Последний художник империи

Борис Жутовский и его герои

 

прямая речь

Игорь Шевелев

 

У художника Бориса Жутовского, считай, бенефис. Большая выставка работ, сделанных за сорок лет, прошла в новой галерее «Романовъ», роскошный альбом портретов с авторскими рассказами вышел только что в издательстве «Бонфи», на телевидении приступают к съемкам большого фильма о Жутовском «Как один день…» - именно так называется его гигантский полиптих, где каждому году жизни посвящена одна створка. И это после 5-серийного телефильма «Москва Бориса Жутовского». Потому что Борис Жутовский – человек-легенда, художник-оркестр. Он говорит, что главный его интерес, помимо искусства, - это история. Но он сам – живая история. История это его дом.

 

Огромная портретная серия Бориса Жутовского «Последние люди империи», начатая более тридцати лет назад, насчитывает ныне три с половиной сотни работ. Виктор Шкловский и Даниил Данин, Аркадий Райкин и Андрей Сахаров, Альфред Шнитке и Павел Судоплатов, Александр Иванов и Лен Карпинский, Леонид Райхман и Андрей Синявский, - артисты и писатели, художники и генсеки, чекисты и диссиденты, палачи и их жертвы. Даже не можешь остановиться в перечислении – Петр Капица, Лидия Либединская, Игорь Губерман, Эрнст Неизвестный, Фазиль Искандер. Именно последний предложил название серии, выделив из трех слов среднее – «Последние ЛЮДИ империи». И о каждом написан художником рассказ, потому что о том, какой Жутовский рассказчик, знает любой, с ним встречавшийся. По субботам в галерее «Романовъ» Борис Иосифович устраивал публичные выступления, выбирая из полиптиха «Как один день…» самые смачные, самые захватывающие, самые невероятные истории для рассказа, а они у него все такие. Неудивительно, что люди, услышавшие Жутовского один раз, приходили через неделю с женами и любовницами, детьми и родителями. В итоге, сидели на подоконниках, на полу, кажется, кто-то забрался на люстру. Хороший рассказчик историй притягивает к себе историю. Жутовскому это свойственно более чем кому-либо.

 

Российская газета | Ваш полиптих «Как один день…» можно, действительно, разглядывать часами, не отрываясь. Последнее пока по счету, 72-е окошечко, когда делали?

Борис Жутовский | Как правило, делаю в декабре, после дня рождения. Оглядываюсь в конце года на то важное, что произошло. Прошлый год – это Себеж, совершенно необыкновенное место. 264 озера вокруг города, стоящего практически на воде, аисты, лебеди. Мы с приятелем поехали туда выбирать место для памятника Зиновию Гердту. Нашли деньги, утвердили проект, начали работать. Поехали туда и увидели совершенно сумасшедшую красоту. Я всю жизнь хотел пейзажи рисовать и всю жизнь стеснялся. А тут как прорвало. На одном из пейзажей – остров и себежская башня, и лучик – присочиненный памятник Гердту, который должен там стоять, как маяк, и светиться.

РГ | А 71-е окошечко с золотым стульчиком - это что?

Жутовский | Это совершенно классная история. В городе Одессе живет Боречка, Борис Давыдович Литвак. Месяц назад я сгонял к нему на 75-летие. Тренер по баскетболу в детской спортивной школе. Любимая дочка. Дочка заболевает раком и начинает умирать. И умирает в тридцать с небольшим лет. А перед этим говорит ему: «Папа, ну что ты возишься со здоровыми детьми? Посмотри, сколько детей больных». Боречка кинулся по всем богатеям мира, набрал денег, сломал башку начальству, выбив территорию в центре Одессы на Пушкинской, 15. Снес все халупы и построил роскошное 4-этажное здание, где бесплатно лечат детей больных церебральным параличом со всего мира. Скидывались все, кто мог. Эрнст Неизвестный дал денег и золото для ангела, висящего на фронтоне. Из Швейцарии привозят фантастическое оборудование для реабилитации детей. Там кукольный театр, обычный театр, рисовальни. С ним дружат все ребята в Москве – Юрий Рост, Мишин, Иртеньевы, все ему таскают деньги, поддерживают. Однажды он звонит: «Боря, я тебя умоляю, привези картинки, покажи детям». Но, как обычно, то понос, то золотуха, времени нет. Вдруг звонит какая-то тетка: «Борис Иосифович, послезавтра у вас самолет на Одессу и номер в «Лондонской» гостинице». Пришлось собрать рисунки в рулон и поехать. Перед домом огромная афиша: «Лауреат всего на свете – Борис Жутовский! Выставка на прищепках!» Протянули веревки, повесили картины на прищепках, дети посмотрели, повеселились. За что и получил маленький золотой стульчик, который теперь висит в окошечке. Большой золотой стул стоит на Дерибасовской, а маленькие отлили и дарят любимым людям и тем, кто для них что-то делает.

