Игорь Шевелев

Выдь на Волгу: чей стон раздается?

Круизом по матушке.

1031. Город Плес

Все говорят: Волга, Волга. От всех слышу, а сам ни разу не видел. То с любимой девушкой поплыву, смотреть некогда. То с любимыми детьми от бывшей девушки, глаза в стороны разбегаются. То с Соросом и его фондом. То с оркестром под управлением Спивакова. Сколько раз плавал с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало – а ни разу не видел толком. То есть не писал, как и что, а, значит, не видел по-настоящему. Выпивал, да. Закусывал. А не видел.

Волга это былой символ русской бескрайней свободы и угнетения. Даже французы в XIX веке, перед тем, как полюбить арабов, присматривались к России, плавая по Волге туда-сюда: Дюма-отец, Теофиль Готье, Астольф де Кюстин составляли путевые очерки и, тем самым, вызывали у русских моду на самих себя.

Пока присматривались к матушке русской вольности, Сталин решил вопрос коренным способом: бурлаков и всех прочих - в трудармию; Волгу – в шлюзы! Есть Волга, есть проблема свободы, нищеты, дурацкой удали и потешного богатства. Нет Волги – есть водохранилища. То же с людьми. Люди остались населением по берегам, радуя зрение туристов и успокаивая их нервы тем, что, оказывается, не все так плохо, пока у других еще хуже. Можно плыть еще для того, чтобы ответить на вопрос Николая Алексеевича Некрасова: «Выдь на Волгу: чей стон раздается над великою русской рекой?»

Круиз от Москвы до Нижнего Новгорода и обратно, - неплохой маршрут. Каюта на двоих на средней палубе без туалета и душа – восемьсот с лишним долларов за неделю. Это отдых вдвоем в турецком пятизвездочном отеле ту же неделю, включая перелет.

Поэтому, как говорил незабвенный Веничка, надо немедленно выпить. Коктейль «Слеза турчанки. All inclusive».

Москва – Углич

Последняя неделя августа – горячее время круизной навигации. Самые ленивые поняли, что лето уходит. Бабушки встрепенулись, что внукам в школу. Молодожены, отстояв очереди в ЗАГСы, оформили свои сношения и могут попробовать их на воде. Невротики вспомнили о пребывании в околоплодных водах и захотели покачаться на волжской волне. Да мало ли причин. Может, турецкий климат вреден, и доктор посоветовал что-нибудь среднерусское. Или иностранная фирма сделала подарок сотрудникам.

Сотня пассажиров теплохода «Башкортостан» являет срез московского общества. Бальзаковского возраста женщины, как правило, с проверенными на храп подругами. Мамы с детьми любого возраста – от детского сада и старших классов до околозамужеского. Одна кавказская семья с детьми и папой, похожим на футболиста Дараселия. Пенсионеры, билеты которым купили благополучные дети. Менее благополучные дети сами поехали с ними. Супружеские пары – на любой вкус. Кто-то решил отметить медовый месяц, совпавший с серебряной свадьбой. Иные только поженились. Молодые люди с девушками. Для них дискотека до двух ночи. А седой мужчина в шортах и юная леди итальянского типа заставят всю дорогу строить предположения по поводу характера их отношений.

Еще до отправления можно отметить гуманитарный вид некоторых туристов. Кто-то с профессиональной фотокамерой, другой глядит поэтом: шелелюра редеющая, тело субтильное, много курит, глядит в воду. Ясно, поэт. Да и за чем еще плыть таким маршрутом как не за поэтическими впечатлениями?

Профессиональное множество знакомых и тут меня не подвело. Куда ни забросит судьба, везде свои. С изумлением опознал среди пассажиров, в последнюю минуту поднявшихся на борт теплохода, знаменитого французского слависта и коллекционера Ренэ Герра. Обладатель самой большой в мире частной коллекции искусства русской эмиграции, он в СССР был нежелательной персоной. Нынче те же люди, но под российской вывеской, объясняются профессору Герра в любви и не мешают бывать в здесь хоть каждый год. Вот он и путешествует, выпускает книги, устраивает выставки, встречается с друзьями, ведет переговоры о создании в Париже на основе своей коллекции музея русского искусства.

Мир тесен, слой узок, Волга одна, - где-то да встретишься. Только Ренэ Герра был в Тарусе у художника Эдуарда Штернберга, которому на днях предстоит выставка в Третьяковке, только съездил в Великий Устюг и Потьму, а на днях поедет в бунинский Елец читать лекции в педагогическом университете. Потом презентация книги о парижских художниках эмигрантах из России, вот в промежутке он и не отказал себе в удовольствии в очередной раз прокатиться по великой русской реке, поглядеть в провинции что-нибудь антикварное.

За объятиями незаметно отплыли. Навстречу «Сергей Абрамов». Был некогда одноменный представить России в Чечне, который приобрел по случаю два теплохода, переоборудовал их по высшему разряду для интуристов и назвал один - своим именем, а другой еще проще: «Президент».

Был воскресный день. Люд отдыхал по берегам. Долгопрудненская молодежь приветствовала теплоход матом, воплями и запахом шашлыка. Более выдержанная публика плавала на собственных яхтах, приспособленных к дайвингу.

Открыли бар. Дети, купив мороженое и пепси, разбежались по палубам. Взрослые взяли пиво и расселись компаниями на палубе у столиков. Два джентльмена, взяв порцию виски со льдом, обсуждали надо ли брать в такое плавание жен, особенно, своих.

Дело не в том, что женщина на корабле к непорядку. Напротив, женщин на треть больше мужчин. Есть хорошенькие суперфлю, и они тоскуют, говорил тот, что видом облезлый мышиный жеребчик. Зачем ехать в Тулу со своим самоваром, если все рады подставить тару под твой кипяток. Другой возражал, что отсутствие жены лично ему пришлось бы компенсировать таким количеством спиртного, что лучше жена.

Будущее показало, что правы оба.

Около Икши слепой дождь, шестой шлюз системы Волга – Москва. В музыкальном салоне Эдуард Хиль призывает девчонку не плакать, пройдут дожди, и парень из Чечни вернется. Фотограф, с которым оказалось множество общих знакомых, сел за пианино, вспомнив руками джазовый фестиваль в саду «Эрмитаж». Но наперерез ему уже шел солдат по городу, по незнакомой улице, и товарищ комсомол туда же навстречу.

Волга, ощущаешь сразу, - вечная река. Для нее монархия, коммунизм, православие, Ленин, дом Романовых, бурлаки, купцы, бизнесмены, Никита Михалков, Александр Островский, иконы, песни русских и советских композиторов – один день.

За столом ресторана выпало сидеть с той самой парой, - немолодой господин и юная леди. Между кефиром и котлетками, салатом и специальной угличской водой - туалет в половине кают отсутствует, щадящая диета, - между деликатными разговорами приходит в голову, что это отец с дочкой, а не то что вы подумали.

Начало пути это самый долгий период. Потом все слипнется и только успевай смаргивать города, сон, впечатления. Пока наслаждаешься облачным небом, сплошными лесами, редкими селами по берегам, солнечным загаром, покойным покачиванием, пытаешься разгадать, кто вокруг тебя.

Палуба уже общая, но люди на ней пока отдельны. Социальный инстинкт скоро начнет сбивать одиночек в пары, пары в компании, компании - в просмотр фильмов, в сидение в барах, в прыганье на дискотеках и пение хором.

Обнаруживаются гиды и увеселители, что за границей зовутся аниматорами. Главный из них, Сергей Николаевич Беликов, руководитель маршрута, признав нового очевидца, пригрозил санкциями, если все его сведения об окружающей действительности будут использованы без указания источника. Если чеховского Беликова звали человеком в футляре, то на нашего и по комплекции, и по энергии никаких футляров не хватит.

После ужина – личное время любви и шлюзования в районе Икши. Молодежи на палубе поубавилось. Стало резко качать, ударяя теплоход о гранит шлюза.

-Отчего качает? – спросил я Сергея Николаевича, прогуливающегося по палубе в ожидании музыкального вечера с исполнением русских песен.

-Дело молодое, вот и качает, - объяснил он физическое явление с физиологической прямотой. – В каютах к дискотеке готовятся, ритм налаживают.

Люди постарше, назюзюкавшись, начинают падать, - с непривычки к навигации, - кто на палубе, кто прямо в баре, со стульев. Мои соседи по ресторану сумерничают на палубе перед бутылкой ликера, высокими бокалами и горящей свечой. Юная дева с розовым румянцем на нежных щечках, на дочку ну никак не похожа.

Чей там стон раздается в Угличе?

Актрисы Казарновской

«Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин, о происшедших со мной чудесах. Я отправился в плавание по Волге, желая поправить дела и нервы. Однако сперва меня обчистила круизная касса. Волга, сказали, дешева, но бензин к ней дорог. Каюту дали без туалета, с раковиной, в которую, как я целился по ночам, чтобы не ходить по коридору. Подпоив пивом, меня обыграл в карты пехотный капитан в штатском. В общем, до Углича, я упал духом.

Вдруг по светской физиономии и костюму меня опознали как «нового очевидца», который явился к ним инкогнито с ревизией и последующим ее описанием в модном журнале. По здешним чинам это выше генерал-губернатора. Теперь я жуирую напропалую, волочусь за пенсионерками и их внучками, не знаю, с кого начать. Столуюсь у капитана. Для меня музицируют, а по трапу меня выносят на руках два специально приставленных матроса приятной комплекции.

В Угличе специально для меня режиссер Евгений Гинзбург начал съемки художественного фильма «Анна» с Любовью Казарновской в главной роли. Сюжет меня озадачил, Оперная певица из провинциального городка попадает в Париж, становясь мировой знаменитостью. Допустим. На пике славы она, возвращается в родные места и узнает, что у нее здесь есть сын.

Я, брат, поразился. Это, что, выходит, не она родила своего сына? Но одна прехорошенькая инженю объяснила мне, что это римейк пьесы Островского «Без вины виноватые», где еще Алла Тарасова играла роль Кручининой. Гроине сказали, что младенец умер, а она так расстроилась, что поверила. Решив задать режиссеру Е. Гинзбургу вопрос: «не слишком ли много в его творчестве римейков», я зажмурил глаза, решив, что ответ будет почище киркоровского на вопрос журналистки Ароян. Но Гинзбург покраснел, стал оправдываться, объяснять. Перепутал Киркорова с Киркегором.

Пригласил меня на съемку сцены на волжской набережной. Потом на съемку встречи с мэром. Я ждал, что будет сама мэр Элеонора Шереметьева, она же вице-президент российского конгресса муниципальных образований, на котором ее я видел в сногсшибательной шубе из голубого зверя. Но Гинзбург решил снять в ее роли заместителя главы муниципального округа по социальным вопросам. Оказалась безешка.

