700.Интервью с Василием Аксеновым (Новое время, 2001, 32)

НОРМАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ, ДЕЛЕННАЯ НА ДВА.

Интервью с писателем Василием Аксеновым проездом из Москвы в Вашингтон через Биарриц.

-Вы все лето будете в Москве?

-Нет, я из Москвы еду во Францию, и там до конца лета буду заниматься сочинительством. Там тихо, я здесь я уже совершенно потерял способность трудиться.

-Там будете жить в Париже?

-Нет, на море, в Биаррице. Там еще есть набоковские следы, - там он бывал в детстве. Вообще это было до революции довольно «русское» место. Считалось очень модным.

-А сейчас русские туда не возвращаются?

-Говорят, что возвращаются, но я пока что не видел. Прямо в центре города там есть русский храм. Большой собор, в котором идет служба. Я оставил в Биаррице сейчас жену. Мы снимаем там домик. Кто-то говорит, что там живет великий князь, какой-то из наследников. Впрочем, я там с удовольствием сижу один, читаю или гуляю с собакой.

-Будете входить в новый роман?

-Да, в новую вещь. Мне нужно много читать по ней. Это 18-й век, Россия и Франция, Вольтер и Екатерина Великая. Пока еще трудно сказать, о чем он будет. Это галантный век. Меня, на самом деле, фактура интересует, - все красивое, великолепное. И, кроме того, это еще проблема российского матриархата. Это ведь женский век русской истории. Странно возникший матриархат, который очень сильно утихомирил наше мужичье. Внес такой либерализм, который, хотя и исходил от самодержавия, но без обычного зверства, - когда напился, харю разбил…

-…на ассамблее.

-Да. Или на дыбе пытать и кромсать. Екатерина ведь, как только взошла на престол, отменила тайную канцелярию. И при дворе, между прочим, запретила заниматься рукоприкладством. Как только узнавала, что кто-то бьет своих слуг, то он сразу в немилость попадал.

-Между русской историей и «Опасными связями» Шодерло де Лакло?

-Там будут приключения. Я, конечно, очень много буду фантазировать, но, тем не менее, основа – это 18-й век, и я хочу ее сделать достоверной, набрать исторических деталей, так что это не халтура.

-Вы пришли в литературу и в кино почти одновременно, когда по вашей первой повести «Коллеги» был снят фильм. Сейчас готовится к постановке фильм по вашей «Московской саге». Возвращение к прошлому?

-Нет, было несколько фильмов по моим сценариям. Был фильм по «Звездному билету», снятый Зархи. Назывался «Мой младший брат». Потом в Питере был еще фильм по моему оригинальному сценарию. Они его назвали «Когда разводят мосты», у меня было другое название. Потом был еще фильм, связанный с военным детством, - «Мраморный дом». Я в нем даже сам снял метров триста, когда режиссер сломал ногу, и мне пришлось его заменить. А последний мой фильм – «Пока безумствует мечта» - о первых русских летчиках начала века. Он был снят незадолго до моего отъезда из СССР.

-В конце 70-х? Поэтому, наверное, и по экранам особенно не пошел?

-Его просто положили на полку. Он десять лет лежал, а потом его разрешили. Вообще-то, я бы не сказал, что мне в кино особо везет. В Голливуде долго готовились к съемкам «Острова Крым», но тоже что-то не сложилось.

-Может быть, нынешнее возвращение в кино будет удачней?

-Нет, сейчас речь идет о телесериале. Планируются 12 серий. Это, в общем, нормально для «Московской саги». Эта трилогия так и построена как чередование эпизодов семейной хроники, что очень близко к телевизионной структуре.

-Средний и крупный план? А сама Москва в виде фона будет?

-Они хотят сделать прием, который применяли в «Форест Гамп», когда в документальный кадр монтируют живого актера. По-моему, может получиться хорошо. Кстати, мой сын Алексей там арт-директор и как раз отвечает за материальное воплощение эпохи.

-Кончится лето, и вы продолжите профессорствовать в Вашингтоне?

-Я последний год работаю. Решил уходить из университета. Честно говоря, надоело. Все-таки я уже 20 лет отдал этому делу. Сам процесс урока мне не обременителен. Разговаривать со студентами, что-то им показывать, рассказывать – это ол райт. Но, кроме этого, есть еще масса другого: участие в жизни университета, чтение курсовых работ, мучительная процедура выставления отметок…

-А что это такая за институция – американское профессорство русского писателя. Евтушенко преподает, Толстая, Лев Лосев, Коротич. Это как Пнин у Набокова?