РГ | Сам собой возникает вопрос, - что в 70-м окошечке?

Жутовский | Там написано, - Борис Жутовский, - и сколько дней, часов и минут я прожил к 70-ти годам. Оказалось, что до хрена. 70 лет это не так много, зато 46 миллионов минут - чертова куча.

РГ | Если посчитать, то сколько из них было хороших?

Жутовский | Для меня каждая минута существования одно удовольствие. Люблю женщин, пью водку, рисую, делаю еще что-нибудь приятное. Живой ведь! Хожу по земле, буду ходить завтра. Вспомнил этого, того, третьего. Этот умер тогда, тот давно, этот только что. Их – нет! Ряска сошлась. Он этого не видит, не слышит, про него никто почти не вспоминает. Оставшиеся бегут со всех ног, - то надо, это надо, у того взять, этого полюбить, с этим выпить. А его уже нет. И завтра то же будет с тобой. И эти две с половиной тысячи картинок, которые остались, - куда их девать?

РГ | На том свете они нам точно не будут нужны.

Жутовский | Да и здесь неизвестно, кому нужны. Жены нет. Дочка покончила самоубийством. Наследников нет. Да и знаем мы, как наследники расправляются с наследием. На днях мой приятель Юра Мираков притащил, стеная, в мастерскую огромную папку известного книжного художника Морозова, преподавателя Строгановки. Старуха ему во дворе говорит: «Вон на помойке папки с рисунками валяются, не хотите забрать?» Он пошел, притащил. Всем на все наплевать, человеческий труд уходит к чертям собачьим. Даниил Данин, мой друг, умер. Детей у него не было. Жена сошла с ума вскоре после его смерти. Продала библиотеку, весь архив выбросила на помойку и умерла. И все. Остались только те книжки, что изданы. А больше ничего. Архивы, записки, дарственные книжки Пастернака – ничего больше нет. Поэтому я выставляю сейчас все свои картины, продаю все подряд. Может быть, если человек деньги заплатил, то и хранить будет? Хоть что-то останется?

РГ | А 69-я картинка?

Жутовский | Это я накануне 70-летия решил нарисовать слепой рисунок. Время от времени я делаю слепые рисунки. Началось с того, что в 1970 году у одного моего приятеля сошла с ума жена и собралась выпрыгнуть из окна. Он мне звонит: «Борька, ты на машине, приезжай быстрее, а я пока докторов вызову». В тот раз ее удалось спасти, но она потом все равно покончила жизнь самоубийством, бросилась под поезд в метро. И я после этого никак не мог очухаться. Рисовать как обычно – получается иллюстрация, литература, нет адекватной передачи напряжения. И не помню как, но я закрыл глаза и стал рисовать с закрытыми глазами. Играл в эту игру много лет, было несколько таких приступов. И всякий раз я этого немного стеснялся, как будто предлагаю людям какой-то фокус. И вдруг мне попадается недавно вышедшая книжка Бориса Раушенбаха, ученого, физика, который часть жизни посвятил исследованию изобразительного искусства. И я читаю у него, что глаз это корректирующий, лишний элемент при передаче образа, который формируется в мозгу. Ты видишь глазами, но образ возникает в мозгу. И глаз лишь поправляет его, сводит к норме. Значит, я был прав, пытаясь напрямую замкнуть руку и мозг, исключив коррелятора. Такая вот история.

РГ | Идя, не торопясь, вспять, дошли до 68-го года вашей жизни…

Жутовский | Выставка в Бутырской тюрьме. Звонит приятель: «Боба, слабо сделать выставку в Бутырках?» Я говорю: «Запросто!» Идем к начальнику тюрьмы. Я уговариваю, что будет реалистическая выставка, никаких ужасов, назовем «Люди – людям». Будут специальные приглашения: «Предлагаем обитателям такой-то камеры прийти на выставку». Прощаемся, он дарит календарик. На лицевой стороне Пугачевская башня тюрьмы и надпись: «Не лезь в Бутырку!» Ага, думаю, человек с юмором. На другой стороне – четверостишие Игоря Губермана. Я говорю: «А вы знаете, что он скоро приезжает в Москву, позовем его на выставку?» Он говорит: «Я очень люблю Губермана, был бы счастлив». Гарик приезжает, я говорю: «Игоряха, пойдешь на выставку в Бутырку?» - «Обязательно». А он сидел там в свое время. Я звоню: «Рафик Хашимович, Гарик приехал, готов прийти на выставку, но есть препятствие». – «Что такое?» - Он гражданин Израиля, у него иностранный паспорт». – «Да нет, - говорит, - не волнуйтесь. Я Губермана пущу в Бутырскую тюрьму по любому паспорту и на любой срок». На картинке фотографии этой выставки, а в середине – сделанная из хлеба кукла, при помощи которой заключенные передают по веревке из камеры в камеру малявы или наркотики».

