Девятнадцатое письмо к другу. Церковь Воскресения Словущего

Памяти художника Гарифа Басырова

Девятнадцатое новое письмо к другу

Впервые вижу такие поминки, когда после четвертой рюмки водки была такая же тишина, как в начале. И после пятой. И потом.

С Гариком Басыровым в последний раз я виделся в Домике Чехова на презентации книги Володи Салимона и Татьяны Назаренко. Как оказалось, за пять дней до смерти. Мы разговаривали о Максиме Светланове, который предложил Гарику работу в издательском доме. А еще за пять дней до этого Гарик принес мне в подарок в галерею «Манеж», когда было открытие выставки Евгения Гороховского, сделанный им календарь на 2004 год. Календарь назывался – «Головы». На обложке была голова уходящего человека с открытым на затылке глазом.

Галя позвонила Гарику в день смерти, часа в два пополудни, просила прощения на следующий после прощеного воскресенья день. Приглашала его на выставку Ромадина в новом здании АТВ. Басыров говорил, что все нормально, они сейчас с Инной как раз думают, что делать с его днем рождения. Я посмотрел в Интернете дату его рождения. Выходило, что назавтра, 24 февраля, Гарику исполнялось 60 лет. Я знал, что в последнее время у него была какая-то засада с деньгами, - там отказались от рисунков, предпочтя брать по дешевке картинки из Фотобанка, сям предлагали чушь, на которую он никогда не соглашался, в третьем месте облом.

Вечером нам позвонил Ромадин в шоке. Только что он звонил Гарику, и Инна сказала, что Гарик умер. Сидели, пили чай, смеялись, вдруг ему стало плохо, и он умер.

Передать нашу реакцию, реакцию художников, коллег, друзей, знакомых невозможно. Шок. Я пишу сейчас, чтобы хоть как-то отпустило.

У меня ощущение, что я знал Гарика всегда. Его иронический и трезвый ум, резкие и безошибочные суждения о людях, его советы, что читать. У меня мало знакомых, советующих мне прочитать то, о чем я не слышал. Когда-то он посоветовал Павича, о котором никто еще не знал. Потом рассказы и дневники Анаис Нин, феерической подруги Генри Миллера.

И вдруг эта нерасторжимая связь с Гариком распалась. Первый шаг к предательству, к согласию, что он умер, - это воспоминание, когда же я увидел его в первый раз, когда впервые написал статью о его выставке, о нем?

Он был необычным человеком. Родился в казахстанской зоне. Окончил среднюю художественную школу, где учился вместе с Нестеровой и Назаренко, Любаровым и Инфанте, с другими известными ныне художниками. В 1968 году окончил художественный факультет ВГИКа. Год окончания неслучаен. Воздух свободы навсегда наполнил его легкие. Мало кто из знакомых так отзывался на политические новости. Вот уж о ком точно можно сказать, что он задохнулся спертым воздухом будущих несвобод и психушек. Для того, кто родился в зоне, более чем понятно.

Гариф Басыров получил множество призов и дипломов на конкурсах графики в десятках стран. Уже на моей памяти было несколько, о которых он говорил с иронией, как о недоразумении, что ли, чтобы кто-то не подумал, что он, действительно, чего-то заслуживает. Эта степень глубины и самосознания Гарика трудно передается словами. Поэтому он так любил и искал, в частности, ту степень писательского таланта, которая может хоть отчасти приоткрыть нутрь человека.

Помню, как потрясла его выставка – «Мифологические». Собрание камней, деревяшек, железяк, которые, выстраиваясь рядами, являли собой богов, идолов, фетишей всех известных и неизвестных нам культур. Невероятное проникновение в суть того, что стоит на пороге иного мира, отделяя нас от него.

Отпевали художника Гарифа Басырова в церкви Воскресения Словущего в Брюсовом переулке. Была огромная молчащая толпа прощавшихся с Гариком художников. Юрий Норштейн, Андрей Смирнов, Сергей и Борис Алимовы, писатели, галеристы, издатели, критики.

Я помню, как много лет назад с балкона упала и разбилась наша любимая кошка. Через пару часов я проходил мимо того места внизу дома, где ничего уже не было. Там сидела чужая кошка и заворожено смотрела на пустое место, где была смерть. То, как стояли люди, напомнило мне этот случай. Гарик, как автор «Мифологических», понял бы. Более того, никто, как он, не догадался бы подать какой-либо знак – оттуда.

На следующее утро после его смерти я сквозь сон слышал птичье пенье с балкона. Зима ведь еще, подумал я, ни до, ни после этого утра они не пели.

В крематорий на Хованском кладбище ехал на машине с художником Владимиром Любаровым, которого тоже знаю сто лет. «Нас ведь Гарик познакомил», - сказал я Володе. – «Разве?» - «Да, он говорит: чего ты обо мне пишешь? Это все ерунда. Вот есть замечательный парень, у него будет выставка, я вас познакомлю». – «Гарику не очень нравилось то, что я делаю, - сказал Любаров. – Это он по дружбе».

Они учились в параллельных классах, потом жили в Матвеевском недалеко друг от друга, потом Любаров пригласил Басырова в знаменитую «Химию и жизнь», где был главным художником. «Уже через пару месяцев Гарик мог один нарисовать целый журнал, - сказал Володя. - Фантастической работоспособности и фантазии человек».

Гарик первый из художников своего круга надел американские мокасины и джинсы, у него первого была дубленка, о нем по этому поводу делали репортаж в газете. Он учил современной музыке и вечному искусству. Он не сделал за свою жизнь ни одного хотя бы отчасти сомнительного поступка.

Гариф Басыров

До встречи. Твой Игорь Шевелев