литературные герои

Климонтович Николай Юрьевич

Дорога в мир.

В России писателю лучше всего выжить писателем.

Первая книга Николая КЛИМОНТОВИЧА вышла в издательстве «Советский писатель», когда автору было всего 26 лет. Однако после попытки создания Московского клуба беллетристов и выхода неподцензурного альманаха «Каталог» в начале 80-х, писатель оказался надолго вычеркнут из текущей литературной жизни, зачислен в диссиденты. Только в 90-х появляются его сборники рассказов, романы «Дорога в Рим» и «Последняя газета», составившие недавно вышедшую книгу в издательстве «Вагриус». Фрагменты новой книги «Далее – везде» печатаются в журнале «Октябрь». Николай Климонтович – известный драматург. Его инсценировки романов Достоевского «Идиот» и «Братья Карамазовы», пьесы «Снег. Недалеко от тюрьмы», «Без зеркал» идут в театрах Москвы и России. С начала 90-х годов писатель много занимается эссеистикой, пишет в периодические издания, возглавляет московское бюро нью-йоркской газеты «Новое русское слово», работает литературным обозревателем и светским хроникером (под псевдонимом Сандро Владыкин) газеты «Коммерсант». Этот журналистский опыт стал основой романа «Последняя газета», наделавшего много шума в среде прототипов. Сегодня писателю Николаю Климонтовичу исполняется 50 лет. С чем мы его и поздравляем.

-Николай, когда человек в молодости выбирает стезю писателя, он представляет себе одно. Когда доживает до 50 лет, это оказывается чем-то иным?

-Социологи попросили молодежь расположить известные им профессии согласно их престижности. Впереди были экономисты, проститутки, актеры, спортсмены и так далее. Писатели, если не ошибаюсь, заняли предпоследнее место перед сантехниками. Или, наоборот, после них, не помню. А во времена моей юности писатели были удивительно уважаемыми людьми. Печатаемые писатели были по-своему уважаемы. Им платили хорошие деньги. На гонорар с книжки можно было купить пару «Жигулей». Сейчас я на выданные мне деньги могу разве что отправить заказную бандероль дяде в Казань. Но и у непечатаемых писателей была завидная участь. Их любили девушки. Они были окутаны романтическим ореолом сопротивления плохим властям. Куда ни кинь, писателем быть тогда было очень заманчиво. Даже если особо и не писать, а просто «ходить в писателях».

-И как все это разрушилось?

-Мало-помалу. Роковую роль в разрушении бытовавшей литературы сыграла отмена цензуры. Начался бум толстых журналов, где печаталось все запрещенное – от Платонова до Солженицына. Хлынул поток внелитературной информации. Писатели актуальной литературы на какой-то момент были просто отброшены. Потом читательский спрос быстро упал, издательства захирели, процесс шел лавинообразно. Сейчас все налаживается, но уже на западный манер. Тиражей и читательского интереса советских времен не будет никогда.

-Все же, что лично ты считаешь удавшимся в своем бытовании писателем?

-Некоторое время я успел побыть советским писателем. У меня вышла книга. Это были немалые деньги. Тут же заключили договор на новую. Эти прелести я успел застать. Потом начались конфликты. Я мог умеренно печататься только за границей. Когда я снова вошел в литературный процесс, роль писателя радикально изменилась и социально, и материально. В общем, я считаю это справедливым. Советские тиражи были явно завышены и в большинстве своем шли под нож. Как в нынешней ситуации чувствует себя писатель? Он чувствует себя бедным и обкрадываемым издателями. Как везде и всегда. Не было крупных писателей от Марка Твена до Достоевского и Набокова, которые бы не жаловались на скаредность издателей. Между прочим, мне рассказывала Александра Маринина, что первоначально издатель тоже пытался ее всячески грабить. Только угроза, что она перейдет к другому издателю, заставила его делиться. Что же говорить о писателях, ориентированных на более узкую аудиторию. Им платят гроши.

-Какие примерно?

-За толстую книгу в 20 с лишним печатных листов (в печатном листе – 24 страницы) издатель без зазрения совести и багрянца на лице может заплатить известному писателю 10 тысяч рублей. Книга эта могла писаться несколько лет. Щедрых издателей не бывает. Жить за счет сочинительства писатель не может. За редким исключением, когда он удачно пишет массовую литературу.

-Одним из выходов, который избрал и ты, была работа «писателем в газете». Во-первых, что это такое? Во-вторых, не обиделись ли на тебя коллеги-журналисты, когда ты обобщил свой опыт в нашумевшем романе «Последняя газета»?

-Начну с конца. Холодок со стороны обиженных за свою светлую и благородную профессию журналистов я, безусловно, ощущаю. И то, что они мне роман не простили, это факт. Что касается «писателя в газете», тут ситуация двойной сложности. Во-первых, писатель хочет бежать к письменному столу и писать вещи, к которым призван, а не заниматься рутиной. Если он не любит журналистику, это для него сущая мука. Для меня все сложилось иначе, поскольку я много работал как журналист, работу эту люблю, она мне не в тягость. Есть и другая сторона вопроса, сугубо социальная. Дело в том, что во многих нынешних изданиях работают очень молодые люди. А писателем человек становится после тридцати: нужна зрелость, опыт, ремесло. Попадая в газету, он оказывается старше окружающих. Недавно Александр Кабаков мне рассказывал, что чувствует себя в газете дурак дураком, хотя всегда занимался журналистикой, любит и умеет это делать. Рядом с ним люди, которые годятся уже не в дети, а во внуки. Когда ты белая ворона, это тоже неприятно и дискомфортно.

