначе и впрямь хана. Но теперь ей предстояло нечто поинтереснее обычной жизни, ради чего можно было и потерпеть. Вот только хамства она не переносила, а теперь можно было ожидать всего, и это ее напрягало. Она не строила иллюзий. Начальник всего этого хозяйства, несмотря на лесть подчиненных, наделивших его абсолютной благостью, отдавал себе отчет, как к нему относятся на самом деле, и платил той же монетой. Извращение, но в меру, - называется это так.

4.30. Она знает, что ночью уснет, а утром умрет, но пока все равно надо стараться делать, что делаешь, не думая о будущем, которого, видимо, нет. «Если есть Россия, значит, никакого Бога нет», - кто это сказал? Что у нее с памятью? Ее это не колышет, но неприятно, когда не видишь дальше своего дня. Неприятно и подозрительно. Возможно, от тебя что-то скрывают. В аэропорт она выехала ночью. Особое время, когда на третьем кольце почти никого нет. Одиночки, вроде нее, гонят изо всех сил, под 150 километров в час. Пока вдруг шоссе не перегораживает милиция, потому что посередине лежит перевернутая машина, и, видимо, ждут «скорую». Через минут десять выделяют левую полосу для проезда. Едешь медленно, поглядывая на нечто внутри автомобиля. Потом постепенно опять прибавляешь скорость, стараясь не думать. В аэропорту ночью какое-то особое, негромкое напряжение перед вылетом. Все внутри словно подрагивает, и это ощущение дорого ей какими-то неясными предыдущими воспоминаниями. Туда, куда прилетаешь, тоже все еще спят. Едва рассвело, в безлюдье светят бесцветные фонари. Немного зябко, и не особенно понимаешь, что тебя здесь ждет. Вспомнила мельком, как в «Шереметьево-2» в зале для вылета собирались две кучки людей. Перед одной женщина держала щит, на котором было написано «От Матфея». Перед другой кучкой такой же – «От Иоанна». Она еще подумала, что бы это значило, но тут объявили как раз посадку на ее рейс, и все сразу задвигались, вытянувшись в очередь.

3.15. Теперь она никуда не спешила. Ей даже доставляло удовольствие то скорбное бесчувствие, в котором она теперь была. Ее терпения хватило бы на вечность. К тому же все время что-то происходило. Надо было быть просто ко всему готовой.

3.00. Завеса пала, придурки исчезли. Оставшиеся бились за то, чтобы не быть придурками. Довольно просто быть. Более чем достаточно. Накануне смерти насыщаешься собой. Очень близкая родственница, на редкость. Так, наверное, Лев Толстой писал «Анну Каренину» в предельном союзе с Львом Толстым. Ощущая полную свою правоту.

2.00. Хотела увидеть будущее, и вот оно. Люди, применявшиеся к обстоятельствам своего времени, исчезали вместе с ним, падая в пропасть самозабвения. Новые говорили на другом, живом языке. Она вот была жива вместе с ними. Немного стыдно за свою гордость, но не сильно. Будущее подхватывает, как рояль в кустах, разносящий мелодию все дальше и дальше, наподобие африканского тамтама. Однако, какие нынче уроды, если думают, что прежде было лучше, нежели сейчас.

1.00. Она удивлена, но ее приветствуют поэты, которые, как она понимает, приняли насильственную смерть. Ну, понятно, Пушкин, Лермонтов, Цветаева, Саша Сопровский, - всего-то и надо, что не отойти от быстро наезжающего на тебя дурака за рулем или с пистолетом. Или самому наложить на себя руки, что тоже достойно, и именно потому запрещено высшими репрессивными силами. Она не любит кретинов, какое бы место во вселенском иерархии те не занимали. Ее покалывают пузырьки изящных рифм. Уроки воображения давно уже не сводят ее с ума, только заставляют биться сильнее сердце. Надо просто идти вперед, и тогда пройдешь сквозь смерть, как сквозь лес. У нее ватага хороших веселых проводников, вроде Пруста с Германтами и братьев В. и В. Ерофеевых, один из которых ее любил, а другой нет, особенно, когда выпьет, а пил всегда. Но и он проникся к ней, когда увидел, что она знакома с Онегиным, который после убийства Ленского предводительствовал на Волге шайкой разбойников. Кстати, с Ленским они здесь не разговаривали. Если бы Онегина не повесили, он бы наделал еще много бед.