Представь себе, друг Тряпичкин, вдруг слышу нечеловеческие звуки. Я встрепенулся: что? кто? Как новый ревизор и очевидец, желаю знать, чей стон раздается над великою русской рекой. Мне говорят: Любовь Казарновская голос перед съемкой пробует. Как сказал поэт: «Этот стон у них песней зовется».

Спешу закончить. В дверь стучат. Не за тем ли пришли, чтобы предложить чего-нибудь возглавить? Или просто денег дать?»

Наслушавшись во время плавания классических стихов из радиорубки, я вспомнил строфу угличского поэта, почерпнутую с местного сайта.

«Ночью бывает Углич не очень.

Скалятся монстры из подворотень.

Беснует шпана и дерутся коты.

Среди всего этого движешься ты».

Углич ночью не видел, но представляю. Так же, как компьютеризацию. Есть сайт, там тишина. Кто-то написал: не подскажете, как добраться до Углича в выходные? Тишина. - Эй, там есть кто-нибудь? Тишина. Кто-то спрашивает: а в Угличе знают об этом сайте?

Боюсь, что угличанам не до того. После гибели царевича Дмитрия город с трудом приходит в себя. Из 38 тысяч жителей десятая часть недавно работала на часовом заводе. Сейчас там осталось 2200 работников, к концу года будет 1600. Оставшимся, возможно, начнут платить зарплату.

Основная жизнь у пристани. В навигацию каждый день причаливает дюжина кораблей. За год по городу гуляет двести тысяч туристов. Часы не делают из-за отсутствия спроса. У пристани они, как сувениры, втридорога. Два шага вглубь, - цена падает. Еще шаг и – полная тишина, все поросло лопухом. В кафе на центральной площади любое блюдо, включая шницели, борщ, говяжьи тефтели – по десять рублей. Угличская вода бесплатно. Реставрируют дом купца Евреинова. Там – мэрия. Вбок по улице двадцать пять метров дороги из фигурной тротуарной плитки, как перед Театром на Таганке. Но плитка обрывается, начинается грязь, лужи, - асфальта нет.

Голь на выдумку хитра. Выдумка у нас на все случаи жизни одна. Интерес к царевичу Дмитрию возведен в градус «музеем-библиотекой русской водки». Краткий, насыщенный экскурс в историю, коллекция полных и пустых бутылок, пара рюмок для дегустации, и взбодрившийся турист с радостью покупает местную водку за двойную цену.

Забегая, вернее, заплывая вперед, скажу, что начавшись музеем водки в Угличе, турне заканчивается музеем водки П. А. Смирнова в Мышкине. Этот круг замкнут.

Поэтому я немедленно выпил. Коктейль «Хорей дяди Коли». Отжать избранное и залпом - не закусывая.

Углич – Кострома

Плывешь по Волге, сознание плывет. Медленно, неотвратимо. Недалеко от Углича, в селе Знаменском, родовом гнезде Тютчевых, заезжие краеведы на днях нашли на чердаке оставшегося барского дома архив поэта. Нашли случайно: дерево упало и сломало крышу. Местные потихоньку разбирают дом, как и все прочее, себе на дрова. Жить-то надо. Небо и Волга были до Тютчева и будут после нас. На Волге живут, как на небе, ничего не касаясь.

Плывя в бездействии, поневоле мыслишь. А от этого одно лекарство. На палубе выпивают и закусывают. Досуг – противоречивое понятие в метафизике русского народа. Особенно, в окружении физики воды.

Волга с системой водохранилищ кажется придуманной как соцреализм и дешевая колбаса. За идею ста тысяч трудармейцев, вручную копавших канал, не жаль положить. Так же хорошо смотрелся бы круиз по местам трудовых подвигов заключенных Дахау и Освенцима. Нет, все замечательно, но остается осадок, который надо размывать.

Бывшую великую русскую реку разжаловали, спрямив и вырвав аристократические и дворянские корни с истоками: изволь быть служащей, как все. Ну, она и тоскует, как все, покрылась зеленой тиной, исхалтурилась из берега в берег, став, как говорят гиды, системой больших луж.

После английского завтрака, - овсянка без молока под музыку «Битлз», - сервирована знаменитая калязинская затопленная колокольня. Подают под звон колоколов и музыку из «Легенды о граде Китеже». Туристы толпятся на носу, фотографируя. Помня, что мы рождены, чтоб Кафку сделать былью, художники и литераторы, осторожнее сочиняйте мифы.

Чей там стон раздается в Костроме?

Юных последователей Ивана Сусанина

«Продолжаю, душа Тряпичкин, свой рассказ цвета журналистской неожиданности. Кострома привела меня в недоумение. Сперва меня пригласили на конфиденциальное свидание в беседку драматурга Островского на берегу Волги, где пожаловались, что местного марафонца не взяли на олимпиаду, хоть он бегает как кениец, а взяли бегунов более слабых, потому что их руководители сунули в лапу нужным людям в федерации легкой атлетики от десяти до пятнадцати тысяч долларов, а у костромичей, кроме льна и сыра, ничего нет. Вот причина олимпийского позора. Просили, чтобы я жаловался в Москве. Обещал пособить, поскольку с Фетисовым на дружеском коньке, но не понял, почему говорят, что в этой беседке Островский любил отдыхать, глядя на Волгу, если она построена в 1956 году, почти через сто лет после смерти драматурга? Мне отвечали, что это игра слов. Их земляка Ивана Сусанина, тоже, мол, на свете не было, но это патриотический пример для молодежи, и та до сих пор идет его путем под лозунгом «Вера без дел мертва».

