149. Воображаемое интервью с Кантом (Общая газета 1994 №12)

Мораль делает нас свободными от окружающего зла

Воображаемое интервью с философом Иммануилом Кантом

-Господин профессор, все больше поражает количество зла, окружающего нас в мире. Не разделяем ли мы ответственность за него уже тем одним, что живем?

-То, что мир лежит во зле – эта жалоба стара, как сам мир. Наше впадение во зло ускоренным шагом спешит к худшему, так что мы сейчас – а это «сейчас» тоже старо, как история, - живем в последние времена. На пороге день страшного суда и светопреставление, так кажется?

Есть и противоположное мнение: мир беспрестанно, хотя и еле заметно, идет в обратном направлении – от плохого к лучшему. Оно находило себе поклонников, в основном, среди философов и педагогов. Это добродушное предположение моралистов – от Сенеки до Руссо – возникло, конечно, не из опыта, оно придумано, чтобы побуждать лежащий, быть может, в нас зачаток добра к росту.

Еще одна точка зрения, что, возможно, ошибочен, как тот, так и другой мнимый опыт, и происходит нечто третье: человек, как член своего рода, ни добр, ни зол, а вот может быть и тем, и другим, то есть отчасти добрым, а отчасти злым.

-Ну тогда с нас и вовсе взятки гладки. Не отменяет ли сам себя гибкий и растяжимый как резина моральный критерий?

-Безусловно. Для нравственности как таковой недопустима никакая середина ни в поступках, ни в характере. Двойственность норм лишает их и определенности, и устойчивости.

Один член английского парламента как-то высказался сгоряча так: «Каждый человек имеет ту цену, за которую он себя продает». Если это верно, если вообще нет добродетели, для которой нельзя было бы найти искушения, способного ее опрокинуть; если решение вопроса, добрый или злой дух склонит нас на свою сторону, зависит от того, кто больше предлагает и более аккуратно платит, то можно только повторить сказанное апостолом: «Все совратились с пути, все до одного негодны; нет делающего добро, нет ни единого!»

Есть, однако, в нашей душе нечто, во что мы не перестаем всматриваться с величайшим удивлением. Это первоначальные моральные задатки в нас. Что это в нас такое, благодаря чему мы, существа зависимые от природы, можем так над ней возвыситься, что вдруг следуем закону долга и возникающей из него свободы?..

-А не преувеличение, не мираж ли это «возвышение над природой»?

-Давайте рассмотрим человека. Во-первых, он как живое существо имеет задатки животности, заставляющие его стремиться к самосохранению, к продолжению рода и к общению с другими людьми.

Во-вторых, задатки в нем человечности как существа разумного заключаются в сравнивающем себялюбии, то есть в желании добиться признания своей ценности во мнении других. Отсюда и всякая несправедливость из желания добиться превосходства над другими.

И наконец, он имеет задатки личности как существа разумного и способного отвечать за свои поступки. То есть то, что возвышает человека над самим собой. Личность это ведь и есть свобода и независимость от механизма природы.

Мораль основана на понятии о человеке как свободном существе. Смысл морали в том, что если человек должен быть добрым, то он сам себя должен сделать таковым.

-Но что ему в этом мешает?

-Во-первых, хрупкость человеческой природы. То, на что сетовал апостол: «Хочу добра, а совершать его не могу». Во-вторых, как ни странно, недобросовестность сердца, смешивающего неморальные мотивы с моральными. Нельзя даже сообразные с долгом поступки совершать иначе, как из одного только чувства долга! И наконец, злонравие как таковое, то есть склонность к принятию злых норм поведения. Испорченность или, как говорили древние, коррупция человеческого сердца, его извращенность.

Мы видим, что в так называемом естественном состоянии человек проявляет ничем не вызванную жестокость. Но и изучая цивилизованное его состояние, выслушиваешь немало меланхолических жалоб на скрытую фальшь даже в самой близкой дружбе, на склонность людей ненавидеть тех, кому они обязаны. Честерфилд однажды заметил: «Есть в несчастье наших лучших друзей нечто такое, что нам не совсем неприятно». Для нас хорошим кажется уже человек, в котором злое не выходит за обычные рамки.

То есть перед нами столько людских пороков, что мы должны решать: может вообще не глядеть на людей, чтобы самому не впасть в порок человеконенавистничества?..

-И после того, что мы видим перед собой, говорить еще о существовании нравственности? О понятии долга и свободы?

-Тем, кто осмеивает нравственность как иллюзию, нельзя оказать большей услуги, чем согласиться, что понятие долга должно быть выведено из опыта. Достаточно быть просто хладнокровным наблюдателем, который не принимает желаемого за действительное, чтобы в какие-то моменты усомниться, а есть ли вообще в мире истинная добродетель? Нельзя было бы придумать для нравственности ничего хуже, чем если захотеть вывести ее из опыта, из примеров.

-Из чего же ее выводить?

-Только из самого себя! Человек действительно находит в себе способность, которой он отличается как от других вещей, так и от самого себя, живущего среди этих вещей. Эта способность – разум.

Разумное существо, рассматривая себя как мыслящее существо, принадлежит не к чувственно воспринимаемому, а к умопостигаемому миру. Следовательно, у него две точки зрения, с которых он рассматривает себя и законы своих действий. Как принадлежащего к чувственному миру и подчиненному законам природы и как принадлежащего к умопостигаемому миру, чьи законы независимы от природы и основаны в разуме.

Именно идея личности показывает нам возвышенный характер нашей природы. И вот идея свободы делает меня членом умопостигаемого мира, единого для всех разумных существ. Человек живет лишь из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни. И я говорю: существо, которое не может поступать иначе, как руководствуясь идеей свободы, именно поэтому в практическом отношении действительно свободно!

-Ох, но что значит жить из одного долга?

-Долг человека – собственными усилиями выйти из состоянии первобытности своей природы, из животности и все выше подниматься к человеческому состоянию, благодаря которому он только и способен ставить себе цели, восполнять недостаток своего знания, исправлять свои ошибки.

Долг! Возвышенное, великое слово, в котором нет ничего, что льстило бы людям. Перед ним замолкают все склонности, и лицо, принадлежащее чувственно воспринимаемому миру, оказывается подчинено собственной личности, принадлежащей к умопостигаемому миру!

Ибо существует категорический императив: поступай только согласно такому принципу, который, по-твоему, мог бы стать всеобщим законом.

Из него вытекает практический императив: поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству в своем лице и в лице всякого другого как к цели и никогда не относился бы к нему как к средству.

-Иначе говоря, только личная мораль дает нам противостоять тому злому, что мы видим вокруг себя?

-Две вещи наполняют нашу душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них: это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. И то и другое мне нет надобности искать, я вижу их перед собой и непосредственно связываю с сознанием своего существования. Первое начинается с того места, которое я занимаю во внешнем мире. Второй начинается с моего невидимого Я, с моей личности и бесконечно возвышает мою ценность как мыслящего существа. Ибо моральный закон открывает мне жизнь, независимую от животной природы и даже всего чувственно воспринимаемого мира.

«Беседовал» Игорь Шевелев

«Общая газета» №12, 1994 год