РГ | А рядом?

Жутовский | А рядом год смерти Льва Разгона. И все, что там наклеено, я собрал в заброшенном сталинском лагере на Чукотке: расческа, пуговица, пуля. Разгон для меня огромная личность. Самый лучший текст в моей книжке это как мы ехали с ним на дуэль. В 1991 году он мне позвонил: «Борька, что ты завтра делаешь?» - «Что случилось?» - «Ты мне нужен. Будет дуэль. Мне нужен секундант». И мы поехали на  дуэль. Он бил морду 40-летнему автору, который написал в «Булгаковской энциклопедии», что тесть Льва Разгона Глеб Бокий держал бордель для высокопоставленной сволочи, и там работали две его малолетние дочери. А одна из дочерей была женой Левы, умершая на пересылке в 22 года. А вторая отсидела 25 лет, вернулась, получила справки о реабилитации родителей и умерла. И он поехал бить морду этому амбалу в Институт мировой литературы на Поварской.

РГ | А вы?

Жутовский | Я стоял, ткнув палец в бок этому парню и с валидолом в другой руке. Господи, Лева!.. Когда Лева сел по второй ходке, он понял, что не выживет. На его счастье, освободился нормировщик. И Лева стал на его место. А это сучья должность: днем спишь, ночью выводишь пайки. Брат прислал ему толстую бухгалтерскую книгу, и он решил для своей дочери Наташи, которой, когда его впервые посадили, было два месяца, написать, откуда он, кто и что. А он из небольшого белорусского города Горки, где во время войны уничтожили всех евреев. За год он написал эту книжку и отослал ее через вольняшек второй, лагерной, жене, которая была сослана в Казахстан на вечное поселение. Через некоторое время Рика пишет ему, что решила отослать книжку в Москву Наташе, потому что, если найдут, то добавят срок и ей, и ему. Прошло время. Освободилась Рика, потом Лева, приезжает в Москву, говорит: «Наташа, где книга?» - «Папа, кто-то ее взял у меня почитать и не отдал». Ну нет и нет, столько уже было утрат в жизни… Проходит 30 лет. Лева знаменит, про него снимают фильмы, публикуют лагерные рассказы. После одной передачи по телевидению звонок: «Лев Эммануилович, вы рассказывали про какую-то тетрадку, она очень похожа на ту, которая у нас дома. Приезжайте, посмотрите». Он приехал на окраину Москвы, инженерная семья. Вынимают тетрадку. Она! Приезжает домой, кладет в нижний ящик стола. Проходит еще сколько-то лет. Телефонный звонок. «Лев Эммануилович, мы с вами не знакомы. Несколько лет назад я сидел в Ставропольском СИЗО, нам давали журнал «Юность» с вашими рассказами. Они мне так помогли, что я хочу приехать поблагодарить вас». – «Ну, приезжайте». Приезжает маленький человек с бородкой, Лева накрыл стол. Тот ни пьет, ни курит. «Я, - говорит, - теперь богатый, давайте что-нибудь издадим ваше». – «Да у меня нет ничего, разве что эта тетрадка, но ведь опять пропадет». – «Не пропадет». Этот маленький человек, бывший хозяин всех московских бензоколонок, миллионер Илья Колеров издал эту книгу. Года два назад Володя Мишуков, мой ученик, приглашает меня на дачу в Кратово, где он снимал с семьей на каком-то роскошном участке с виллой небольшой гостевой дом. За разговорами я вижу в книжном шкафу знакомый корешок книги Разгона, и там целый блок этих книжек. Спрашиваю: «Володя, откуда их з столько?» - Он говорит: «Так это дача Колерова». А сейчас я делаю книгу Виктора Шендеровича, пошел к издателю Игорю Захарову. Заодно спрашиваю: «Игорь, а почему вы не издаете Льва Разгона?» Он: «Да я мечтаю об этом, не могу никак до Наташи дозвониться». Я тут же позвонил, и вот сейчас решается, сколько там будет томов.

 

Когда спрашиваешь Бориса Жутовского, сколько у него в запасе этих историй, он отвечает, что с Шехерезадой мог бы посоревноваться. Слыша его, понимаешь, что это не преувеличение, а констатация факта. Очень хочется продолжения.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи