209. Рецензия на Дорогу в Рим Николая Климонтовича (НГ, 1995, 25.2)

Бегство сквозь эрогенные зоны соцлагеря

Подлинный «Рим» ждет дома…

Николай Климонтович «Дорога в Рим». – Белгород, «Риск», 1994, 35 тыс. экз.

Коля Климонтович

Советская психология, как известно, причудлива. Никому, однако, не пришло в голову описывать ее с точки зрения нового Казановы, которого страх перед замкнутым соцпространством заставляет использовать иностранок в качестве средства для пересечения в их интимных местах государственной границы. Понятно, что при этом его мужские органы вступают в рискованную игру с органами госбезопасности: любовь всегда беззаконна, но тем паче любовь к иностранке! И без того жесткий Фрейд советского либидо и вовсе затвердевает железным Феликсом.

Таков сюжетный ход новой книги московского писателя Николая Климонтовича «Дорога в Рим». На цепкую постельную память члена профкома литераторов нанизана череда любовных новелл. Но, странным образом, перед нами не столько эротическая книга, сколько роман-притча, исчерпывающе описавший время, место и психологию целого послеоттепельного поколения. Писатель избрал неожиданный ракурс: взгляд на эпоху изнутри ее самой. Любовь к иностранцам – это ведь и знак общественной психологии с ее тоской по «Западу», тягой к бегству и вполне азартным познанием доселе неведомого мира. «Свой иностранец должен был водиться в каждом приличном доме, и ценили его больше, чем родственника лауреата Ленинской премии, берегли от завистливого глаза пуще детей и жены, с той ревнивостью, с какой тщеславные люди поддерживают престиж, а коммерсанты лелеют выгоду». И уж тем более «для московского плейбоя иметь любовницу-иностранку было непременным условием хорошего пилотажа».

Со школьных и студенческих «бардаков» с их экзотическими одноклассницами и сокурсницами кубинками, чешками, немками ГДР – и дальше, дальше – аспирантками, славистками, туристками француженками, финками, шведками, американками посольств, корпунктов, культурных обменов – нас влекли и манили эти загадочные существа иного мира, иных культур, иных перспектив. Все они, казалось, вели в один большой неведомый Рим.

Автор восстанавливает реалии недавнего, но уже безнадежно ушедшего времени с дотошностью каталогизатора. Вот они, дешевые вина тех лет, любимые точки, сленг с длинным синонимическим рядом исконного любовного слова в отсутствие слова «трахать». Вот интегральное исчисление московских обрядов – от кухонных и ресторанных до центровой фарцы и околодипломатических светских салонов. Вот описание соц-арта ВДНХ (автор-герой готовил статью в эмигрантский журнал по искусству) с фаллосом-кукурузой и фонтанной вульвой в центре мироздания. Вот интуристский рай гостиничной Ялты, реестр привозимых из-за бугра презентов и сувениров. Иностранка является в ауре импорта, и вещи описываются с обстоятельностью сопутствующего им советского удивления. Оказывается, у каждого года из слипшегося в нашей памяти безвременья были свои подробности, легко и артистично восстанавливаемые писателем. «В тот год, помнится, в определенном кругу было шиком опохмеляться голландским Боллс, петь Мурку в переводе на английский, носить марлевые индийские рубашки – по прошлогодней парижской моде и готовиться сваливать: то ли хлопотным путем – брака, то ли менее верным, но более прямым – по израильской визе». Более того, я у каждого года свой женский образ, неслучайный, как сейчас понимаешь, на этой дороге в Рим.

Изменения героя с его детства профессорского сынка до укорененности в своем статусе непризнанного на родине писателя шли вровень с подспудным изменением страны, движущейся в тот же «Рим». Линия ГБ в романе Климонтовича оправданна и автобиографична (как, впрочем, и все остальное), она придает сюжету невыдуманный динамизм. Стремясь в тайное окно в Европу, будь оно в собственных книгах набоково-аксеновского стиля или под юбкой, лифчиком и в сердце прелестницы с иностранным паспортом, ты мог не сомневаться, что туда же по твоему следу идет с Джульбарсом какой-нибудь нынешний майор Карацупа.

