1029.Толстый угощает (Новое время 2004 №34)

художества

Игорь Шевелев

Виврист Толстый показал искусство еды

Суп французских чабанов как новое слово в гастроэстетике

1029. Толстый и Леонид Бажанов

Современное искусство принимает, как известно, самые причудливые формы. Иногда, впрочем, совпадая с основными инстинктами человека, и становясь тогда воистину неотразимым.

На фоне всяческих инсталляций, акций и прочей дребедени, программа «Художественная еда», которую проводит московский «клуб на Брестской» при неформальном участии, если не ошибаюсь, Государственного Центра современного искусства, выделяется поразительной человечностью.

Довольно представить лукулловы пиршества, затеянные известным художником и кулинаром Сергеем Цигалем, или супружеской четой художников Великановых, или автором 12-томного словаря русского мата Алексеем Плуцером-Сарно (какая пища без острого словца!), чтобы понять нешуточные масштабы программы.

Но даже в этом неслабом ряду нынешний август тоже запомнится. Своим кулинарным искусством в «клубе на Брестской» делился Толстый.

Кто такой Толстый? Наверное, любое из многочисленных его умений, искусств, занятий и талантов будет лишь пикантной приправой к основному блюду, которым является он сам.

Недаром Толстый изобрел новое направление современного искусства, которое так и называется «вивризм» - от французского слова «жить» Живи художником!

По его глубокому убеждению дипломированного искусствоведа, искусство сегодня столь безгранично, разнообразно, неисследимо, что вырваться из этого ряда сможет лишь тот, кто любыми художественными способами привлечет к себе внимание зрителя и любовь пространства.

Пройдя земную жизнь до середины, Толстый в 1979 году эмигрировал из СССР. За это время он успел разбиться на атомном бомбардировщике в Прибалтике, поучаствовать в конструировании первой советской ЭВМ, защитить диплом искусствоведа у мэтра Виктора Никитича Лазарева, побыть парторгом реставрационных мастерских. Короче, заблудившись в сумрачном лесу, Толстый (в миру Владимир Котляров) похоронил в семейной нише Донского монастыря урну со своим духом и эмигрировал на Запад.

Там-то и началось.

Например, голого Толстого, разрисованного красками и кричащего что-то по-русски, итальянская полиция извлекла из фонтана де Треви, надев на него наручники и отвезя в римскую тюрьму. После чего вся пресса неделю обсуждала, надо ли судить сумасшедшего русского художника, кричащего: «Итальянцы, берегите Папу!» или отпустить подобру-поздорову. Через неделю решили отпустить. Еще через два дня в Папу римского стреляли. Признал ли Ватикан пророческие таланты Толстого? Официальной справки на сей счет не существует.

Но парижская русская эмиграция точно не признала. Ибо он начал издавать альманах «Мулета», в котором сумел оскорбить всех «священных быков» по ту и эту сторону границу. Под обложкой же собрал знаменитых тореро – от Лимонова и Бахчаняна до Хвостенко и Коки Кузьминского. «Мулета» перешла в столь же неистовую парижскую газету «Вечерний звон», а вивриста, художника, поэта и провокатора Толстого ждал новый поворот в судьбе.

Пора, однако, на время вернуться, к нашим баранам в «клубе на Брестской», которые издают уже поистине невыносимые для желудка призывные запахи типа «Съешь меня!»

В этот вечер Толстый презентовал перед сливками московской художественной интеллигенции суп из баранины с овощами, которому научился у чабанов горной Франции.

Суп как суп. Французская кухня это, как известно, такая штучка, о которой лучше читать, пуская слюнки, нежели пробовать, разве что только с голодухи. Помню, как четверть века назад приятели позвали на угощение, затеянное двумя молодыми француженками, оказавшимися волей судеб в застойной брежневской Москве. Молодые-то молодые, но уже исполнялось им 25 лет, и в ближайший праздник святой Катерины предстояла неприятная процедура публичного моления святой о даровании мужа. Решив не дожидаться позора, девицы приехали в советскую столицу вызволять какого-нибудь пригожего диссидента из объятий совка путем женитьбы на себе. В этот день они демонстрировали свои кулинарные способности.

Конечно, меня юношу, начитанного о Франции, монмартских кафе и едоцких подвигах молодого Хемингуэя на празднике, которого жаль, что нас не было с ними, - их луковый суп не мог не разочаровать.

Крестьянская еда, она и есть крестьянская еда. Откуда мне было знать, что в стране Руссо она считается классической. Потом уже в Люксембурге в правительственном загородном дворце нашу делегацию российских политиков, бизнесменов, журналистов угощали самым дорогим, - свиным гороховым супом и овощами с сосисками. Там-то я все понял. К тому же впритык с дворцом и многовековыми дубами, кого-то там видевшими, стояли коровники со всеми своими давно забытыми со времен босоногого детства запахами.

Запад дело тонкое.

Так что, Толстый мне друг, но истина ведь тоже вещь наживная.

Именно западная еда вывела Толстого в люди. Когда не было денег, подрабатывал поваром в русском ресторанчике на Пляс Пигаль, где кучковались русские проститутки. Однажды сидел в полном смысле этого слова на бобах, и приятель предложил ему съездить на съемки какого-то начинающего режиссера, где денег не дадут, но два раза в день кормить обещали.

Толстый с аппетитом пошел и… стал известным актером французского кино.

Около сорока фильмов, в том числе, два голливудских. Несколько главных ролей, палач в «Королеве Марго», «Индеец в Париже», голос Никиты Михалкова по-французски в «Сибирском цирюльнике», партнер Изабель Аджани, поляк-эмигрант, который, чтобы прокормить семью, выходит боксировать на ринг…

Готовясь к этой роли, Толстый похудел на 33 кило, впервые в жизни переступил порог спортивного зала, потерял выбитыми несколько зубов, но не опозорился, купил дом в Нормандии, получил в подарок пятикомнатную квартиру в Париже, дружа семьями с тогдашним мэром (нынешним президентом) Жаком Шираком.

Кухня французского артиста Tolsty и русского художника Толстого – столь же сложна и неоднозначна, как ее автор. Много трав, пряностей, бараньего жира. Огромный чан с супом, который чабаны горной Франции едят неделю, был съеден в клубе на Брестской улице за пару часов. Не чабаны мы. Мы - художники.

Возможно, аппетиту способствовали и развешенные на стенах зала произведения Толстого в жанре «мейл-арт» или «толстых писем», которые он присылал своим московским приятелям, разрисовывая их и дурачась, как мог.

А еще серия его выставок «Деньги»… А стихи… А куча издательских проектов…

В общем, жизнь удалась. А с чего все начинается? Скажи мне, что ты ешь, и я скажу все остальное. Человек, сервируй себя сам. Жизнь коротка, но искусство еды дольше. Так говорит Толстый.