-Ну а как выживать сегодня писателям?

-Способы столь же многообразны, как и для остального народонаселения бывшей империи. Я знаю писателей, которые сдают пустые бутылки. Знаю писателей, занимающихся журналистикой, что как бы естественней и ближе к ремеслу. Кто-то сдает квартиру и живет на даче, называть известные имена не буду. В моем случае дело облегчается тем, что идут мои пьесы, за которые все-таки какие-то деньги «капают». Но раньше, если пьеса шла в Москве, она шла и по всему Союзу. А недавно я сидел на одном банкете плечом к плечу с любимым мною Александром Исааковичем Гельманом, которого считаю очень одаренным драматургом. О каком заработке может идти речь, если одна пьеса идет в одном театре? А ведь он был очень богатым человеком. Кого-то кормят жены, кого-то переводы их книг на другие языки. Но категория последних невелика, и она почти не расширяется, поскольку интерес к России и, в частности, к русской литературе на Западе совершенно иссяк.

-Твой роман «Дорога в Рим» о бегстве из страны, из реальности с помощью женщины. Удался ли побег?

-В книге об этом написано. Герой вырвался из страны, потом вернулся в нее. Но это была советская действительность. Сейчас это не актуально: бери чемодан и уезжай. Был в книге еще один аспект. Для советского плейбоя любовь к иностранке входила в джентльменский набор. Как дорогой импорт. Кроме того, приносила и экономический эффект: вещи или книги, привозимые иностранками, можно было продать. Все эти нюансы в романе отражены. Но та реальность уже исчезла.

-Однако же, не исчезла эротика как писательская тема?

-Меня всегда занимало, что в советских изданиях и даже в некоторых сегодняшних есть отдел юмора. Юмор или есть, или его нет. Нельзя же сказать, что здесь мы шутить не будем, а здесь пошутим специально. Такое забавное отражение советского менталитета. То же с эротикой. Всякие эротические издания, эротические серии кажутся мне глупостью. Эротика или любовная тема – питательный бульон любой литературы. В этом смысле выделять ее в отдельный жанр глупо. У нас очень слабая словесная культура для описаний эротического характера. Да и менталитет отличается странной чересполосицей. Русский человек то пускается в безудержный отрыв и разгул, то - он же - обнаруживает признаки самого замшелого ханжества. Это отражается на литературе. В любовных историях, рассказываемых нашими писателями, редко можно найти естественное дыхание. Это проблема, но это и хорошее поле для работы современного писателя, поскольку в России такой традиции практически не было.

-Сейчас в журналах печатаются фрагменты твоей книги воспоминаний?

-Это сугубо литературные воспоминания. Книга о людях, которых я встречал, которые помогли мне освоиться с ремеслом, поверить в себя. О перипетиях с разными текстами. Полагаю, что книга будет оформлена фотографиями моих персонажей.

-Насколько я понимаю, ты был младшим в этой творческой андеграундной среде, от которой ничего уже не осталось?

-Забавный вопрос. Дима Пригов, которого назовем, как он просит, Дмитрием Александровичем, когда-то мне сказал: «Удивительно, Коля, вам уже за тридцать, а у вас явственный комплекс младшего брата». Действительно, мои литературные друзья всегда были серьезно старше меня - от десяти до двадцати лет. Я тянулся к ним, учился. Могу вспомнить Толю Якобсона, который преподавал мне литературу в школе. Юза Алешковского могу занести в этот список, и вообще многих людей. У позиции младшего есть существенное преимущество. Социологи знают, что младшие члены группы – самые инициативные. Со мной такое тоже бывало. Я выступал инициатором разных акций, начиная с организации Клуба беллетристов, а потом издания альманаха «Каталог» в самом начале 80-х. В положении младшего есть своя энергетика. Нынче же, когда уже пора самому учеников заводить, - а лучше учениц – разрыв с товарищами уже не ощущается существенным, как в юности.

-Как бы ты оценил свое поколение, тем более, что сегодня оно у власти?

-Поколенческие оценки - вещь условная. Не бывает плохих и хороших поколений. Все люди разные, а человек во власти – просто другой человек. К нему бессмысленно подходить с мерками, с которыми мы говорили о людях искусства. Если человек занимается политикой, работает в КГБ, в контрразведке – это совершенно иной тип. Я его не знаю.

-И все же, как подытожить свой опыт?

-В России мы никогда толком не знаем, что будет завтра. У нас иная ситуация, чем у западных людей, у которых, в общем-то, все расписано от начала до конца. Мы внутренне готовы к любым пертурбациям и переменам. С одной стороны, это приводит к постоянному стрессу. Недаром люди в больших городах необычайно нервны. С другой стороны, это требует от человека особой собранности, готовности встретить изменившуюся ситуацию. Все это целиком относится и к литературе. Здесь я хочу добавить оптимистическую ноту к очевидным потерям литератора в социальном и финансовом отношениях. Сейчас, когда положение в обществе выравнивается, у писателя появилась возможность вести свойственный ему образ жизни. Конечно, есть борьба за кусок хлеба, но можно и книги читать, их много. Можно проводить время за компьютером и сочинять. Можно просто общаться с друзьями и коллегами, - внешне как бы бесцельно, но на самом деле это бесценное времяпрепровождение для человека данного ремесла. В какой-то момент мне казалось, что все это ушло безвозвратно. Нет, вернулось, и сегодня писатель может жить интеллигентным, погруженным в себя, углубленным образом. А значит жизнь, в общем-то, нормализуется.

Беседовал Игорь ШЕВЕЛЕВ