Да, в итоге границу они перешли одновременно. Закрытый мир рухнул. Герой оказывается в столь желанной им загранице. И что? В Стокгольме, Париже, Флориде, Нью-Йорке он осужден видеть тех же знакомых, славистов, эмигрантов, вести те же разговоры, что в ресторанах ЦДЛ и ВТО, и встречать, будто призраков, давно забытые лица времен коктебельской молодости. Разве что в нью-йоркском «Самоваре» еще встретишь иностранцев. «Я спросил хозяина, который принял у нас заказ лично, отчего в «Самоваре» не русское обслуживание? Он с готовностью пояснил, что русские девушки много пьют на работе, отдаются клиентам прямо на кухне и нещадно обсчитывают, причем особенно отличалась одна советская кинозвезда, принятая на работу по высокой протекции».

Но подлинный «Рим» ждет дома. Толкучка с западным ширпотребом, мусор, вывески на латинице, реклама, пустые жестянки… Вернувшийся герой вдруг вспоминает свою давнюю знакомую художницу Софи, татарку с калмыцкими скулами и распутными глазами, которую как-то случайно застукал в ванной с ее собственным сыном-дебилом. Зачем-то он пускается на ее поиски и находит где-то далеко за городом в разваливающемся доме для престарелых. Софи худа, неухожена и явно скоро умрет. Она вдруг сует его руку себе под кофту, заставляет сжать ее мягкую грудь, и он в ужасе ощущает, как по его пальцам течет липкое женское молоко. «Поцелуй меня…», - говорит умирающая и с неожиданной силой притягивает его к себе. Круг замкнулся. Родина не отпустила. То ли третий Рим, то ли второй Содом и Гоморра.

Николай Климонтович формально принадлежит к «пропущенному» поколению нынешних сорокалетних писателей. Между тем его первая книжка вышла в издательстве «Советский писатель» еще в 1977 году. Выходили книги и после паузы, связанной со скандалом вокруг напечатанного на Западе альманаха «Каталог» (1981 г.) и попыткой создания в Москве «клуба литераторов». Пьесы и инсценировки Климонтовича идут с разным успехом в самых модных московских театрах. И ныне он занимает весьма престижное место «писателя в газете» для новых богатых, где обозревает литературную и светскую жизнь. Одна писательская известность его далека от заслуженной. В чем дело? Думается, что книга «Дорога в Рим» может это прояснить. Да, книга достаточно литературно изощренна и умна, чтобы не стать массовым чтением, несмотря на соблазнительность темы. Более того, в ней описан некий витальный порок поколения, к которому принадлежит и автор. Оно, поколение, никогда не питало надежд на изменения в стране. Была безнадежная, как любовь, попытка бегства с одновременной попыткой остаться человеком («Только влюбленный имеет право на звание человека»), не строя из себя ни дебила, ни сволочь. Попытка бегства, увы, удалась. Там оказалась все та же безнадежная жизнь. Все дороги действительно вели в Рим. Пока более жизнерадостные поколения тешили себя надеждами, пристраиваясь в номенклатуру, кому-то же надо обустраиваться на «римских руинах». Одним уже теперь. Без любимых.

Книга Николая Климонтовича поспела к самому концу 1994 года и имеет, на мой взгляд, все шансы завершить гипотетический шорт-лист шести будущих букеровских претендентов – вместе с Анатолием Королевым («Эрон»), Георгием Владимовым («Генерал и его армия»), Владимиром Сорокиным («Роман»), Асаром Эппелем («Травяная улица»), ну и, скажем, Михаилом Веллером («Ножик Сережи Довлатова»).