-«Пнин» - замечательная книга. Некоторый гротеск, конечно, но, в общем, похоже. Маленькие университетские городки, кампусы – это не самая плохая часть американской жизни. Может, даже лучшая. А писатель на кампусе университета – самое нормальное явление. Большинство писателей именно там подрабатывает. И потом приятно находиться среди молодежи, когда возникают каждый семестр все новые и новые группы.

-Это не так, как в Литинституте – «курс мастера Аксенова» – в течение всех пяти лет?

-Нет, это не так, как у нас, когда группа идет через все курсы. Группы возникают спонтанно и меняются каждый семестр. Перед началом семества студент сам выбирает, что он будет посещать. И возникает группа людей, которые в большинстве случаев совершенно друг друга не знают. В университете 25 тысяч человек, не знакомых друг с другом. Они собираются в моем классе, и когда я спрашиваю: «А почему Эмили не пришла? Кто-нибудь знает Эмили лично?» - оказывается, что никто не знает. Все поглядывают вокруг с удивлением: кто это – Эмили? И я понял, что моя задача это еще и перезнакомить, чтобы они контактировали друг с другом.

-Заменить западную отстраненность русской душевностью?

-Хотя бы отчасти. Я сначала не понимал, почему они такие застенчивые? Меня, что ли, стесняются? Почему не решаются высказываться, задавать вопросы? А они, оказывается, друг друга побаиваются. И я начинаю потихоньку разрушать эту стенку между ними. Когда удается, это дает удовлетворение.

-Так что, университет – это 25000 замкнутых монад?

-Ну да, каждый сам по себе. Кроме того, там национальные землячества. Там ведь масса людей со всеми мира. Арабы держатся вместе, персы отдельно, корейцы. «А русских-то у тебя много?» – спрашиваем друг друга. «Русские» это на самом деле американцы, туземцы.

-А настоящие-то русские бывают?

-Сейчас все чаще и чаще появляются.

-Дети ваших читателей?

-Да, иногда приводят родителей. Когда говорят им: «Наш профессор – писатель Аксенов», - те начинают ахать: «Боже, Боже!» И девочка подходит: «Можно, я маму приведу, она так мечтает на вас посмотреть?» – «Конечно, пожалуйста». Приходит мама. Или папа.

-Вот это и есть пресловутый глобализм, когда люди движутся по всему свету, меняя страны и работу?

-Да, по всему миру. У нас там есть интернетовский сайт, где русские ребята обмениваются всякой информацией по поводу возможной работы. Я часто попадаю на него и смотрю, как они общаются. «Привет» – «Привет». – «Есть работа на Сейшелах. Перевозка мебели за счет фирмы. Условия такие-то». Сообщают друг другу о приезде каких-нибудь рок-групп из метрополии. «Аквариум» или «Машина времени» появляются там довольно часто.

-Интернетом активно пользуетесь?

-Нет, стараюсь по минимум пользоваться этими делами. В основном, использую как электронную почту. Или если нужно найти какую-то информацию.

-Но печатаете на компьютере?

-Нет, сначала пишу от руки. Потом ввожу текст в компьютер. Вот это введение в компьютер – это второй вариант. А первый – спонтанно, от руки.

-Новым романом «Кесарево свечение» вы открыли для себя новый век в литературе?

-Да, для меня это принципиально новаторская вещь. Она отсекает прежний период моей творческой жизни. Я перехожу в иную плоскость самовыражения. Возможно, недаром я сейчас собираюсь от современности уходить в историю.

-Но «Кесаревым свечением» вы как раз уходите в будущее, он заканчивается…

-…в 2065 году. Герою сто лет. В романе он возникает как юноша, а в конце ему – век.

-Какие книжки повезете отсюда?

-Свои. Те, которые вышли. Предварительный тираж. Несколько десятков экземпляров. Десять тысяч тиража появятся в августе. Я много с собой не тащу. Из-за этого моя библиотека разделилась на две части, - что-то здесь, что-то там. Так же как гардероб: часть рубашек в Москве, часть в Вашингтоне. Иногда начинаешь искать какую-то книгу, а потом вспоминаешь, что она в Москве. Нормально.

Беседу вел Игорь ШЕВЕЛЕВ