0.00. Она поняла, к чему ее готовили, и в чем ныне заключена ее миссия. Но до этого еще надо долго спать, мыться, думать, учиться. Она должна все прочесть, чтобы найти короткие и ловкие подходы к тем, кто будет запутывать следы, скрываясь от окончательного решения вопроса.

 

Y.

Чтобы хорошо спать ночью, надо днем делать то, чего больше всего боишься, просыпаясь под утро и включая пальцем кнопку «Эха Москвы», чтобы больше не заснуть. Она приходит легко и неслышно, потому что вся до макушки обтянута нежной кожей ступни. Но днем даже сама себе не страшна, а ночью нет защиты ни от чего. Выходит, что стоишь у собственной постели с бесполезным лекарством, и знаешь это. И то, что вселенная согрета солнцем мертвых, этой черной дырой создания, мы тоже знаем. Человек неровен, как конвульсирующий желудок, покрытый асфальтом. Пробивается на поверхность, круша все вокруг. А ей не интересно.

Она ушла из дома неожиданно для самой себя. Как по запаху, что вдруг стал невыносим. То ли слово, то ли молчание стало ей впоперек. Он явился из театра с истерикой по поводу любви к ней. Давил на психику, почему она не звонила, когда шла с работы. Ее чуть не вырвало. Взяла сумку с вещами и вон из дома. Он выбросился из окна. Она чуть облегчение не почувствовала. В дом больше не вернулась. Договорилась с маклером, тот обменял квартиру. Грузчики собрали и перевезли вещи. Жизнь оказалась настолько простой, что не верится.

Поэты-самоубийцы это особый животный подвид. Потом ей долго было стыдно, что брала это в голову. Но что делать, если так слаба, что все тебя задевает. Надо перестать быть, живя так, как будто тебя уже нет. Все кончено. Осталась лишь чистая энергия, иногда переходящая в мысль.

Стихи рябью проходят по шкуре поэта, согласного умереть, став жертвой несытого бога слов. И тут приходит она со своим женским ножиком. Это раньше ей снились «черные люди», подстерегающие на улице, рвущиеся в дом. Теперь она сама – черный человек, приходящий во снах к тем, кто не готов к этой жизни.

Когда-то она мечтала жить спокойно, «возделывая свой садик». Только с возрастом понимаешь, что садик – это твои болезни, включая психические, а потом и смерть. «Все в сад, в сад» - зовет кто-то нежный снаружи. Приходя к нему, она видит себя его глазами, той, о которой он всегда мечтал. Это трудно, потому что она знает себя изнутри, - с запахами гниения и голой отполированной костью. И, чтобы он это не увидел, ей надо рассказывать бесконечные свои истории. О том, какими странными ей кажутся мужчины, не говоря уже про женщин. Теперь она любит читать сказки про старых женщин-бабочек, седых и с широким опущенным задом. И все равно как-то не найдет себя, головокружение, словно уже в облаках.

Чтобы убить человека, достаточно подойти к нему так близко, что люди не смогут не сказать о любви. Тогда испытаешь и желание, чтобы этого человека больше не было, потому что он не дает тебе свободно вздохнуть. И его не будет теперь, - вот что интересно. Наконец-то она стала настоящей мстительницей. Главное, ничего личного. Теперь ведь ей и деньги не нужны, и вообще ничего. Она давно умерла, сквозь нее дует холодный ветер, а она и его не чувствует. На Мясницкой скользко, грязно, около кофейни толчется народ. Плохо, что все время надо куда-то идти.

Женщина должна сочинять сказки. И все равно, какой у сказки конец, потому что это неважно. Сказка ложь, а в ней укол. Незаметный и без боли. Она так ему и сказала: «Дорогой, только зная, что скоро умрешь, ты будешь жить полной жизнью». Он спросил про боль. «Ну, а что делать, - сказала она, - если иначе до тебя не достучишься?» Вот ведь написал целую книгу про смерть, а, на самом деле, ни в одном глазу.

