1035.Интервью с Александром Генисом (Московские новости 2004 №39)

С земляникой над пропастью

Игорь Шевелев

Чем горше жизнь, тем важнее писать о ее радостях. Так считает писатель и культуролог Александр Генис

На днях в Москве прошла презентация двух книг известного русского писателя, живущего в Америке, Александра ГЕНИСА. Одна из книг, выпущенных издательством "Вагриус", это знаменитый "Довлатов и окрестности", пятое издание, упорядоченное и дописанное. Другая - "Сладкая жизнь". Таковой, по мысли автора, ее делают еда, путешествия, чтение книг, сбор грибов, посещения выставок и спектаклей. Свою точку зрения автор обосновал в беседе с корреспондентом "МН".

- Не слишком ли вызывающе оптимистична для наших дней книга, посвященная наслаждениям?

- Есть гениальные авторы, которые совсем не для того пишут, чтобы порадовать читателя. Достоевский нас мучает, но великие писатели имеют право на все. Я делюсь только радостями. Как плохо - все знают и так. Будда однажды сказал: представьте себе, за вами гонится тигр, вы падаете в пропасть и висите на стебле травы, а сверху стоит тигр, и внизу пропасть. И в это время у вас на губах оказывается ягода земляники. Вообразите, какая она вкусная. Вот такой мне представляется сладкая жизнь в наше тяжелое время.

- Вы большой знаток мировой кухни. Как вам показалась московская кулинария, с точки зрения едока и культуролога?

- Изумительной. И с точки зрения культуролога тоже. Когда-то Хрущев сказал, что ресторан "Прага" не хуже парижских ресторанов. По этому поводу журналисты заметили, что Хрущев редко бывает в Париже. Сейчас я могу сказать, что русские рестораны точно не хуже, чем в Париже! В Париже много жульничества. Я часто бываю во Франции, знаю, что такое французская еда. Она хороша в Провансе, но в Париже это жульничество. В Москве можно попробовать настоящую русскую европейскую кухню. Это отдельная отрасль мировой кулинарии, удачно реставрируемая в Москве и в Петербурге. Кулинария очень много говорит о культуре как самая ее глубокая и подсознательная часть. Я приезжаю в Москву примерно раз в год. За это время меняется все. Люди, живущие здесь постоянно, не так это чувствуют. Я вижу, что рестораны сегодня открываются так же, как открывались новые журналы во времена перестройки. И значат примерно то же самое. Культура быта, жажда насытиться "сладкой жизнью" потрясающие. Я понимаю, что для многих все дорого, недоступно. Но так или иначе такого не было, а теперь есть.

И поразительно, что это имеет отношение не только к еде, но и к красоте в любой ее форме.

- Вам нравится новая Москва?

- В отличие от москвичей я не езжу в метро. Хожу пешком и поражаюсь, как много красоты в Москве возникло за последний год-другой. Появились особнячки, которых раньше не было видно. То же я видел в Восточной Европе. Все красивое возрождается, все уродливое умирает.

- Это относится и к культуре? У вас есть новые впечатления по этому поводу?

- Был в Театре Вахтангова на "Сирано" Ростана. Получил огромное удовольствие. Для меня это новые люди. Я знаю, кто такой Мирзоев, но никогда его не видел. Не знал, кто такой Суханов. Я в восторге от того, что театр возвращается к театру. От политики, от таганковского стиля. Это старый добрый русский театр, в котором само зрелище - праздник. Иногда к нам в Нью-Йорк приезжает Петр Мамонов. Когда-то я написал, что Мамонов должен играть Беккета. Потом я понял, что Мамонов и есть Беккет! Ему не надо играть. Я очень многого жду именно от этой ветви русской культуры. Может, она реализует себя не в литературе, а в кино или на телевидении. Может быть, в кулинарии или в музыке. Где угодно. Но то, что культура прет - и выпрет - это точно. Она всегда будет неожиданной. В этом ее прелесть.

- Есть ли прелесть в новых литературных именах?

- Боюсь, что мне особо нечего похвалить. Я был членом жюри последней Премии Аполлона Григорьева. То есть прочитал 34 книги. Не могу сказать, что хоть одна из них показалась мне по-настоящему новой. Были лучше, были хуже, но все они договаривали то, что сказано раньше.

- Музы молчат не к добру?<\b>

- Я мечтаю о новой русской литературе, о появлении новых писателей. Очень болею за старых, которых люблю и ценю, - Пелевина, Сорокина, Татьяну Толстую. Слежу за каждым их словом, переживая все их удачи и поражения.

- Только что вышел "Путь Бро" Сорокина.

