1179.Интервью с Юрием Безелянским (РГ, 2005, 7 сентября)

Игорь Шевелев

Упорнограф Безелянский

Почему известный писатель и историк считает себя счастливым неудачником

- Юрий Николаевич, какие ваши книжки представлены на ярмарке в ВВЦ?

- К международной книжной ярмарке издательство «Радуга» подготовило очередную мою книжку, которая называется «Прекрасные безумцы». Это мой очередной литературный кульбит. Выступая в жанре то ли литературных биографий, то ли расширенных эссе, я сам выбираю себе героев. В данной книге воплотилось мое давнее желание написать небольшое исследование о Фридрихе Ницше. То, что написано о нем философами, меня не устраивает, - академично, сухо, занудно. Простым людям трудно понять, кто же такой Ницше. Я поставил себе задачу представить его широкой публике. Я всегда оговариваюсь, что пишу не для ученых, не для литературоведов и культурологов, а для нормальных интеллигентных людей.

- Зная ваш лаконичный афористический стиль, предположу, что не вся книга посвящена одному человеку?

- О Ницше написано примерно 4 печатных листа. Кроме того, я пишу в книге о Мопассане, о Жорж Санд и Франсуазе Саган, о Константине Бальмонте, одном из моих любимых поэтов Серебряного века, о замечательном поэте Иосифе Бродском. К шести писателям подверстал четырех кинорежиссеров, считая кино визуальной литературой. Один из них Сергей Эйзенштейн. Вряд ли обычные люди знают повороты его удивительной судьбы. Например, то, как, сидя без работы, он предложил экранизировать «Луку Мудищева», и что из этого вышло.

- Что еще у вас будет на ярмарке?

- Кроме «Прекрасных безумцев» представлена вышедшая в издательстве «ОЛМА-пресс» книга «Россия. ХХ век». Сначала она вышла в обычном варианте, а затем в виде школьной энциклопедии. Визуальный ряд там и вправду замечательный. Что касается текстов, то боюсь, как бы не вышла закавыка, поскольку они не слишком общеприняты. Да, рассказано о том, что объективно происходило в России. Но потом идет моя субъективная оценка, с которой можно соглашаться или нет. Как это пройдет, не знаю.

- Насколько я знаю, это ваша 22-я книга, вышедшая за десять с небольшим лет?

- Да, все было издано, начиная с того времени, как я в 1992 году ушел на пенсию. Советский журналист, работавший в «Экономической газете», оттрубивший полтора десятка лет на Иновещании, я всю жизнь писал «в стол», спасаясь от тоски очерков о бригадах коммунистического труда и от пропаганды советского образа жизни для стран Латинской Америки. Когда появилась возможность что-то опубликовать, первой ласточкой стал исторический календарь в «Науке и жизни», который я вел около шести лет и который произвел большое впечатление на публику. Это были субъективные тексты с интересными подробностями, со стихами, что тогда было внове. Считают, что я стал катализатором, вызвавшим в стране «календарный бум», охвативший ныне все издания. Моя первая книжка, составленная в форме календаря, называлась от «Рюрика до Ельцина». Когда я подарил ее Андрею Вознесенскому, моему школьному товарищу, тот пошутил: «А почему не от Рюрика до Рюмкина?» Потом книга претерпела несколько модификаций, вплоть до изданного «Пашковым домом» толстенного, в 700 с лишним страниц, тома «Огненный век», посвященного, впрочем, только ХХ веку и книги «ОЛМА-пресс», о которой я сказал.

- Календарный жанр остается для вас главным?

- В последнее время я стараюсь от него отходить, хотя он и остается одним из любимых. Мое издательство - «Радуга», где вышло 13 моих книг. Первой из них была «Вера, надежда, любовь», выдержавшая несколько переизданий, попавшая в хиты продаж. Это 25 портретов российских женщин двух столетий – от Зинаиды Волконской до Любови Орловой. Сейчас одно из самых крупных наших издательств предложило мне написать что-то вроде «женской энциклопедии», над которой я, даже не подписав контракт, начал с увлечением работать.

- То есть охват жанров у вас самый широкий?