И, действительно, признался он ей, никогда еще у него не было такого хорошего настроения. Видно, какие-то компенсаторные химические процессы. Солнце, мороз, свобода. Самое приятное, что постепенно сгибаешься, превращаясь в пыльный кожаный мешок, накрывший солнечное сплетение. Такой монашеский символ живой боли. Он попросил у нее место, где мог бы спокойно вымирать как вид, но она честно сказала, что такого места на земле нет. И он остался там, где был. Этого же у него никто не мог отобрать.

Она звала его в свою уютную квартирку на Мясницкой, в том же доме напротив «Петровича», где жил ирландский посол, - он в ужасе отказывался. Что он будет там делать, тосковать? Чужие стены и запахи мучили его. Он не понимал, что ведет себя, как обычный мужчина, который только и мечтает, чтобы сгинуть. Эта жизнь не про них.

Теперь ей была понятна ее ошибка. Мужчины втянули ее в свой бизнес. Только мстя им, она нашла свой путь, расчистила дорогу. Ее поражало, насколько они неустойчивы, толкни, и упадут. Или нальются злобой, - тогда отойди в сторону, - и они самоуничтожатся, как мусор природы.

Мужчинам трудно смириться, что они всего лишь щепотка соли для вкуса в том супе, что варит бытие. Поэтому вся их философия это бред умалишенных. Но они и остальным жить не дают. Высшая мера природной защиты, - вот чего они заслуживают. То есть оставить вымирать, как есть. Они даже не понимают, что говорят и пишут не для того, чтобы высказать, а чтобы скрыть. То есть они еще и всему верят.

Видимо, она обмолвилась ему об этом, потому что он тут же заметил, что не терпит пошлости. Когда говоришь и пишешь, надо быть осторожным, чтобы не угодить в эти испражнения здравого смысла. Самого его в жизни смущало только то, что умирать приходится так долго, что это превращается в неприятное для самых близких мероприятие. Мысли от страха и боли путаются, потому что будущего нет, а мысль ведь выращивается только будущим. Надо ей сказать, чтобы наладила свой бизнес отправки на тот свет, а то черт-те что.

Она переставала быть. Потом обнаруживалась, как будто кто-то позвал. Жила постоянно, но в разных местах и потому как бы пунктиром. Или нет, - вахтенным способом. Набирала желающих поработать за горизонтом. Вдруг вспоминала, как в детстве ей не давала жить старшая сестра. О том, что их мама сумасшедшая знали все в городке. О том, что ее сестра мучает ее, никто не знал, - такая красивая, добрая, так за ней ухаживает. Даже за столом она не могла смотреть на сестру, - от ненависти у нее темнело в глазах. Должна была думать о чем-то другом.

И еще запомнила, как невыносимо жарко, душно и пыльно было в их городке. Папа тихо напивался после службы, а мать кричала, ненавидя. Ее кормили абрикосами. После трех абрикосов, вкусных, свежих, упругих, - ее начинало невыносимо рвать. Откуда бралась эта зеленая слизь в ее желудке? Зато потом можно было тихо лежать в кровати, никого не слыша и не видя.

Наверное, тогда в нее и вошла бессознательная идея – не быть.

Не быть, но хитро, - подглядывая и с одной стороны, и с другой. Скучно оказалось и на том свете, - на все ее хитрости кто-то смотрел, не поднимая век, сжимая губы. Хорошо, что у нее была работа, - отправлять партии недолюдей по местам их назначения. Очень помогали дневники в Живом журнале, вообще виртуальная жизнь, которая ближе к тому свету, чем даже этот свет, не проявленный, тупой и никчемный.

С того места, где она оказалась, люди были как катышки кала. Дуга времени, которое они проживали изнутри и без смысла, отсюда была не видна. Пошли гулять, зашли в магазин, стояли в очереди, потом прятались от грозы, вдруг начали беспричинно ругаться, и он закатал ей в лоб, а она в истерике укусила его до крови, а затем оба выпили холодное пиво и стали смотреть футбол, а она, не досмотрев, заснула, говоря себе, что надо будет потом припудрить синяк. Выходит, это и есть самое главное, которое нельзя украсть.