Чего пенять на марафонцев, которые не добегут, если все кругом придумано? Мы друг другу не ревизоры, а очевидцы. Вы лепнину, говорю, на фасаде гостиницы «Старый дом» полгода восстановить не можете, ссылаясь на то, что дом, простоявший двести лет, построили неправильно. Вы бы сами так халтурили – на века!

Ну, думаю, по шее дадут. Зажмурился. Но и они оробели. Стали объяснять, что молодежь, которая не шла тропой Ивана Сусанина, поражена вредными привычками. Наркоманы на дому готовят перветин. Город на втором месте в центральном федеральном округе по подростковому алкоголизму, причем более 70% пойла - пиво, а ранний пивной алкоголизм особо популярен у местных девочек 13-14 лет.

Я слышал как выражаются тут нежные создания. Но следующим пороком считается не матерщина, а патологическая страсть к игровым автоматам. Родители психиатров вызывают.

Но до пороков надо дожить. На днях одну новорожденную нашел в Волге человек, мывший свою машину. Трупик другой вытащили из мусорного бака дворовые собаки, и таскали средь бела дня за ручку по всему городу.

Жуть, друг Тряпичкин. Но насчет пива заметил по себе, что есть в волжской воде что-то, что само пиво притягивает. Одно известное тебе лицо рассказывало, как в юности пристрастился к этому напитку, приехав в советское время в Волгоград. Даже тогда пива здесь было хоть залейся, в аптеках без рецепта выдавали. За то известный тебе человек и сохранил уважение и любовь к Волге на всю жизнь.

До следующего города. Отплываю».

Всякий волжский город, словно толстовская семья, счастлив как остальные, а несчастен по-своему. После пожаров достопримечательностью старой Костромы оказалась пожарная каланча. Притча во огненных языцех: гарантируя общее благополучие, выживай сам. И гори они все огнем!

Город выстроен веером - от Волги. Согласну мифу, - веером Екатерины Великой. Много садов и парков, которые служат к благообразию города летом, как снег зимой.

Гид советовал купить льняные изделия, расписные полотенца, самые дешевые на Волге, и костромской сыр, пахнущий молоком и младенцем. Надеюсь, не тем самым.

Турист ощущает город, как слепой слона: смотря, за что потрогаешь. Взгляд варварский и случайный. Другой вопрос: адекватно ли ощущение слона теми, кто в нем живет и переваривается.

Кострома показалась городом бедным и добродушным. Продукты едва ли не вдвое дешевле, чем в Москве. Вещи стоят столько же. Все магазины ими завалены, и покупателей, как в столичных бутиках, - никого.

В храме при женском монастыре отпевали нового богатого. Машины милиции сопровождали кавалькаду джипов и мерседесов с мигалками.

Сам храм славен иконой Феодоровской Божией матери, праздник обретения которой в конце августа. Монашка, протиравшая стекло, которым покрыта святыня, сказала мне по секрету, что икона - XII века, ни разу не реставрировалась, а потому особо намолена. Как все иконы, дает обрести мир и счастье в семье, но особо родовспомогательна.

Спутницу мою, которая приложилась к ней, по ее словам, так тряхнуло, что она едва на ногах удержалась. Видно, забеременела.

Добродушие горожан сквозит во всем. Каждый второй мужчина держит в руках банку пива. Вход в центр психотерапии и психологической помощи в ту же дверь, что в областную прокуратуру. Грамм золота на сто рублей дешевле, чем в Москве. Льняные полотенца почти даром. Много аптечных киосков. Городская бедность подчеркнута отсутствием кавказских лиц даже на рынках.

Местный Ленин кажется добродушным чудаком, который спьяну забрался с вождистским приветствием на постамент, сделанный к 300-летию царского дома Романовых. Представьте Ленина на часовне под старину, внутри которой члены обкома творят по ночам пьяную коммунистическую литургию.

Выпьем и мы. Коктейль «Все смешалось в доме Обкомских».

Кострома – Нижний Новгород

Теплоход плывет в своем туристическом режиме. Перистые облака вытянулись рентгеновским снимком грудной клетки. Джазмен играет чаттанугу на пианино. Чайки летят за кормой. Баржи везут песок. Девушка за столом надела обручальное кольцо, но все равно похожа на студентку, которая отправилась в тур с обеспеченным господином. Гид рассказывает про село Сопелки между Ярославлем и Костромой. Там пару веков назад развелась секта бегунов, - радикальных противников всякой власти, включая поповскую. Половина бегунов – странствовала, не останавливаясь. Оседлые держали дома, чтобы при случае прятаться. Потому дома были как лабиринты с подземными ходами. Чужак обрекался на безвыходность. Воинская команда, думаю, пожгла их огнеметами, а сказала, что те назло угорели.

Чей там стон раздается в Нижнем Новгороде?

Заповедные звери и олигархи делят сферы влияния

«Нет, душа Тряпичкин, мне здесь нравится. И бедные, и богатые хороши, если тебя принимают не за них. Я решил помочь Кириенко со сборкой японской Тойоты в Нижнем. Но главным условием поставил, чтобы все вокруг было японское, а продавцы в магазинах говорили по-английски. Кириенко срочно вылетел в Токио.