- Да, причем, некоторые жанры придумываю я сам. Например, «Клуб 1932». Сначала я решил рассказать о своей жизни, школе, приятелях. Потом думаю, кто из них будет интересен широкой публике, кроме, конечно, того же Вознесенского и Андрея Тарковского, с которым мы полгода просидели за одной партой. И я решил взять более широкий охват, рассказав о своих «звездных» ровесниках, родившихся в 1932 году. Тут и Василий Белов, и Аксенов, и Родион Щедрин, и Элизабет Тейлор, и президент Франции Жак Ширак, почему нет. Другая книга, которую я считаю для себя важной, вышла в той же «Радуге» под названием «Пятый пункт, или коктейль Россия». На фоне истерии «Россия для русских» я решил показать, кто в России был русским? Взял знаменитых людей из всех сфер, и на основе документов, биографий, воспоминаний показал, что, по существу, все великие люди страны не обладают 100-процентно «чистой кровью». Множество примеров. Константин Сергеевич Станиславский как-то обронил, что считает себя французом, поскольку бабушка была француженкой. Алиса Коонен считала себя по отцу фламандкой. И так далее. Важен не состав крови, а то, что люди любят Россию, работают на ее благо. А немецкие корни у человека, польские или цыганские не имеет значения. В издательстве очень боялись, что придут «патриоты» и начнут бить окна. Но книгу просто не заметили. Или сделали вид, что не заметили.

- Вы говорите об этом с некоторой горечью?

- У моих книг странная судьба. Взять те, о которых я сказал, или «Московский календарь», единственный в своем роде толстенный талмуд о московских людях и событиях за девять веков, который сделали мы с женой, Анной Безелянской. Он вышел к юбилею города, и мог бы стать бестселлером, но словно канул в воду. Проблема в том, что за мной нет никакого олигарха, никакой финансовой группы, никакого писательского лобби. Никто не вложил ни одного рубля для раскрутки моих книг.

- А это нужно, если книга сама по себе хороша, да и автор известен?

- Проблема в том, что мы живем во времена, когда книга стала исключительно товаром. Если товар не продвигают на рынок, если его не рекламируют, он будет пылиться на полках, его не купят. Покупать будут то, что рекламируется. Я один из тех страдальцев, у которых нет рекламного покрытия. Недавно я спросил генерального директора «Радуги»: почему издательство не хочет вкладывать в меня деньги для рекламы? Ответ меня потряс: вас и так знают, вы в рекламе не нуждаетесь.

- Да, «Юрий Безелянский» - это бренд. Но еще нужен механизм для его продвижения на рынке?

- А механизма, к сожалению, нет. Зато есть вполне оригинальные книги. Например, о жизни и политике Льва Троцкого, где изложен мой взгляд на него не как на абсолютного злодея, а как на человека, у которого были свои цели, и который определенными методами их добивался. Или вдруг меня привлекла такая тема, как Луна. Сколько стихов написано о Луне! Я стал собирать все, что о ней написано. Собрал богатейшую коллекцию метафор, высказываний. И написал лирическую энциклопедию «Страсти по Луне». Думал, что публика вздрогнет. Нет, книжка прошла спокойно и незаметно. Последнее разочарование в этом ряду – очень красивое издание ко дню святого Валентина «Тысяча и два поцелуя». Опять же я заинтересовался идеей двух слов: «поцелуй» и «целоваться». Бросился в поэтические сборники – от Пушкина, Тютчева и Боратынского до наших дней. Книжку издали с картинками. Я думал, что дам молодежи пособие, которое облагородит их отношения. Плохо ли, прежде чем бросаться в объятия, читать друг другу стихи? Простота и наивность. Книгу покупало среднее и старшее поколение, молодежь ее не слишком заметила.

- И все-таки, согласитесь, парадокс: 22 книги, изданные за 12 лет, и недостаточная «раскрутка»?

- Да, и плюс еще многочисленные газетные и журнальные публикации, заклинивающие за тысячу с лишним, выступления перед студентами, по радио и телевидению, кажется, грех жаловаться. От некоторых я даже слышу: ну, это не он пишет, у него целая фабрика «литературных негров».

- И, правда, как успеваете? Это же очень кропотливый труд, если даже взять только сбор информации, не говоря о самом письме?

- Начать с того, что у меня сохранились старые школьные табели, в которых классный руководитель из года в год писал: «Мамаша, обратите внимание на вашего мальчика, - удивительно ленивый». Этим я был славен в 554-й школе в Стремянном переулке, где учились Тарковский, Вознесенский, Александр Мень. Потом я искупил детскую лень жутко упорным трудом. Началось все с института, где я пропадал в библиотеках, собирая информацию, выписывая все из книг, журналов. Я думал, что я один такой. Прочитав о жизни Стендаля, удивился: он был таким же. Есть тип людей, которые все собирают. Плюс графомания. В записных книжках Ильи Ильфа есть хорошее словечко, - «упорнография». Эта упорнография касается лично меня. Где-то я назвал себя «ловцом информационного жемчуга». Мне все интересно. Читаю газету, натыкаюсь на факт, тут же в голове, что его можно использовать.