Жаль, что самой уже нельзя быть такой тупой и невинной. За ней стоят крутые горы и низины, которые приглядывают сурово, здесь не шутят. Ходят слухи о новом неожиданном наступлении по всем фронтам. Но люди и так испуганы, вербуются пачками, все равно куда. Она взяла в клубе карту мира, чтобы быть в курсе стратегии. Подивилась, сколько здесь места, в голове не помещается. Как на земле, здесь трудно без мужика, хотя с ним еще труднее.

На выходные уехала в мраморные горы, наподобие Чимгана на Среднем Востоке, насквозь просвечиваемые на солнце. Глаза ослепли, и она заснула. Здесь видно только неожиданное, даже во сне.

Мать была сумасшедшей, это все знали, и дочь, глядя на всех, тоже знала. Надо было так подладиться к ней, чтобы получить все, что тебе надо, но при этом не пострадать, то есть в нужный момент отскочить и даже скорчить рожу, чтобы не думали, что ты заодно с ней. Когда была маленькая, папа пришел с работы пьяный и сказал дочери: «если будешь против меня, то сойдешь с ума, как мать». Она это запомнила навсегда.

Еще ее удивляло, как в полумраке у матери появлялось лицо чужой женщины. Как дочь не всматривалась в нее, она не могла ее узнать. Перемена случалась мгновенно, - только что это была мать, и вдруг совершенно чужое лицо. Не злое, не сумасшедшее, - просто другой человек, которого она никогда прежде не видела.

Через много лет она вдруг узнает, что у матери во время войны был другой муж, - до отца. Ее тетя, сестра отца, расскажет ей об этом, - главврач больницы, где она работала заведующей аптекой, еврей, между прочим. Она сразу вспомнит эту неизвестную женщину, в которую умела вдруг превращаться мать. Наверное, это была жена того главврача, который потом куда-то бесследно делся.

Раз в год, обычно летом, всей семьей ходили фотографироваться. Две дочурки и папа с мамой. Папа тихо соглашался идти, надевал форму, молчал. Мама надевала свое обычное лицо, чтобы потом вставить в альбом и годами рассматривать, переворачивая страницы. Фотография, куда ходили, была всякий раз одна и та же, - справа от площади. Потом покупали торт «Прага». Почему-то год от года вкус торта менялся. Не то, что становился хуже, а другим, это было поразительно.

Сейчас она видела все иначе, чем тогда. Лиц вообще не осталось, одна теплая вибрация, которую толком и не определишь словами, зато ощущение не обманет, что за существо перед тобой. Снаружи, пока не научишься входить, не боясь замочиться, люди похожи на дождь, на вертикальные струи непонятной консистенции.

Может, это общая для всех кровь, может, вода. Она здесь разучилась соображать, если и умела раньше, в чем сомневается. Здесь это не нужно. Тут нет хитрости. За пределами аккорда - невнятный гул, как на земле, но здесь ты слышишь его, а там, занятая мыслями, - нет.

Еще она вспомнила, что когда была совсем маленькой, у них была собака. Да, девочке было, наверное, года четыре, когда собаку отвели к ветеринару, потому что она все время портила воздух, в доме нельзя было находиться, папа сказал, что больше не может этого терпеть. От ветеринара собака не вернулись, кажется, это называлось, «усыпить». Можно было спросить у сестры, она, как старшая, наверняка помнила подробности, но они перестали общаться еще лет за десять до всего, что случилось. Как раз в первые годы развала, когда надо было что-то делать, чтобы выжить.

Ее саму удивляло, о какой ерунде думаешь, когда нет занятий серьезным бизнесом, как на земле. Сколько бы могла сделать, видя все четко и навылет, как здесь и сейчас. Но, как выяснилось, здесь и сейчас – это нигде. Свет отключают без предупреждения. О горячей воде говорить не приходится. Кругом жлобы. По нужде ходишь в сортир, где вонь и зеленые мухи.

