168. Рецензия на выставку Глазунова (Общая газета, 1994, №27)

Эпилог перед продолжением

Илья Глазунов и Анатолий Вилков

В самом большом выставочном зале Москвы заканчивается 10 июля выставка Ильи Глазунова. Со времени предыдущей в том же Манеже прошло четыре годы. Оставаясь верным самому себе, художник идет в ногу со временем, привлекая толпы поклонников.

К скандально известным полотнам «Мистерии ХХ века», «Вечная Россия», «Великий эксперимент» добавились не менее эпохальные «Проснись, Россия!», Моя жизнь», «Черно-белый дом». Около них, в основном, и толпился народ, «вычитывая» знакомые лица, толкуя общий замысел, гадая об аллегориях.

Писать о Глазунове трудно, а как о художнике и вовсе невозможно. Дело не только в том, что написано уже слишком много. Творчество Глазунова явно вышло за пределы эстетических оценок в область феномена социологического. «Народ меня любит, - говорит сам художник, - потому что мы с ним едины. Я пишу для него, и он меня понимает. Не любят меня только художники, начальство и искусствоведы».

Глазунов чутко вслушивается в общественный контекст, в который вписывает свои работы. Легкая грань диссидентства и инакомыслия, которую, впрочем, он никогда сильно не переступает, всегда придавала его выставкам оттенок эпатажа и двусмысленности. Дополнительно привлекая этим к себе публику.

На что сделал художник ставку в нынешнем, 1994 году? Прежде всего это продолжение и развитие «патриотической темы». Программное полотно «Проснись, Россия!» изображает героя с обнаженным торсом, с Новым заветом в одной руке и автоматом в другой, растаптывающего табличку: «Русские, вон из России!» и заслоняющего собой персонажей святой, воинской и нищей, обиженной врагами Руси.

Критики уже отмечали стилистическую и смысловую близость глазуновских картин фашистской живописи 30-х годов. Нашли даже соответствующий образец под названием «Германия, проснись!» Сам художник называет эти инсинуации «тявканьем антирусистской шпаны из коммунистической и псевдодемократической прессы» и пускается в долгие объяснения о происхождении слова «фашизм», о том, что свастика древнее гитлеризма и т. п.

Сам Глазунов называет себя монархистом и апеллирует к сильной, православной, побивающей многочисленных врагов Российской империи. Это важно, поскольку его картины являются прямой иллюстрацией его политических и даже научных взглядов на историю и современность. Его картины вполне можно рассказывать «своими словами», что и делают специально подготавливаемые в «глазуновской Академии» искусствоведы. Эти картины можно «читать», всячески толковать, спорить с ними, писать в продолжение им книги. Так и происходит. Всем изданиям, отозвавшимся на выставку И. С. Глазунова, она дала прежде всего повод к их политическому самоопределению.

Также закономерна ставка Глазунова на Империю. Лишь в распространении «имперского стиля» с его плакатностью и прямым призывом к сплочению, с понятными изобразительными клише Глазунов может найти свою нишу. На западном рынке современного искусства делать ему нечего. Разве что в качестве «российского экзота», но мода на них скоротечна и уже прошла. В его выступлениях не случайны постоянные жалобы на нужду в деньгах для выставок, для Академии, для каталогов, перечисление цен, что очень понятно большинству публики.

Да, как Империя нуждается в понятном, сплачивающем нацию искусстве, так и Глазунов нуждается в Империи. Так что художнику вполне органично подходит миф, который он же сам и творит о святой и воинственной Российской империи, чьи предки «Перун, Михаил архангел и Сталин» (из выступления). В центре мифа – Россия, окруженная врагами, и сам художник, «солдат России», радеющий за Родину.

Именно этой теме посвящено программное полотно «Моя жизнь». Изображающее художника и близких ему людей в разные периоды жизни на широком фоне сразу узнаваемых исторических символов России и ее врагов, делящих «пирог СССР». Стоящие перед огромной картиной зрители как обычно гадают о различных персонажах и связанных с ними аллегориях. По количеству знаменитых лиц с картинами Глазунова может соперничать только Новодевичье кладбище.

Вихри враждебные не могут не веять над художником. В его картине-исповеди они грозят будущей Голгофой (из сообщения экскурсовода). Образ гонимого, непризнанного, страдающего творца органично входит в «глазуновский миф» и утратить его – значит потерять и все остальное.

Именно таким, гонимым и неприкаянным, ощущал себя молодой Глазунов в середине 50-х. Экспрессионистские графические листы тех лет тоже выставлены в залах Манежа. Явно из тех лет пришла и любимая художником музыка – Бах, Вивальди, Альбинони, глухо, «под сурдинку», звучащая на выставке. Оттуда и лирическая задумчивость пейзажей, романтическая ностальгия по утраченному.

Некая двусмысленность изначально присуща творческому порыву Ильи Сергеевича. Вот глянцевые, розовые, гладкие лица на полотне «Моя жизнь», чем-то напоминающие А. Н. Яковлева и Ю. М. Лужкова. Что они здесь делают, какие силы олицетворяют? Наверное, благодетелей, помогших с выставкой. А завтра будущий толкователь, вполне возможно, раскроет, почему художник поместил их между дядей Сэмом и президентом Клинтоном, кушающими Россию, - с одной стороны, и горящий Белым домом – с другой… Это чисто советская двусмысленность, идеологическая обманка, «фига в кармане», чисто государственное вредительство, когда официоз тем или иным способом «приближает перестройку» - все это кровь и плоть феномена Глазунова.

Тень запрещенности, страдальчества, тонкий эквилибр между гонимостью за идею, за Россию и желанием послужить – экспулатируются художником и сегодня. Книги отзывов полны благодарностей, славословий, молитв во здравие художника, проклятий его врагам, исторических рассуждений. «После этой выставки Россия проснется», - уверены студенты из Углича. «Микеланджело современности, Глазунов творит Страшный Суд над нами» (подпись неразборчива). «Глазунов – это явление Христа народу в живописи!» (В. Шунков).

Всем предшествующим советским искусством люди были приучены к нравоучительной миссии искусства. Сегодня это и дарует им щедрый Илья Глазунов. С еще большей, чем прежде, широтой и напором. В окружении новых и старых врагов – коммунистов и модернистов. Утверждая свои монархическо-освободительные ценности в эпоху «второй волны геноцида русского народа» (аплодисменты во время выступления). Давно не различая живопись и жизнь, пропаганду и пророчество. Соединив искусство с политикой на зависть любым концептуалистам.

Да, Глазунов пользуется популярностью, но он еще и весьма умело ею пользуется. Да, Глазунов выступает за православную российскую империю и сильную монархическую власть. Но и новая власть, обеспокоенная своей легитимностью и популярностью, не прочь попозировать Глазунову и рядом с ним. На следующий год художнику обещана новая выставка в Манеже. Гигантские полотна под нее уже начаты. Крайне любопытно, в какую аллегорическую сторону повернется неизменяющий себе маэстро в этот раз. Любопытно для оценки нашей судьбы, нашего будущего. Не уверен, как по отношению к прошлому, но по отношению к настоящему и будущему Глазунов не ошибается.