395. Рецензия на Великий дурман Ивана Бунина (ОГ, 1997, №8)

Классик в изгнании

Бунин завещал не переиздавать свои заметки о революции. Издатели нарушили его волю.

Любили мы или ненавидели Советскую власть, все мы вышли из нее, как из сталинской шинели. И представить самих себя вне того, что нас породило, мы можем лишь умозрительно.

Для Ивана Бунина этот момент слома нормальной жизни, от которой он ведет отсчет, совершенно очевиден. «…Лето семнадцатого года помню, как начало какой-то страшной болезни, когда уже чувствуешь, что болен смертельно…» Бунинские «Окаянные дни», впервые напечатанные в СССР в 1990 году, пришлись ко двору «молодой российской демократии», разрушавшей коммунистическую идеологию. Записи времен гражданской войны стали актом обвинения.

Только что вышедший сборник публицистических статей Ивана Бунина «Великий дурман» (М.: Совершенно секретно, 1997, 352 стр.) представляет собой дополнение к «Окаянным дням». Сборник составили статьи писателя (в основном, 20-х годов), извлеченные из эмигрантской прессы и потому недоступные для массового читателя.

Лишенные контекста злободневности, они заставляют задуматься о многом. Слишком уж история России предстает по их прочтении вечным возвращением одного и того же. «Какая-то паскудная старушонка с яростно-зелеными глазами и надутыми на шее жилами стояла и кричала на всю улицу: «Товарищи! Любезные! Бейте их, казните их, режьте их, топите их!»

Тоска народа по воле, по выходу из-под ненавистной власти оборачивается разгулом уголовщины, криминала. Наверх в смутные времена поднимаются подонки общества. Да, жизнь была плоха, народ темен и необразован, власть несправедлива. Но повод ли это для того, чтобы делать жизнь стократ хуже, а власть стократ кровавей? Вечный вопрос для российских реформаторов любого времени.

У И. Бунина, автора знаменитой «Деревни», любое интеллигентское «народолюбие» вызывает только сарказм и разлитие желчи. Он знает цену «роковому влечению к дикарю и хаму», видел воочию все прелести сорвавшейся с цепи народной стихии и ужасы кровопролитного бунта. «Чернь и полудикари» - вот для него народ, о котором он приводит народную же пословицу: «Из нас, как из дерева, - и дубина, и икона». Большевики лишь повторили вечный урок российской истории, преподанный до них и Стенькой, и Хмельницким, и Пугачевым.

Бунин издевается над интеллигентской риторикой, представляющей русский самогон французским шампанским, дикость беззакония – планетарным переустройством, ненависть к демократии – ее развитием, а рушащуюся в пропасть Россию – «страной неограниченных возможностей».

И еще что видно из этой книги – вечное бунинское одиночество. Обреченный выть среди «волков по разуму», он, по его собственным словам, лишь бодро и весело ожесточался. Он издевается над политиками «Советов» и над их писателями и поэтами. Есенин, Маяковский, Бабель, Пильняк, Пастернак, Цветаева для него такие же полуграмотные дикари и хулиганы, как и те, кто их читает.

Статьи печатаются в хронологическом порядке, и видно, как бунинское неистовство затихает, бессильное и невостребованное. Жизнь ушла своим чередом. Бунин исполнил свой долг, написав то, что думал. То, что жизнь прошла мимо свободного слова эмиграции – трагедия эмиграции, но не только ее одной.

Публицистика Бунина – вещь яркая, но особенная. Как говорится, мы любим его не за это. Яростно высказавшись на злобу дня, Бунин завещал эти высказывания никогда впоследствии не перепечатывать. Составители книги его волю нарушили. Спор между блюстителями земной воли писателя и жадным любопытством потомков великого человека неразрешим.