Она не берет шофера, - дело слишком серьезное для свидетелей. Стоит на углу возле дома, ждет. Обычно это длится минут двадцать. Жить надо долго, постепенно, ни на что не надеясь. Может, тогда что-то поймешь. Ей кажется, что если удастся думать, то сразу все пройдет, - она впитает боль в тело, и та рассосется в нем. Женщина думает животом, сжавшись, наблюдая, терпя.

Потом она переезжает в другое место, - по Садовому кольцу, в переулок направо, третья арка налево, остановиться. Окна закрыты наглухо, работает кондиционер. Старушка с продуктовой сумкой выходит из подъезда, дети играют в бадминтон. Возможно, тот парень, что сел в импортную машину и проехал мимо нее, именно тот, кто ей нужен. Но код доступа для нее закрыт. Если бы была хоть какая зацепка, кто-то что-то сказал, улыбнулся. Нет, она скользит по тому, что видит, не задерживаясь.

Нужны надрезы, чтобы что-то понять. Кесаревы, беспощадные сечения. Выстрелы в упор и навылет. Она подает машину назад, ждет, пока мимо нее во двор въедет лендкрузер, выезжает в арку, встраивается в общее движение, как будто все идет как надо. Больно смотреть на людей, и потому движешься вглубь, пытаясь хоть на что-то опереться, на терпеливое движение по кольцу.

Нынче городское движение - сплошная пробка, смысл an sich. По тому, что она привыкла говорить о себе в третьем лице, ей ясно, что отсюда уже не возвращаются. Цветная пыльца осыпалась, осталась она голая, мосластая, не видимая ни насквозь, ни как. И нет ни денег, чтобы тратить, ни желудка, чтобы есть, - помечая тем самым действие сюжета. И вообще люди нужны для того, чтобы очаровываться тем, где их нет.

Она наполовину на небе, только не до конца еще пролезла, жир на пояснице не пускает. Но ловить вась уже навострилась. В какой-то момент понимаешь, что не ты складируешь добычу, а она тебя. Закон обращенного действия. Поэтому теперь, видя себя в зеркале, она по привычке напрягается.

Провести день в московских пробках – безумие, но и оно кончается, наступает ночь. С кольца она опять сворачивает в переулок, проскакивая на зеленый свет. Где-то жили знакомые, но их нет или все забыты. Если кто не понял, то есть лишь то, что есть сейчас. Она подъезжает к «Макдональдсу», покупает набор еды в специальном окне для водителей. У нее есть деньги, но она не может есть. И даже не может испытать радости, оттого что худеет.

Как говорят англичане: «все происходит снаружи». Но как раз туда ей нет доступа. Тот свет – мечта аутиста и философа. К сожалению, от него нет защиты. Она старается не замечать названия улиц, потому что иначе бред, из которого не вырвешься. Все дело в том, что она лишена сна. В безвыходной ситуации у людей всегда есть выход, и это сон, а не смерть, как врут остряки.

Она стоит у светофора, дожидаясь зеленого света, шарит рукой по настройке радио на FM, советские песни ей еще в прошлой жизни надоели. Справа останавливается на перекрестке машина, в ней сидят двое мужчин и смотрят на нее. Это было бы даже интересно, но слишком уж далеко, в ином мире. А этот разучился проявляться. Не хватает мозгов, чтобы за что-нибудь уцепиться. Все время кажется, что ты спишь, не можешь понять главного.

Видят ли ее, знают ли, что она – новый летучий голландец? Визжа тормозами, свернула с площади в переулок, ночью сама выбираешь перебор пространства. Она долго работала над акустикой своего мозга, настраивала его, как тонкий инструмент, надеясь, что в центре поймут, оценят ее усилия, поставят работать с людьми, ангелами, все равно с кем, главное, на виду начальства. Пусть ошибалась, неважно.

Теперь все дороги усеяны мертвыми полицейскими. Она старается не думать об этом, потому что окажется, что она их всех и укоцала. Кто-то, наверное, отслеживает подъезды, метро, лифты, кладовки, дачи и огороды. Зона ее ответственности – московские улицы. Кругом полно тех, кто следит за ней, но кто именно ей не докладывают, а подозрения расценивают как еще один признак психического заболевания. Как говорится, покажи мне свою историю болезни, и я скажу, кто тебя держит на крючке.

