1136.Выставка Дмитрия Лиона (Российская газета 2005, 22 июня)

Белый художник

В Третьяковке открылась выставка Дмитрия Лиона

Лион на фото на выставке

экспозиция

Игорь Шевелев

В Инженерном корпусе Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке открылась выставка одного из самых оригинальных отечественных графиков ушедшего века Дмитрия Лиона (1925-1993). Веселый и трагический мудрец, он почти не известен широкой публике, словно хотел сам раствориться в белом цвете своих композиций и сделал это.

Иногда за человека говорит его биография. Сын известного адвоката, считавшего себя потомком французского офицера, приехавшего в Россию при Петре I и упоминавшегося в пушкинской «Истории Петра», фронтовик, выученик Полиграфического института, где наследовал продолжателям Кандинского, Петра Митурича и, как он говорил, «всему искусству», Дмитрий Лион слишком был занят творчеством, чтобы добиваться внешнего признания. Первое же участие в Лейпцигской книжной ярмарке принесло ему там высшую награду. Однако следующая выставка последовала лишь через двадцать лет, в Союз художников СССР он вступает в конце 1970-х, когда ему за пятьдесят, первая персональная выставка Д. Лиона в Москве проходит за три года до смерти, когда ему уже 65 лет.

Он всегда был самим собой, совершенно не укладываясь в советские каноны искусства даже в такой, казалось бы, маргинальной сфере, допускающей некоторую свободу, как книжная графика. За всю жизнь одержимого искусством книги художника вышло всего два издания с иллюстрациями Дмитрия Лиона – книга Мелвилла в 1967 году и лирика Катулла в 1989-м. Он не подлаживался к обстоятельствам, считая, что художник должен раздвигать объем книги ассоциативным иллюстрированием, не следуя буквально за текстом, быть соавтором нового, печатного произведения искусства.

Что это такое можно увидеть на выставке в Третьяковке, например, в серии «Судьбы русских поэтов» и особенно в листах, посвященных Пушкину, где поэт проступает через шрифт своих рукописей, через скользящий, легкий, свободный и трагический почерк, воссоздающий лицо творца. Для конца 1950-х годов невероятная, гениальная свобода.

Для Дмитрия Лиона рисование стало путем постижения тайн бытия, ни больше, ни меньше. Постепенно он приходит к какому-то древнему восточному пониманию того, что белый цвет на листе это не пустота, а особая плотность отсутствующего, плотность духа. Он годами и даже десятилетиями работает над библейской, рембрандтовской сериями рисунков, словно создавая графически зашифрованные послания в вечность, которые претворяют в нечто иное самого своего творца. «После четырнадцати вариантов я сам становлюсь пятнадцатым вариантом своего рисунка», - говорил Дмитрий Лион.

На выставке в Третьяковке, организованной совместно с «Галереей у Яра», демонстрируется свыше восьмидесяти графических листов художника. В основном, они находятся в частных собраниях. Дмитрий Лион никогда не стремился к внешнему признанию, но его уникальная графика высоко ценилась коллекционерами. На вернисаже я слышал, как известный галерист Наум Олев сокрушался тому, что давным-давно не приобрел выставленные в экспозиции тончайшие рисунки 1950-х годов к произведениям Шолом-Алейхема. «Ведь мог же, а казалось, что успею, что вся жизнь впереди», - бормотал несчастный.

Можно лишь догадываться, какие неповторимые книги создал бы художник. Но не случилось, и он уходит в графические листы как в бесконечное эзотерическое путешествие духа. За внешней веселостью и дружелюбной общительностью скрывалось трагичнейшее мироощущение. Ужасы войны, холокоста, библейского противостояния тьмы и света творчески осмысляются Дмитрием Лионом уже с середины 1950-х годов. Он осознавал свою задачу в создании графических знаков и символов, которые сами могли бы стать зашифрованной формулой духа и света, памяти и истории. С начала 1970-х годов художник много размышляет о светоносности белого цвета, соединяя свою теорию с каждодневной творческой практикой. Он пишет о графике как о зримом выражении незримого, о белом цвете как о духовном соединении нынешнего дня с прошлым и будущим, художника - с целыми народами. Лист ватмана осознается им как целое мироздание, в котором все соединено.

Конечно, это только слова. Но достаточно посмотреть на графические листы Дмитрия Лиона на выставке в Третьяковке, в альбоме, выпущенном к выставке, чтобы сразу ощутить, что за этими словами вся жизнь и творчество художника. Он обладал счастливым даром соединить свои прозрения с выработанным им языком уникального искусства. Он создал листы, достойные долгих созерцаний. Мелкая рябь человеческого дыхания на бескрайнем поле белизны. Штрихи почерка, памяти, негативов случайных лиц и ощущений – может, это следы первоначального мрака, неотделимого от мистерии сотворения мира?

Визуальная тема шествия человечества по отведенному ему пути, - основная у Дмитрия Лиона. Это и путь Януша Корчака в газовую камеру вместе с еврейскими детьми, путь Андрея Рублева к Троице, Данте к любимой в Раю, Моисея к земле обетованной, Монтеня к себе и людям, путь пера и тростниковой палочки, оставляющих на бумаге след, порождающей белизну, - вот о ком и о чем работы художника, названия которых условны, сам он их не давал: верное слово созерцания надо каждому найти свое.

В общем-то, достаточно один раз увидеть работы Дмитрия Лиона, чтобы навсегда заинтересоваться его творчеством. Но поводов увидеть было не так много, - разовые публикации в специальных изданиях, несколько выставок к ГМИИ им. Пушкина в середине 1990-х годов. Как сказала на вернисаже в Инженерном корпусе заместитель директора Третьяковки Лидия Ивановна Иовлева, идея выставки Лиона в их галерее витала с начала 1990-х годов, но всякий раз ее перебивали другие. Теперь выставка, наконец, открылась, - в достойном, хотя, конечно, далеко не полном виде, удачно оформленная, с прекрасным каталогом, который можно полистать в качестве одного из экспонатов.

Выставка приурочена к 80-й годовщине со дня рождения мастера. Но жизнь в вечности искусства, как доказывает его творчество, не имеет срока давности. А, может, все им созданное - это письмо на неизвестном нам языке, который еще предстоит расшифровать? Или наскальный рисунок, который останется, когда уже ничего не будет. Шествие прошло. Остался воздух, испещренный невидимыми штрихами.