Я же уговорил Бендукидзе продать принадлежащий ему 60-процентный пакет акций судостроительного завода «Красное Сормово».

-Поскромнее, говорю, надо быть, Каха Автандилович, ближе к народу. Погляди на Колю Баскова. Он приехал заключать контракт с нижегородским оперным театром. И знаешь, какую ему зарплату поставили?

-Какую? – спрашивает Бендукидзе.

-Четыре тысячи в месяц. Рублей. Размер средней взятки за устройство ребенка в детский сад, а то общая очередь подойдет здесь в 2006 году. Зато Коле сказали, что он может петь не как в Большом «Евгения Онегина» раз в год, а любую партию в любой опере, какая понравится.

Бендукидзе акции продать согласился, только сначала, говорит, сделаем подводную лодку на «Красном Сормове», Китаю продадим за 200 миллионов долларов. А насчет скромности советовал обратить внимание на заповедник в Дивеево. Там зимой нельзя было веточку сломать, не то, что вырубать лес под строительство. А в апреле депутаты местной Думы разжаловали памятник природы в стройплощадку. Теперь Дерипаска строит дачку за 22 миллиона баксов. А госпоже Батуриной принадлежит, по слухам, строящийся там же на трех гектарах гостиничный Кремль для VIP-паломников, которым будет сдаваться по заоблачным ценам, чтобы те чувствовали себя в чине ангелов.

Ты, конечно, понимаешь, что я этому не поверил. Каха Автандилович по образованию биолог. Ему олигархи – тьфу, эволюционный мусор. Ему птичек жалко. Он на грузин работает. Но стон заповедного зверья я своими ушами слышал, врать не буду.

Хотя иные говорят, что это воют местные шоферы: уж очень бензин кусает. Тут ЛУКОЙЛ как монополист задирает цены. В чем губернатор Ходырев обвиняет ЮКОС, потому что Ходорковский вел переговоры о поставках, и вдруг на следующий день был схвачен людьми в масках, спрятался в «Матросской Тишине» и всю местную экономику повалил. Ясно, что враг народа.

А ведь только подниматься начали. Чистый убыток Волжского пароходства за первую половину года сократился в четыре раза по сравнению с предыдущим годом и составил миллион долларов.

Хороший, однако, показатель развития, брат Тряпичкин: рост сокращения чистого убытка!.. Недаром тут родина нелинейной геометрии Лобачевского, кулибинских часов и мертвой петли Нестерова. Тут, брат, умом не понять, и аршином не измерить.

Вот и думаю, может, мне из ревизоров в щелкоперы, вроде тебя, пойти. Или выдать себя за академика Сахарова. Тут его знают, любят, через нос кормили, посмертный музей сделали. Может, и мне чего-то вкусненькое через нос дадут?»

Нижний Новгород на порядок крупнее Костромы, как та Углича. Видно некоторое оживление по сравнению с ними. Солдаты чего-то строят, цыгане стоят табором напротив нижегородской ярмарки у слияния Оки и Волги. Евроокна в отдельных домах, есть новые дома для богатых, заметные на фоне косых и кривых деревянных домишек.

Архитектура в Нижнем своя, японцы включили два дома в реестр памятников второй половины ХХ века (всего от России – четыре памятника). Тут проблема, как не снести под корень то, что называется старым городом, по поводу которого еще Екатерина II заметила: «дома на боку или близко к этому».

Тут даже домик Каширина, деда Максима Горького смотрится органично, как рядовая застройка, хоть и сделана музеем. А ведь сам писатель шарахнулся от него в «Детстве»: «Приземистый одноэтажный дом с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы показался мне большим, но внутри, в маленьких полутемных комнатах было тесно… Двор был тоже неприятный… Невидимый человек громко говорил странные слова: - Сандал – фуксин – купорос».

Я внутрь не попал, в музее был выходной, и выпученные окна закрыты ставнями. Туристов повезли в дом неподалеку, где Горький, женившись, снял десять комнат второго этажа, и куда к нему ездила тьма народа из Москвы и Питера. Жил он здесь с 1902 по 1904 год. Потом, поменяв жену на актерку и революцию, отъехал в Москву. Через два года уехала и Екатерина Павловна Пешкова, но сохранила обстановку и даже букет цветов, подаренный мужем.

Моя спутница, как увидела в вазе сей вековой знак любви, чуть носом от чувств не захлюпала. Из чего я заключил, что точно – беременна. Осторожно спросил, не хочет ли соленого огурчика. Дул ветер, она не слышала. Была поглощена прекрасными видами на Волгу, открывающимися с кремлевского холма. На фоне волжских просторов все фотографировались. Легко было узнать о характере отношений парочек. Предложишь их вдвоем сфотографировать, а они говорят: не надо, и - друг от друга.

Живописность нижегородских видов, в которых напрочь теряются местные жители, отмечал еще де Кюстин в 1839 году. Французы вообще не теряют бодрости духа. Пока туристы, как сонные мухи, влачились от памятника Минину к памятнику Чкалова, от юного Свердлова к юному Горькому, профессор Ренэ Герра обошел весь город, купил два ямщицких колокольчика начала XIX века, получил в подарок панно в виде стеганого одеяла из лоскутов, обаял дирекцию художественного музея, которая завалила его альбомами, записал получасовую передачу на телевидении. В каюте показал мне еще старинную склянку для церковного мирра с фигуркой св. Серафима Саровского и Богоматери, купленную в Угличе, и прекрасно сохранившуюся коробочку для зубного порошка начала ХХ века, ради которой прошел насквозь Кострому.