Начинает идти снег. Дорогу подмораживает. Асфальт белеет на глазах. Зимние шины держат, и ехать одно удовольствие. В детстве она часто представляла себе, как попадает в город, где нет людей. Теперь это чувство возвращается. Почему-то не думала, что можно попасть на небо, когда там никого нет. Издержки воспитания советского ребенка. Теперь вот попала, а там ни души, - то ли ушли обратно в рай, то ли еще оттуда не изгнаны. По-детски хочется жить только так, как живешь, а никак не иначе.

Надо исходить из того, что в какой-то момент начала жить со всей силы, пережав на акселератор, и тебя просто подстрелили на лету. Говорят, что ее бизнес-план не удался, но она в это не верит, - все еще продолжается. Просто никак не удается собраться с мыслями, но так бывает, это обычная пауза. Хотя она, кажется, напрочь забыла, чего хотела, чем занималась, ради чего убивала тем или иным макаром, то есть, чтобы ее саму не убили, но – зачем?

Тело, как и душа, подвергаются деградации. Пока сильна и здорова, надо придумать пути достойного отступления на тот свет. Люди это компромисс. И она останавливается у подъезда, где живет ее бывший муж. Поднимается пешком на третий этаж, открывает дверь своим ключом. От неожиданного ее прихода, от того что сидел в туалете и читал старые «Иностранки», лежащие там между трубами, он начинает сюсюкать, как в начале брака, и она, дура, подхватывает, вместо того, чтобы раз и навсегда обрубить это совместное прошлое.

Ее бизнес заключался в развитии внутреннего мира своих сограждан. Чтобы больше общались, любили друг друга, читали хорошие книги, гуляли по улице в дождь и в хорошую погоду, потому что на каждый случай есть своя мода и настроение. Она уже почти подобрала под себя весь рынок, пока не выяснилось, что это предсмертное «подбирание» руками человека, находящегося в агонии, скребущего одеяло своими клешнями. И то дело.

Люди всегда остаются на своих местах. Двигаются только ангелы. Злые и добрые. Приносят вести, суетятся, подвигают на предательства и поступки. Когда припекало, она мечтала уйти в отпуск и хотя бы на месяц перестать двигаться. Вопрос не в том, чтобы избежать выстрела в себя, а чтобы успеть в этот момент быть в состоянии сосредоточенной молитвы. Да, Гамлет? Ты – был или не был?

В какой-то момент начинаешь замечать, что уже проезжала здесь, и все обращается в déjà vu. Нелепый предрассудок, вбиваемый в людей, что они не могут в любой момент переписать свою жизнь наново. Хотя бы перечитать ее, внеся правку перед печатанием, как делают все нормальные авторы, включая Б. Не только можете, но и должны. Сразу определится, кто тут был шпион, и кто вас подставил. Хороши бы мы были, не умея читать историю слева направо и обратно.

Теперь она попадает в то, что было, отдыхая душевно, предчувствуя все, что будет. Надо проехать еще метров пятьсот, повернуть направо, второй переулок налево и там на светофоре резко повернуть на перекрестке, чтобы у парикмахерской свернуть в сквозной двор и выехать на параллельную улицу. Все это уже известно заранее, как и то, что никто ждать ее там не будет. Она припаркуется напротив подъезда, где висит эта металлическая табличка, и сможет там отдохнуть минут десять, прикрыв глаза. Не надо не думать ни о чем, не беспокоиться. Главное, чтобы дворники работали, мерно щелкая, потому что снег липкий, потом не отдерешь, а выходить на мороз не хочется.

Кровь ненадолго приливает к мозгу, когда она задумывается о «бизнесе на загробной жизни». С радостью заехала бы перекусить во французскую кондитерскую, но той нет в маршруте. И пассажиров нет для их перевоза – видно, она в действующем резерве, накатывает себе часы вечности.

