154. Рецензия на роман Владимира Турбина (НГ, 1994, 12 апреля)

Лабать совок, или Мертвяк с отвердителем

Владимир Турбин. Роман «Exegi monumentum» (Знамя, 1994, №1,2)

Говорят, Владимир Турбин вел двойную, даже тройную жизнь. В первой, всем видимой, был доцентом кафедры русской литературы филфака МГУ. Долго был. Все его знали, все у него учились. Во второй жизни, почти никому не известной, писал прозу, роман. То начинал его, то сжигал при сгущении туч, то начинал опять. В третьей… Но о ней потом.

Про доцента ничего не скажу, а роман получился странный. Не той странностью, которая может при случае заменить нам реальную жизнь, но той, когда спрашиваешь себя: ну и что? к чему это все, зачем? И: что за бред!

Судите сами. Главный герой, гуманитарный доцент, идет на контакт с неким 33-м отделом КГБ, занимающимся секретными экстрасенсорными мероприятиями. Вместе с другими курсантами он посещает занятия в лубянских подземельях, привольно раскинувшихся под улицей Кирова.

Полюбил я ваши занятия… - признается герой в своей «хронограмме». – Кажется, понимаю, отчего обыватель идет в КГБ, безотказно идет… Отнекиваются только интеллигенты, питающие к КГБ неискоренимую брезгливую неприязнь… Все-таки есть в КГБ влекущее что-то, заманчивое: приближенность к тайне, наверное… чувство особенной защищенности».

Защищаться, правда, особо не от чего. Ну так, обычный морок: не признают, как должны бы, не дают реализоваться. В журналах не всегда печатают…

Занятия описываются не без придыхания, однако по стилю похожи больше на инструктирование в горкоме и закрытую политинформацию в ВПШ. Не то что Фауста – Адриана Леверкюна учили гораздо затейливей. Фантазия буксует, упирается в реальность.

Выясняется, однако, цель занятий. Спецагентура должна подменять стоящие на улицах и в помещениях советские памятники для сбора выплескиваемой на них гражданами энергии, которая в последующем конденсируется в специальных энергетических закромах Родины и ГБ. Понятно зачем. Идет суровая парапсихологическая война с разными заокеанскими спецслужбами, масонами, евреями, церковниками, сектантами.

Герой с видимым удовольствием входит в этот психназ. В сотрудников вкачивают отвердитель (кажется, венгерский), и они имитируют собой («лабают на гэбистском жаргоне) всяких там Лениных, Марксов и прочих Афродит.

Странная, однако, идея владеет автором.

Все это, понятно, на фоне оккультяпнутой Москвы начала 80-х со всеми ее магами, экстрасофами, супертрансляторами и духосборами, демонократами, йогнутыми тайнознатцами, менталитетчиками, черно- и краснокнижниками. Автор то и дело подсказывает читателю: «Михаил Булгаков», но на ум больше лезет: «Альтист Данилов», кратко прошумевший как раз во время закладки первых черновиков романа…

Итак, марксизм с чертовщиной, всякие идеогады, сумасбродная академическая среда… Турбинская проза нетягостна. То Достоевский с Белым бросятся снежинками и пургой в окно, то Щедрин разразится красноречивым разоблачением, то мелькнет острым ножиком занятная идейка спецкурса, то московские бульварные описания…

И тем более странно: для чего, зачем? КГБ, памятники… Видим, что влечет героя попытка внедриться в могущественную и таинственную организацию на Лубянке. Ну внедрился. Что дальше? Неприятно как-то все это.

Памятники… Памятники, говорится нам, установлены властью как конденсаторы идеологической энергии для поддержания государственного строя. Мертвяки, гальванизирующие государственный труп, иными словами. Неважно, какую энергию – ненависти или любви – излучают граждане. Главное, что энергию, на которой паразитирует система. Но ведь и сами люди благодаря ей существуют не в пустоте, а в определенных координатах. Чувствуют себя защищенными тем, что схимеричено ими же самими, их черной энергией.

Ну чем занимается доцент-литературовед в своей профессиональной деятельности? Да накачивает своих студентов, своих дорогих филологинь-турбинянок темной энергией советской учебной программы («лабает совок»), собирая с них, в свою очередь, энергию восхищения нетрадиционными и слегка крамольными интерпретациями официоза.

А что если разрешить собирать эту творческую энергию с таких же новаторов, как он, да в централизованный фонд поддержки системы? Вы ведь не думаете, что в КГБ собрались идиоты и раньше вас не дотумкались до этой идеи? Если именно ГБ, это новая соваристократия является фактором обновления общества, то неужели не заметят того, кто на свой творческий ляд желает ей добра? Заметили. Конечно, заметили. Тем более что вяло текущая идеологическая борьба рано или поздно оборачивается клиникой парапсихологической войны…

Герой наш круглый отличник на новом поприще. Как особо талантливого лабуха совковости его приглашают на вершину тайной энергетической пирамиды: лабать мавзолейный объект!

И то, какой доцент, вещая со своей кафедры, не мечтает стать телом и духом Ленина, нося в своем доцентском ранце его поваленный гроб?..

Ох, сложна диалектика интеллигентского сознания на службе коммунизма. Вроде и гадость делаешь, осуждая, например, со всеми некоего диссидента («Дело Андрея Синявского»), но ведь по-своему осуждаешь, с умом, с душой, с талантом, с бахтинским «карнавальцем». Потому, например, что стиль у того плохой осуждаешь… Или, выводя свою свободомыслящую студенческую группу в полном составе на первомайскую демонстрацию, оставляешь довольный партком в дураках. Ибо как им, ортодоксам, понять эту тонкую концептуальную акцию в стиле соцарта, случившуюся задолго до всяких Приговых и Сорокиных!..

Или, действительно, почему не КГБ? Если у тебя к ним ход, если там умные люди, думающие об обновлении, если они оценят, что учебник с фигой он ведь лучше усваивается нынешней молодежью, почему же нет? Ведь, если вдуматься, то и мысль сама по себе тоталитарна, ей приятен геополитический чертеж чертовщины, космический размах, тайная власть. А что, житейские удобства вам помешают? Да извините, кто дал квартиру Бахтину, не Андропов ли?..

В самой же тишине себя остается этот высший постмодернистский эквилибр, особо изворотливое двусмысленное пространство ученого и умного конформизма. Вот она, третья, сверхтайная жизнь доцента Турбина: причудливая исповедь причудливого сознания, рефлектирующая ужимка гнущегося в испуге, но мыслящего тростника, собираемого властью на уборку хмеля. Проза безжалостна в передаче тончайших оттенков голоса. Я памятник себе воздвиг! Старый памятник.

Тьфу! Сгинь, исчезни! Исчезла нечисть.

Памятники? Снесли памятники.

Из раскрывшейся под ними сконцентрированной бездны рванули на нас миазмы, гаже и пуще прежних, но другие. Памятники отнесли на свалку, тут же о них забыв.

Турбин долго держал свой роман в тайне. Наконец отдал в редакцию своей верной турбинистке. Но не дождавшись выхода его в свет, неожиданно умер. Подобно своему герою. «Я памятник себе воздвиг…» На могилах памятники стоят не в государственных, а в бытийных целях: дабы мертвые не вмешивались в дела живых. De mortuis aut bene, aut nihil.