На его фоне я понял, что неча на местных жителей пенять, коли у самого рожа апатична. Местные – молодцы. Отреставрировали филармонию, в которой два года назад на концерте Спивакова штукатурка со стены упала прямо на кремовый костюм тогдашнего вице-премьера Клебанова, который не шевельнулся, так музыкой заслушался. Но деньги на ремонт тут же выделил.

Про выставку «Ужасы телесных наказаний» в музее Добролюбова, вывеску которой видел те же два года назад, и про музей восковых фигур с толстяками и кентаврами умолчу. Нижний Новгород город все-таки серьезный, университетский, зачем на пустяки размениваться.

На прощанье с городом коктейль «Последний баррель». Немного юкосовки, ликер «Бейлис» и его дело, прокурорский надзор, немного нефти в холодной воде.

Нижний Новгород – Плес – Ярославль

Теплоход, плывя мимо берегов с городами, несет на себе все их пороки, но не в усугубленной форме, потому что усугублять мудрено. На четвертый день, по пути к Плесу - критическая точка, и половина пассажиров теплохода переходит в горизонтальный режим. В пути не страшно. Как сказал поэт: я похмелюсь, и в третий день воскресну.

В недрах теплохода обнаруживается еще один бар. Заодно там слышен рассказ гида о том, где плывем. Вот Городец, где скоро построят пристань, и в следующий раз мы туда пристанем. На горе памятник св. Александру Невскому, который сначала был Александром II, потом Иосифом Сталиным, затем Павликом Морозовым, но и ребенка не пощадили. За что ж вы Павлика Морозова, ведь он ни в чем не виноват.

За повинно убиенного - коктейль «Жигулевская горькая». Пиво без водки – деньги на волжский ветер.

Чей там стон раздается над Плесом?

Попрыгуньи Софьи Петровны

«Ты, брат Тряпичкин, знаешь, как мы, матросы, ходим по суше враскачку. Не успел подняться в город Плес, как ко мне бросились: прости, батюшка, не уберегли мы нашего Шишкина! Злодеи влезли с улицы в Музей пейзажа, несмотря на три степени защиты, схватили Шишкина, сели в моторку, и ищи-свищи по всей Волге.

Я спрашиваю: Тут музей Левитана? – Левитана. – А картину унесли Шишкина? – Шишкина. Рассказал им анекдот: Муму написал Гоголь? – Тургенев. – А почему памятник Пушкину? Посмеялись. Эк успокоил. Художники еще нарисуют. И Шишкина, и Айвазовского.

Это раньше мы по музеям и выставкам должны были ходить. Теперь у нас есть рестораны с казино. Это я фигурально, потому что в Плесе их, конечно, нет. Тут до сих пор обсуждают адюльтер художника Левитана и его замужней ученицы Кувшинниковой, которая была на 13 лет старше учителя и ухаживала за ним, создавая условия для работы. Только за летние месяцы конца 1880-х годов он наваял тут двести работ, включая церковку из картины «Над вечным покоем».

Чехов взял и тиснул в печати рассказ об этой супружеской измене. Назвал «Попрыгунья», с мужем, доктором Дымовым. Всех срисовал с натуры, как и подобает художнику, но Левитан обиделся, чуть не вызвал Чехова на дуэль, в связи с чем тот тиснул рассказ «Дуэль». Между прочим, Кувшинникова-мужа изобразил Перов в одном из «Охотников на привале».

А Левитан с Кувшинниковой совратили в Плесе старообрядку уйти от мужа. Об этом Северцев-Полилов написал роман «Развиватели», выведя всех, кого ни попадя, включая местных жителей, посвятил роман Чехову. Вот это мне нравится, когда все – очевидцы и пишут друг про друга правду.

Попрыгунья рассталась с Левитаном после восьми лет в 1894 году. Умерла в 1907 году, заразившись тифом от подруги, за которой ухаживала. Могила ее неизвестна. Картин множество. Их раскупали на ура еще при жизни. Когда Третьяков прибежал на распродажу, всего одна осталась.

Я посоветовал краеведам рассказывать, что стон над Волгой – неупокоившейся попрыгуньи Софьи Петровны Кувшинниковой. С сопки Левитана в Плесе слышен замечательно. Почище, чем собака Баскервилей. Местные, а их всего около трех тысяч жителей, замерли. Надо же их чем-то отвлечь от беспробудного пьянства».

Плывя по Волге, русский человек, протрезвев, поневоле начинает размышлять, глядя с отвращением в себя. А француз – с недоумением вокруг. Ни вилл, ни островов, всюду разруха, одиночество и тирания безмолвия, отмечал Александр Дюма-отец, переводя с тоски Лермонтова на французский. Встрепенулся, лишь заметив человеколюбивых проституток.

Де Кюстин был в Ярославле примерно в те же дни конца августа, что и мы, но в конце 1830-х годов. Точно так же летнюю жару смыл тогда холодный дождь принеся раннюю осень. Он же отметил, что Ярославль считается Петербургом провинции, - второй сорт и разваливается быстрее оригинала.

Профессор Ренэ Герра использовал весь свой активный русский словарь, чтобы выразить негодование состоянием Плеса, который за четыре года, что он здесь не был, обветшал пуще прежнего. Только три новорусских особняка на набережной скрашивали картину. Хоть один из них не к месту облицован мрамором. А вот покосившаяся колокольня, церковь, которая скоро ляжет на бок, - чистый позор. Привез бы сюда важных французов показать русский пейзаж, культуру, но что они здесь увидят, - восклицал Герра с возмущением, - быт африканских дикарей?

На это русское Рождество Ренэ пригласили в Версальский дворец, где Олег Дерипаска устроил прием для пятисот избранных, среди которых на опытный взгляд некогда гонимого КГБ слависта преобладали бывшие и настоящие чекисты. На сотую от миллионов, которые стоил тот прием, можно было, кажется, привести Плес в божеский вид. Но иностранным аршином это не измерить. И нормальным рассудком тоже.

Чей там стон раздается над Ярославлем?

Горных козлов да баранов

«Эх, душа Тряпичкин, думаю, зря власть так жупелизировала бурлака: типа, возьмет сейчас дубинушку да ужо вставит нам. Из-за этого и Волгу спрямили, и волжанина буйных чувств лишили. Но не всех волжан.

Ярославский губернатор Лисицин, к примеру, как обычно провел отпуск в Киргизии в охоте на горных козлов и марко поло (это большой киргизский горный баран). Иные говорят, что ветвистых рогов ему дома недостает. А я думаю, по мясу соскучился. В заботе об отечественном производителе, ввели квоты на импортное мясо, вот цены на мясо здесь растут. Сахар, яйца, куры – дороже, чем в Москве, самые дорогие по центральному федеральному округу.

Можно, конечно, рыбку половить в экологически чистой воде реки Соть, куда ходит нагуливаться вся рыба Горьковского водохранилища, и куда меня звало местное начальство на престижную VIP-рыбалку. Но я, брат, скажу по чести, насмотревшись на безобразия, отказался. Может, впрямь, из хлестаковых идти в ревизоры? Я материалец набрал, еще когда с Соросом года три назад ездил.

Помню, как Сорос выяснял в некрасовской Карабихе, кому на Руси жить хорошо? На пожертвованные меценатом три тысячи долларов и пятьдесят тысяч рублей сделали музей деда Мазая. Пока ждали обещанную зайчатину, крестьянские дети на лужайке водили хоровод, пели песни, играли в горелки. Потом, пряча чипсы, тихо двигались вслед за Соросом, а когда из засады рванул дед Мазай на полусогнутых и телега с Яковом, набросились на Мазая, спрашивая, видал ли он Некрасова, и каким тот был? Оказалось, вроде Ленина, - детей любил, жизнью народа интересовался, все в книжку записывал.

Сороса тоже интересовала жизнь. Гуляя по господскому парку в сторону бывшей винокурни, которая и приносила доход народному поэту, поинтересовался, сколько стоит имение, чтобы, купив, привести его в нормальный вид? Ему сказали, что тут дело политическое, выйдет себе дороже, и Сорос остыл.

Охолону на время и я, душа Тряпичкин».

Короткое свидание с городом, как с женщиной, - вдруг да западет в душу. Встреча с Ярославлем, обычно бестолковым и неряшливым, на этот раз задалась. Может, потому что ходил парками да набережными, на разруху не глядел, от шестисотых мерседесов с бритыми за рулем, увертывался, звонаря Андрея слушал в Спасо-Преображенском монастыре.

Ярославль в последнее время город контрастов. Старина разрушается, зато появляется шикарный новодел. Московские богачи начали вкладывать деньги в строительство. Средняя зарплата здесь – 400 долларов в месяц. В соседней Костроме – чуть более ста. В основном, процветает «Ярпиво» и табачная фабрика, где, по слухам, рабочие получают до тысячи евро.

Ярославцы гордятся многим. Начиная с того, что здесь в смутное время четыре месяца была столица государства Российского, что Екатерина, посмотрев город, заметила, что место хорошее, а планировка мерзостная, и повелела сделать его «под Питер». Что во время войны блокадников вывезли сюда, а вместо них в Ленинград отправили два вагона отборных котов-крысоловов ярославской породы. Причем, ни одного из них не съели жители, и коты очистили город от разжиревших на трупах крыс. Или что здесь бесплатный теннисный корт, устроенный тем же «Ярпивом». Что брат Достоевского спроектировал здание на центральной площади, а отец Любови Орловой построил железнодорожный мост. Что единственный, кроме Москвы и Питера, магазин «Метро Кэш энд Кэрри» открыт в Ярославле. Что через шесть лет город будет праздновать тысячелетие, в связи с чем большинство церквей и памятников закрыты на реставрацию. Что Сергей Безруков здесь снимает фильм «Есенин» в восьми сериях, причем он и режиссер, и продюсер, и исполнитель главной роли, а отца Есенина играет автор сценария, отец Сергея Безрукова – Виталий Безруков.

Между тем, профессор Ренэ Герра опять вне себя от варварского разрушения памятников русской старины в городе, усугубляемого методами реставрации, когда та вдруг случается. Пришлось вместе с ним немедленно выпить коктейль «Плач и кыч Ярославки». Рецепт уже не помню.

Ярославль- Мышкин – Сосенки – Москва

Кто-то из продвинутых туристов на теплоходе назвал Ярославль нашим волжским ответом Египту, - трущобы, нерусские лица, грязь, тотальная торговля, битый асфальт, зеленые купола нечастых церквей.

