Редкий ныне случай, когда бестселлер появляется в журнале, опередив отдельное издание.

Книга не заставит себя ждать, а мы не заставим ждать с рецензией ее читателя.

Один из двух самых знаменитых современных французских писателей, объявленных

классиками, Фредерик Бегбедер (второй – Мишель Уэльбек) написал роман на

животрепещущую, как золотая, но отравленная рыбка, тему – о нападении исламских

террористов на нью-йоркские башни-близнецы. Башни разрушены в сентябре 2001 года.

Роман вышел в 2003 году. Русский перевод напечатан в сентябрьском номере «Иностранной

литературы» за 2004 год, целиком посвященном проблеме террора. Вышло аккурат к Беслану.

Что такое террор? Это когда внезапно смертные, как заметил классик, люди умирают в одном

месте в одно время. По сути, идеальный срез жизни и смерти – для социолога,

патологоанатома, писателя модных романов.

Сто пять минут, прошедших от первой атаки на Всемирный торговый центр до полного

падения башен, зафиксированы в панораме судеб, брэндов, секса, жратвы, разговоров,

криков, надежд, потока сознания героев романа и его автора.

Гиперреализм достигнут перечислением множества явлений, над которыми висит заранее

объявленная тотальная смерть. Вот хорошенькие официантки ресторана в костюмах от

Гуччи, с буквами WW на больших, вскормленных на кукурузе грудях. Несколькими этажами

ниже ударит самолет. Из ресторана никто не спасется, как и со всех верхних этажей. Черный

дым, паника, плавящиеся стены, удушье, лопающиеся стекла, люди, прыгающие с 400-

метровой высоты и разбивающиеся со звуком лопнувшего арбуза. Жажда жить, отчаяние,

звонки по мобильным телефонам, безуспешная попытка спастись по горящим и упавшим

лестницам.

С одной стороны, жизнь, сошедшая со страниц модных глянцевых журналов. Одномерные

люди, данные в перечислении товарных знаков и ощущений, в моментальном сочувствии им

нашего намыленного глаза. С другой – смерть, неожиданно придающая объем глянцу,

обугливая его.

Ровное освещение и свежесть кондиционера сменяются кошмаром без выхода. Теракт в ВТЦ

идеален для перечислений всех и всего, там наличествующего. Гигантская башня из

кредитных карточек, вознесенная к небу. Бегбедер тоже из властителей дум, чьи акции

выросли игрой книжной биржи, а не реальным обеспечением. Вылезая из кондома записного

французского антиамериканизма, он в надежде почувствовать натуру перечисляет все, что

связывает его с Америкой, – от Хемингуэя до собственных родителей, там учившихся. Он

высказывает все суждения, которые надо сказать по данному поводу. Он возводит свой

сверкающий, как ВТЦ, параллелепипед, который рухнет, отразив собственное великолепие, и

протараненный случайной букашкой ненависти к пустому слову.

Модный роман пишется поисковой системой Интернета или подражает ей. Он как

переключение каналов телевизора, как прыжки с одного сайта на другой.

Главное, быть в тонусе, воображать себя всем на свете, владеть фасеточным зрением мухи в

степени Вельзевула, чтобы видеть сразу все движущееся с предельной скоростью.

Папаша-плейбой, ушедший из семьи, взял детей, чтобы погулять с ними по Нью-Йорку, и в

это утро начал с завтрака на 107-м этаже ВТЦ. Он рад, что магазин игрушек на первом этаже

еще закрыт, а то дети вытрясли бы весь его кошелек. До удара самолета пара минут.

Это не триллер, говорит автор, это обреченная на неудачу попытка описать неописуемое. До

обрушения здания 102 минуты. Тысяча с лишним человек на верхних этажах этого здания

будут живы все это время.

Все мы помним, что делали 11 сентября, пишет Бегбедер. Сам я приехал из редакции к маме,

случайно включил пятичасовые новости, с ужасом смотрю на клубы черного дыма,

вырывающиеся сбоку здания. Сейчас появится второй самолет, но об этом не надо думать.

Как и все, я не знаю, что лестницы, лифты, ходы с верхних этажей уничтожены, расплавлены.

Полтора часа столбняка, пока башни не обрушиваются. Тех, кто прыгает с полукилометровой

высоты, не видно. Камеры слишком далеко. Никто не рискует приближаться, кроме

пожарных машин.

Главы в романе чередуются: о Нью-Йорке тогда, о Париже сейчас. Бегбедер рассказывает о

себе, об учебе, о детских страхах, о родителях, о юношеских увлечениях, о том, что никому,

несмотря на славу, не нужен. Пока рассказывает, книга кажется бесконечной, а жизнь

продолжающейся. Это бельведер на Бегбедера. Вид приятный. Еще не поздно стать иным,

чем прежде. Ты еще не умер.

Стать другим не получится. Башни горят. Сейчас упадут. Времени лишь на то, чтобы

дочитать роман-ужас, роман-документ, а потом расслабиться. И рухнуть со всем прочим.

Эта книга лишь отчасти похожа на роман. И рецензией должна стать запись в непонятно чьей

истории болезни. Книга страшнее жизни, потому что на жизнь можно закрыть глаза. И потом

на жизнь не пишут рецензий. Разве что тому, кто никогда ее не читает.

Трудно писать вровень с ужасом. Книга кончается, а ужас – нет. Его можно только забыть.

К пятидесятой странице все ясно. Но у романа объем. Читая, понимаешь, что жизнь – это

сумма необязательных слов. Ветхий проект вавилонской башни кончился разноязычием.

Когда не знаешь чужого языка, тот кажется ну

Хорошую книгу надо продавать с инструкцией по уничтожению. Прочти и никогда не

передавай другому. Только ты теперь знаешь то, чего не знает никто. И не узнает. Потому что

это книга-катастрофа.

Фредерик Бегбедер получил известность, лихо описав изнутри механику книжного рынка,

издеваясь над ним и тем надежнее став его кумиром. Теперь, поместив героя внутрь одной из

горящих и рушащихся башен-близнецов, он трясется в истерике по другую их сторону, рвет

рубашку, вывертывается наизнанку. Зрелище не из приятных. Все смешалось, ничего не

понять. «Чтобы писатель боялся книги, которую пишет, – такое нечасто встретишь». Но не

время катарсисов.

Фредерик Бегбедер написал книгу о терроре изнутри террора. Подобная книга вряд ли

возможна для американского или русского писателя. Во всяком случае, такие ими не

написаны. Автор отдает себе отчет, что коснулся табу, ссылаясь на традицию французской

словесности писать о том, что запрещено. Он понимает, что использует трагедию как

литературный костыль. Но положение обязывает, пусти слюну. Лучший способ поднять

тиражи – проклясть их вместе с тем, что и как пишешь.

Жизнь кусает себя за хвост слов. После употребления – самоуничтожься.   

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга