серебряный век спустя

ВОЗВРАЩЕНИЕ ФРИДРИХА НИЦШЕ

Вечное рождение философа из духа времени

Сто лет назад книги Фридриха Ницше (1844-1900) потрясли мир. Любой «властитель дум» той эпохи, начиная с какого-нибудь Горького, не мог пройти мимо пафоса индивидуализма и теории свехчеловека, создавая некое «ницшеанство для бедных» да еще в марксистской или какой иной упаковке.

Было в сочинениях Ницше нечто пробуравливающее мозги. Короткое замыкание афористической истины, когда человек вдруг ощущал, что – понимает. Кажется, у Пшибышевского есть рассказ о молодом человеке, читающем Ницше и постепенно сходящем с ума. В этом, действительно, есть некий символ. ХХ век, особенно первая его половина, прочитав Ницше, поняла его в духе времени, сойдя с ума. Соединение его с идеями буревестников мировой пролетарской революции или гитлеровского нацизма дало побочный эффект мирового переустройства на основах всеобщей погибели.

Философские продолжатели Ницше были осторожнее. Они зафиксировали, что после него европейская философия стала иной. Если Ницше родился, то Бог для европейской мысли, действительно, умер. А вместе с Богом вся метафизика. Говорить о теориях, включая теорию Всевышнего, не принимая во внимание телесно-психическое состояние того, кто эту теорию высказывает, отныне стало невозможно.

За последний десяток лет Ницше, вернувшись после большевистского запрета в Россию, переживает у нас настоящее возрождение. Или, - ближе к его собственным словам, – свое «вечное возвращение» в Россию. Множество изданий и переизданий, целые полки в книжных магазинах заняты его книгами. И вот новое собрание сочинений Фридриха Ницше, затеянное «массовым» издательством «ОЛМА-ПРЕСС». Новые и старые переводы известных ранее книг и обещание никогда не публиковавшихся на русском сочинений «таинственного гения европейской культуры», как написано в аннотации издания, сулят, кажется новую страницу в истории «русского Ницше».

Какова она будет в наступившем веке? Каким увидят Ницше новые поколения? Это вопрос не проще гамлетовского. «Я знаю свой жребий. Когда-нибудь с моим именем будет связываться воспоминание о чем-то чудовищном – о кризисе, какого никогда не было на земле, о самой глубокой коллизии совести, о решении, предпринятом против всего, во что до сих пор верили, чего требовали, что считали священным. Я не человек, я динамит…» (“Ecce Homo”).

Ницше надо переболеть. Желательно в молодом возрасте. И еще: что-то в самом времени должно совпасть с ним, - некий кризис, ощущение будущего, которого нет, вывих эпохи. А у мысли Ницше совершенно невероятный резерв, которого хватило на весь ХХ век. В начале века Ницше «поняли» одним образом, во второй его половине – после всех войн, революций и перемен в умственном климате и самопонимании человека – совсем иным. Поняли, что Ницше есть философ пар эксэланс, философ как таковой, философ и точка. Ибо философ – это тот, кто задает вечные вопросы. Обновив их до состояния скандала. И сделав, таким образом, очевидными для всех. Философа узнаете по скандалу, по отпрянувшей от него толпе.

Познание –вещь страшная, почти болезнь. Ницше превратил себя в орудие познания. Он привил себе мысль как смертельную болезнь. Как то, что додумывается до конца – самим собой, всем человеком. И оказалось, что мысль и есть – болезнь к смерти.

Но человека без мысли – как и без смерти, - не бывает. И мысль разделила недочеловека и сверхчеловека, выделив их из двусмысленного мира людей. Ницше так поставил все старые вопросы человечества, что философия после него стала – иной.

Думаю, что и на наш век Ницше хватит.

Как читать Ницше? Прежде всего, - расслабившись. Не думая ни о его репутации, ни о своей собственной как «читателя философии». Ницше это стиль. Стиль, доведенный до предельной остроты, до чистоты безумия. Ибо на самом деле стиль это доза наркотика, добавленная в текст – для вкуса. Некоторые читатели только для этой дозы и читают книги. Тогда стиль может стать страшен. Поскольку требует все более острых ощущений, все больших доз для удовлетворения.

Помню, как в 70-м году на первом курсе философского факультета я сам был потрясен Ницше. Словно открылось острое личное понимание, и электрические разряды ницшевских афоризмов гальванизировали ум. Чисто наркотическое ощущение, после которого любая мысль любого иного мыслителя казалась пресной и недоделанной. Я воспринял Ницше как конвульсии личного разума. Как сказал сам Ницше о потрясшем его в молодости Шопенгауэре: «Мне казалось, что он пишет лично для меня». Это было откровение - разряд страшной силы, настигший сознание.

Ницше и сам все понимал, - он, говорящий о жизни как о способе познания. Триумф стиля – это элиминация содержания, которое лишь возносит, подобно ракете-носителю, восторг мысли до чистых рубежей стиля как такового, чистого мышления как такового, соприкоснувшегося в своем пределе с чистым безумием.

Дать какое-либо иное определение мысли Фридриха Ницше – не совсем добросовестно, потому что все свои определения эта мысль дает сама. Тут же обходя себя с тыла, как недостаточную. Ибо мысль – это то, чему невозможно дать внешнее определение. Это – момент умственного движения в его полноте, творческий акт полного самосознания. Ницше не только демонстрирует творческую мысль, но одновременно фиксирует ее условия как мысли. Это – мысль, разрушившая Бога и метафизику как внешние условия мысли. Это – мысль в себе и для себя. Именно условиями ее достижения и озаботилась европейская философия после Ницше.

Скажи мне, кто твой Ницше, и я скажу, кто ты. Ницше так устроен, что каждый воспринимает его в меру своей… улучшенности.

Заснуть над книгой Ницше – нонсенс, ерунда. Однако, и это, конечно, возможно. С помощью перевода. В рецензируемое издание «Олма-пресс» вошли как старые переводы философа, известные хотя бы по фундаментальному «черному свасьяновскому» двухтомнику 1990 года, так и новые. О качестве последних умолчу. Наверное, они должны умяться временем. Иначе контраст между умственным взрывом и снотворным в одном флаконе кажется слишком сильным, а уж к истории самого философа отношения не имеет. Зато имеет отношение к истории русского философского языка, для которого переводы Ницше вполне могут стать средством поддержания хорошей формы, самому языку, к сожалению, почти не свойственную.

Игорь ШЕВЕЛЕВ