- Вводите в компьютер, выписываете, отчеркиваете, вырезаете, держите в голове – как все происходит?

- Во-первых, вырезки из газет и журналов разобраны на досье. У меня полсотни записных книжек. Я выписываю стихи и все, что читаю. Что-то держу в памяти. Как-то я выступал на радио, был «круглый стол», рядом со мной сидел композитор Богословский, который очень тщательно следил за моим творчеством в газете «Вечерний клуб», радуясь малейшей ошибке, как ребенок. Он спросил меня: «Вы работаете с компьютером?» Я говорю: «Нет, Никита Владимирович, у меня нет компьютера». – «А как же?» - «Я держу все в голове». – Богословский откинулся назад и говорит: «Какая большая голова!»

- Как же за эти годы не то что голова, а архив не лопнул?

- Да, до сих пор, читая книги, журналы, я пополняю информационный багаж. Другое дело, что пошел обратный процесс. Досье набралось так много, что я начинаю чистить архив. Недавно с болью в сердце выкинул все досье на ученых. Просто отнес на помойку. Понял, что до них руки уже не дойдут. Я все же отдаю предпочтение литературе и живописи. Так же выбросил громадное досье на эстраду. Даже с некоторой радостью, потому что творящееся там сегодня, меня возмущает.

- Занимаясь долгие годы календарем, можете ли сказать, что существует некая «мистика дня», из которой можно делать прогноз, наподобие астрологического? Ну, например, что 11 сентября всегда падало больше самолетов, чем обычно?

- Какая-то мистика, конечно, есть. Но, с другой стороны, история такая сложная, многомерная штука, что под любую заданную идею можно что-то найти. Когда-то в «Вечерке» я вел рубрику «13-й день», доказывая фактами, что это обычный, рядовой, счастливый день. Как-то обратил внимание на 21 марта по старому стилю, в который в разные годы родились Вертинский, Утесов и Козин. В один из дней января Сахарова отправили в ссылку в Горький, а Троцкого в 1928 году – в Алма-Ату. При желании можно найти все. Что касается астрологии, то я этими фокусами не пользуюсь.

- Стол, в который вы писали, кажется бездонным, несмотря на два десятка изданных книг? Что там хранится до сих пор?

- Во-первых, 23 переплетенные тетради с событиями на каждый день года, которые я постоянно пополняю. Они стали трамплином, который позволил мне прыгнуть в литературу. У меня написаны шесть томов так называемой ЮБиблии, в которой я задумал выразить свое отношение к миру, к власти, к интеллигенции, ко всем вопросам жизни и смерти. Это такое произведение вне жанров, которое я даже боюсь предлагать издательствам. Это, вроде, и эссеистика, и что-то совсем другое, охватывающее море всякой информации. Скорее, я создаю собственные жанры. У меня лежит книга «99 имен Серебряного века», где я собрал всех поэтов, прозаиков, критиков, художников, издателей начала ХХ века. Там стихи, выдержки из писем, биографические данные людей, которые не слишком широко известны. Есть большая книга, включающая строки из писем и дневников великих людей, которые касаются всех кардинальных вопросов бытия. С моими комментариями, примечаниями. К сожалению, издательства сегодня не очень этим интересуются.

- Как вы оцениваете свой стиль по сравнению с иноязычными аналогами тех же календарей на английском, немецком, французском языках?

- Мой стиль это хорошо спрессованная информация, поверх которой закручен какой-нибудь литературный бантик – афоризм или оценочная фраза. Это – работа миниатюриста. Западная журналистика, как вы знаете, тяготеет к голым фактам, а ты уж сам соображай, хорошо или плохо. Наша журналистика, в принципе, выросла из писательства. В нее вкладываются эмоции, рассуждения. Мой метод это когда подается факт, и я устраиваю вокруг него канкан, хоровод или исполняю реквием. Сегодня чаще проталкивается западный вариант подачи сухой информации.

- Плюс интернет, который дает огромное количество информации?

- Да, но как сегодня работают те же глянцевые журналы. Из интернета выплескивается большое количество фактов. Их не интегрируют, не домысливают, не делают из них выводы, - просто дают биографические прибамбасы. Тот обстоятельный, хоть и лаконичный, немного лирический, немного иронический концептуальный текст, который я делаю, все больше оказывается не ко двору. Иногда я чувствую себя не в своей тарелке. Вроде бы много знаю, многого достиг, мог бы поделиться с читателем, но все чаще журналы, с которыми пытаюсь сотрудничать, в упор меня не видят. В газете «Культура» милый замглавного редактора мне так и сказал: «Вы – журналист прошлого». Озадаченный, я ушел из редакции.