Отдыхать, как и работать, надо уметь. Если вдуматься, покажется, что главного не увидел, ни понял, не разглядел. Какие по ночам звезды над Волгой! Как сладко качает вкупе с любимым человеком, которому ничего от тебя не нужно!

Какая, однако, безнадежная тоска охватывает к концу волжского круиза. Кто-то говорит, что на нижней Волге веселее. Мол, браконьерский риск ближе к Астрахани делает окружающие лица восточнее и разбойничьей. Да нет, разбойников везде хватает.

Небольшой Мышкин, «город щеголеваватый и живописный», как сам себя называет, за последние годы расцвел видимой туристами стороной. Вот что значит правильный пиар и на пустом месте найденная своя ниша. Когда-то московский журналист Илья Медовой, проезжая мимо, советовал местным энтузиастам сделать выставку мышей, исходя из названия города. Это совпало со временем перестройки. Музей мыши стал знаменит.

На него, как на нитку, начали нанизывать другие музеи: краеведческий, народного творчества, ремесел. Последние в этом ряду – музей валенка и Петра Смирнова, «отца» смирновской водки. Наверняка еще что-то сочинят.

В интернете у городка неплохой сайт, из которого видно, что здесь проводят музыкальные и театральные вечера, конференции, посвященные Тютчеву, местным святым Кассиану и Паисию. Город представляется классической русской провинцией. Шесть с половиной тысяч жителей. Залезешь на колокольню – далеко вокруг видать, можно позвонить в колокола. В небольшой кузнице настоящий бородатый веселый кузнец Коля сделает всем желающим железные витые обереги, поможет и тебе самому их сделать.

На пристань встречать и провожать теплоходы выходят костюмированные Мышь и Кот, поют песенки, фотографируются за деньги с желающими. На эти деньги бедным детям раздают перед новым учебным годом бесплатно карандаши и краски. Тут же детская картинная галерея. Детей в городе, действительно, много. Так же, как и азербайджанцев, у которых опять же дети, что говорит об оживлении города.

И только пройдя по всем этим музеям с экскурсией, ты понимаешь, что попал в классический пенсионерский круиз. Или в советский профсоюзный. Неважно сколько тебе лет. Ты можешь выпивать, заниматься любовью, ходить на дискотеку, загорать на верхней палубе, любоваться и фотографировать волжские виды, есть классический обед – первое, второе, компот, - спать после обеда, слушать рассказ гида. Но тоскливая даже при солнечной погоде Волга течет мимо времени, и ты течешь вместе с нею. Наверное, это и есть русская вечность.

Чей там стон раздается недалеко от Мышкина?

Это я, душа Тряпичкин, я, черный монах

«Странная со мной случилась история. Доплыв до Мышкина, я пошел в село Учма в восьми километрах к югу, где подвизались в монашеском подвиге во второй половине XY века святые Кассиан и Паисий. Кассиан (в миру Константин Манкувский) был грек, бежавший из Константинополя, взятого турками, сам происхождения крымского, недалеко от Бахчисарая, наш человек. На Русь прибыл в свите Софьи Палеолог, вышедшей за Ивана III. Кассиан преставился 4 октября 1504 года, то есть ровно пятьсот лет назад.

Услышав это, я понял, что это знак. Пустая и никчемная светская жизнь мучает меня. Монастырь св. Кассиана разрушен, осталось село при нем, довольно захудалое. С местным милиционером я договорился, что ему позвонит министр и представитель президента, чтобы он меня не гонял. Прощай, раб Божий Тряпичкин. Не поминай лихом в своих журнальных молитвах».

Дальнейшее понятно. Круиз заканчивается «зеленой стоянкой», на которой народ допивал недопитое, закусывая приготовленными за отдельную плату шашлыками. Какой-то парень молодой, смеясь, за спутницей своей бежит по палубе: она мила, дородна и красна. И слышу я, кричит он ей: «Постой, проказница, ужо вот догоню!..» Догнал, поймал, - и поцелуй их прозвучал над Волгой вкусно и свежо. Нас так никто не целовал! Да в подрумяненных губах у наших барынь городских и звуков даже нет таких.

Это не я. Это все тот же Некрасов, когда после карточного выигрыша отдыхал от скорби за волжский народ, видя в нем одно хорошее.

Отправляясь в это путешествие, я мечтал быть хладнокровным, как рыба, спрятаться под корягу, смотреть на наше общее небо через слой волжской воды. Потом узнал, что у местных сомов от дряни, что они едят и пьют, повальный цирроз печени. Менять ли один цирроз на другой?

Лучше зачерпнуть на зеленой стоянке воду из Волги да и выпить, закрыв глаза, представив «Волжским особым». Это ведь та волжская вода, которую в районе Тольятти и Самары, пропустив через марлю, продают под видом 76-го бензина.

Волжский пейзаж не смягчает печали. Он сначала наделяет ее фантазией о том, что было бы, если бы все было по-другому, а потом вечным покоем.

Наверное, для отдыха ничего лучше не надо. Этакое вечное ретро. Как пели в музыкальном салоне в последний вечер круиза почти все участники: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!..»

Речной вокзал под круглой луной. Прощаемся с Ренэ Герра, который едет в Елец читать лекции. Прощаемся с пожилым джентльменом и его юной подругой. С пристани им уже машут шофер и охранник. Подружка выглядит утомленной. Оказывается, ей больше по душе гонки на автомобилях, но ради первой любви, чего не сделаешь. Адью, Волга…