- Я прочитал его. Сорокин безумно талантливый человек. То, что он пытается создать "нового Сорокина", это по-своему замечательно. Писатель должен писать только то, чего он еще не умеет. Если он уже знает, как написать, то не стоит этого делать. Татьяна Толстая написала "Кысь". Если бы не ее имя на обложке, мы никогда бы не узнали, что это она. Это смелые эксперименты. Я горячо болею за них.

- Вы назвали их старыми писателями. А новые?

- Новых имен пока не вижу. Может, просто не знаю. Я уже не молод, а критика - дело тридцатилетних. Я с трудом воспринимаю молодежный стеб. Мне кажется, что это возвращается моя молодость, чтобы мне отомстить за безобразия, которые мы учиняли четверть века назад. Когда-то был случайный эпизод в моей жизни: ко мне в гости пришел Умберто Эко. Не то чтобы мы с ним вась-вась, но так получилось. Я накормил его своими щами, которые большой мастер готовить и которые ему чудовищно не понравились. У него жена немка, и он ненавидит квашеную капусту. Естественно, я воспользовался его невообразимой эрудицией, задавая вопросы. Знаете, у него сорок тысяч книг, и он сказал, что из-за них у него обвалился пол. Я его спросил: "А что будет дальше?"

- Интересно.

- Он сказал: "Молодежь делает одну простую вещь. Она пересказывает "Ромео и Джульетту" на своем сленге. Там будут наркотики, Интернет, гомосексуалисты, но это все - "Ромео и Джульетта". Все, чему я научился в жизни, это: мы не способны предсказать будущее культуры. Если мы попытаемся что-то сказать, то это точно будет не так. Только на это вся наша надежда". Моя - тоже.

- Тем не менее вы пытаетесь на это будущее влиять, будучи одним из трех номинаторов премии "Либерти", вручаемой в Нью-Йорке за вклад в русско-американские культурные связи.

- Три человека - Гриша Брускин, Соломон Волков и я, то есть художник, музыковед и писатель - создали ее пять лет назад с целью зафиксировать существование особого культурного образования: русской Америки.

- А то раньше ее не было... Или она стала иной?

- Российская культура, перестав быть советской, стала всемирной. Ее важная часть - русская Америка, которая, как записано в уставе премии, представлена именами Баланчина, Набокова, Бродского. Это люди, реализовавшие, как принято теперь говорить, русско-американский проект. Нам представляется, что большое будущее не только за русской Америкой, но и за русско-немецкой, русско-австралийской, русско-израильской культурами. Русская культура стала мировой. Такой, как британская времен падения империи, когда она развивалась во всех осколках британского мира - в Индии, на Карибских островах и так далее. Я слежу за Букеровской премией, поскольку стоял у основания русского Букера, был во втором его жюри. Так вот, следя за английским Букером, я вижу, как много там писателей, родившихся не в Англии!

- Тех, кто живет на пересечении культур?

- Когда-то Лотман дал точное определение этому, сказав, что новое в культуре рождается на границе, на периферии, не в центре. В мое время такой периферией был Ленинград, откуда пришло много интересного. Что не случайно. Приходилось бороться за имя, за идентичность. Нечто похожее происходит в Америке. Может, не так интенсивно, как хотелось бы, особенно после смерти Довлатова и Бродского. Но цель премии как раз и заключается в попытке вычленить значимых людей. Через месяц будут объявлены новые лауреаты. Какие, не скажу. Это будет сюрпризом. Вы их все знаете.

- Скоро мы узнаем не только их, но и имя нового президента США. Я слышал, что американцы не любят говорить, за кого голосуют...

- На самом деле это небольшой секрет. Русская Америка в 90% случаев голосует за республиканцев. Русская Америка, как и Россия, тяготеет к сильным мерам и голосует за людей в погонах.

Республиканцы любят заворачиваться в американские флаги, заигрывать с армией, работать на патриотизме. А русские ценят сильную руку, где бы та ни была - в Америке, в России. Я, однако, голосую за демократов, которые мыслят более космополитически. Америка сейчас - глубоко разделившаяся страна. Живя там 26 лет, я ничего подобного не видел. Это люди по обе стороны баррикад, которым нечего сказать друг другу.

ДОСЛОВНО

"Мы уже не пьем до утра, но еще любим сидеть на кухне. Мы уже не читаем классиков, но еще оставляем это детям. Мы уже знаем фуа-гра, но еще млеем от лисичек. Мы уже терпим демократию, но еще предпочитаем всем мерам крайние. Мы уже не говорим "мы", но еще не терпим одиночества. Мы уже не лезем напролом, но еще входим в лифт первыми. Мы уже не любим себя, но еще презираем остальных. Мы уже говорим без акцента, но еще называем чай - чайком, пиво - пивком, а водку - само собой разумеется.

Александр Генис. "Сладкая жизнь", М., "Вагриус", 2004