И такое ощущение, что все вокруг тебя истончается. Головы не хватает, ты, как во сне. Откуда-то эта фраза, что «люди будут общаться не друг с другом, а с вещами», кто сказал? Воздух стал похож на неуловимую паутину. От ветра весь прогибается, того и гляди, прорвется насквозь. Что тогда будет?

Хорошо, что она стояла на приколе рядом с каким-то мусорным контейнером, когда он пробил головой ветровое стекло, и со свистом пронесся мимо нее. Она обернулась – никого. Заднее стекло не выбито. От переднего остались одни мелкие осколки. Она видела этого человека. Тот, который выходил из подъезда, когда она контролировала киллера.

Теперь колпак, под которым она могла дышать, сняли, и можно только задыхаться. Ей казалось, что и глаза ее полезли наружу. Зеркальце запотело, ничего не видно. Она автоматически фиксирует свое самочувствие. Еще немного, может, выправится и на этот раз. Вот когда оказывается, что к смерти не готова.

 

Високосный год

11 января. Погода не так важна - по сравнению с умением занять самого себя. Тогда и сны снятся такие, что не отвяжешься. И день по внутренней его тревоге не отличишь от сна. И свет, тень, ночь, свеча – это всего лишь моменты бодрствования, именуемого жизнью. В конце концов, еще в школе учат пришпиливать на окна ватман с изображением звездного неба, зимнего воскресного дня, весеннего ручейка и непроходимого леса, который бредешь, как лось, напролом. Чего более? А весь шатер однажды свернут, как сказала Эмили Дикинсон.

Он опять начал выбегать по вечерам от отчаянья из дома, быстро шел по ночным дорожкам, стараясь не глядеть на встречных людей, проскакивал с ходу несколько кварталов, потом вдруг поворачивался и шел назад, заходил по дороге в магазин, покупал всякую мелочь, вроде хлеба со сметаной и что-нибудь сладкое к чаю, и возвращался домой, хоть немного успокоившись переменой внешних впечатлений. Это ни от чего не спасало, но облегчало.

Однообразные дни идут быстро. Когда готовишься к решительным поступкам, каждый из которых, впрочем, упирается в смерть, время встает на дыбы. Перемену его ощущаешь той или иной степенью боли в груди. В первое же из послаблений в морозе спешишь на балкон, выглядываешь на вечереющую улицу, как будто скоро весна. Замечаешь при этом подобные же шевеления и у соседей. Они, кажется, развешивают там белье. Снежные дорожки во дворе заметно потемнели. Около баков с мусором все вытоптано. Даже гуляющих собак нет в этих послепраздничных сумерках, выбитых из колеи, полных мягкого, слипшегося снега, неясной тревоги и неготовности к будущему.

Решительность слога, перед которой стоишь, нуждается в резких поступках. Даже природа, казалось, понимала это, затаившись к вечеру. Не надо смешивать время с беготней между людьми, хотя бы и на лыжах по зимнему полю с торчащими мачтами электропередачи. И он бы мог, как шут, бежать до пруда и обратно к шоссе и уже оттуда, сняв лыжи и сбив с них снег, дойти до небольшого дома, где можно было вскипятить чайник и поджарить блины, купленные в магазине у станции. Велика радость.

Если жить пристально и без цели, то зима, как и все прочее, длится долго до бесконечности. Ты уже прочитал и написал про осень и весну, и война, начатая летом Наполеоном, тогда же Бен Ладеном и кончилась, а на самом деле все это мечта, а снег так и лежит на улице, как лежал. И даже будто утеплил ватой окно, навалившись на него с внешней стороны.

Он вспомнил синеватый, словно в мертвецкой, оттенок снега под вялым январским солнцем, который разглядел, щурясь от выбивающего слезы ветра, и постановил себе запомнить и записать это потом, когда будет дома. Однако потом не мог вспомнить смысла мертвецки синего снега, который дарил солнечный день, разве что увидел березы в чистом кладбищенском снегу, но об этом не хотелось ни думать, ни писать. Нашел в шкафу свечку еще прошлого новогодья и зажег ее, пытаясь вызвать в себе какие-то былые и потому отмененные временем мысли и ощущения. Застыдился и свечу задул.

 

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Дневник похождений