201. Сократический мыслитель (НГ, 1994, 3 декабря)

Сократический мыслитель

Философия возникает там, где есть философствующий

«Конгениальность мысли». Автор-составитель Витим Кругликов. М.: Прогресс, 1994

В основе сборника – материалы Первых философских чтений 1992 года, посвященных Мерабу Мамардашвили.

В несвободном обществе настоящий философ не может не быть под подозрением. Там, где ответственность за вину и непорядочность берут на себя «обстоятельства жизни» и внешние «правила игры», философии нет. Самоощущение философа – в осмысленном волеизъявлении участвовать в этом мире. В том, чтобы иметь волю и силы стать человеком, преодолев так называемую машину зла, морока и имитации. В осмысленном обретении «чувства трагического достоинства» видел свое личное призвание философа и Мераб Мамардашвили.

Если мы предопределены нашим советским прошлым, то у нас не может быть ни настоящего, ни будущего. Нам просто неоткуда взяться, кроме самой своей свободы и вечности. Будучи сыном своего времени, Мамардашвили полностью отдавал себе отчет в дерзости быть свободным среди рабов. Не вступать в борьбу за улучшение мира, который нельзя улучшить, а остаться собой среди воров и разбойников. В одном из интервью Мамардашвили ссылался на стихи Мандельштама, которые «наглей комсомольской ячейки и вузовской песни наглей», поскольку собираются «присевших на школьной скамейке учить щебетать палачей…»

Вот наглость и дерзость – не сражаться за лучший мир, множа зло и миражи, а нести гармонию в себе. Вот крамола – быть философом среди неистребимого обыкновения воровства и палачества.

Движение человека к себе – главная тема философствования М. Мамардашвили. «Существует жизнь, отличная от той, которой мы живем в нашей реальной повседневной жизни, и эта другая жизнь более реальна, чем та, которой мы живем ежедневно». Мы каким-то образом переходим в эту высшую реальность – здесь и сейчас. Философия же занимается точным мыслительным описанием этой реальности и перехода в нее. «Если мы не мыслим точно, то дьявол играет нами», - не устает повторять Мамардашвили. Почему? Да именно потому, что то и дело эту метафизическую подлинность пытаются втиснуть в социальную действительность, устроив очередное «Царство Божие на земле», после которого остаются горы трупов и руины культур.

Часто мы слышим сетования на то, что слова философов произвольны и недоказуемы. Поэтому, мол, в философии и нет прогресса: как говорили об одном и том же с древности, так до сих пор говорят. Действительно, философские истины извне недоказуемы – даются человеку в неуловимости личного понимания, а не через внешнюю веру. Зачастую посреди своих лекций Мамардашвили произносит странные фразы: «Все это недоказуемо, и я апеллирую к своему и вашему пониманию, которое вы не сможете доказать».

В конце концов, оказывается, что философия есть только там, где есть философствующий.

Своими устными лекциями Мераб Мамардашвили провоцировал процедуру философского понимания. В результате это «телесное присутствие в среде понимания» сократического философа, каковым был Мамардашвили, вызвало разнообразное последействие. Как гибель Сократа дала начало множеству сократических школ, так смерть Мамардашвили вызвала ожесточенные споры вокруг различных интерпретаций его наследия и смысла его философствующей фигуры. В тысячестраничных стенограммах лекций осталась провоцирующая энергия мысли, могущая быть продолжена. Тот поиск «начала философии», который постоянно занимал Мераба Мамардашвили, стал после его смерти импульсом к возобновлению реального философствования в России. Ведь в нынешней философии люди, как и в других сферах нашей жизни, говорят на разных языках, не понимая друг друга. Это следствие не многоукладности «постсоветского сознания», а его разорванности и фантомности. Когда вымрут носители «неправильного мышления», истины не возникнет – лишь глубже станет пропасть немышления, как такового.

Пограничная фигура Мамардашвили странным образом соединила несоединимое. Французско-настроенные «новые философы по краям» занялись критикой его «метафизики речи». Представители шестидесятников настаивают на содержательном анализе выявленных им процедур. Иные акцентируют внимание на экзистенциальном характере философствования Мамардашвили. Некоторые говорят о теории и практике метасознания, которое он исследовал. И так далее…

Выход книжки «Конгениальность мысли», в которой отражена эта многоголосица, обрамленная блестящими лекциями самого Мамардашвили, не есть изолированный факт нынешней философской и издательской жизни. Заявленная периодичность издания, связанная с публикацией материалов ежегодных чтений, посвященных Мамардашвили, таит в себе возможность и необходимость существования регулярного философского журнала. Именно он мог бы объединит все живое в нынешней философии, так или иначе связанное с творчеством «грузинского Сократа». А значит стать импульсом к реальному современному философствованию. Которого ведь так и нет, несмотря на любые извне дарованные свободы квазислов и квазимышления.