чтение дня

КНИГА МИЛОСТИ

Алла Боссарт «Гипсовые крылья». Спб.: ИНАПРЕСС, 2001.

Главы этой небольшой книжки печатались в «Новой газете», где автор работает обозревателем. Вышедшие под одной обложкой, они поражают читателя с первой строки настолько, что тот не отложит книгу, пока не прочтет до конца и не закроет ее, политой слезами. Алла Боссарт определяет ее жанр, как «донорская проза». Очевидно, проза, написанная кровью. Не для себя, - для других.

Случилось жуткое несчастье: Алла вышла из дома на работу, потом вернулась за чем-то, увидела открытый балкон и – выбежав на него, - лежащую внизу, внутри куста шиповника, свою 15-летнюю дочь. С восьмого этажа.

Тут словами ничего не передать. Рассказ – о дальнейшем. О чуде, вернувшем дочери жизнь. О людях, вернувших жизнь. О реаниматологах, о священнике – приятеле-журналисте из перестроечного «Огонька», о сестрах и нянечках, о мамах и детях, встреченных на пути несчастья. Несчастья и чуда избавления. Несчастья и милости сердца. Несчастья и человеческой доброты. И людской гнусности.

Между областями жизни и смерти есть чистилище боли и страха, нечеловеческого испытания, готовящего нас к дальнейшему. К чему – к жизни, к смерти? Алла Боссарт, известный журналист и писатель, прошла чистилище, оставив свое свидетельство живым.

Месяцы пребывания в разных больницах. Нищие подвижники, врачи-виртуозы, несчастные матери, подменяющие санитарок, вывернутая в безумие социальная система, тысячедолларовые инъекции, брошенный на смерть многомиллионный народ, начиная с самого «нерентабельного контингента» - детей. Чем дальше от роковой черты небытия, тем глубже открывающаяся пропасть инвалидности. Палаты с «бесхозными» детьми, с брошенными ДЦПаралитиками, детдомовские ангелы и бесики, низвергнутые в ад отечественной социальной системы.

Алла Боссарт со всем своим темпераментом борца посылает к черту кривое российское лицо «социальной защиты населения»… от инвалидов. Ее речь не об этом. О парализованных детях, ищущих в любом участие к себе – мамино участие. О сбитых средь бела дня в Моршанске маме и дочке – иномаркой, хозяин которой смылся, не вызвав «скорую». Его нашли, чтобы суд оправдал его «за отсутствием состава преступления».

Мама выкарабкалась со второй группой инвалидности и теперь спасает парализованную дочку, пока ее сын, призванный в десантники, пропал в Чечне; она простила того в «джипе». Потому что святая, как все, кто очищен болью. «Но я-то не святая, - пишет Боссарт. – И я говорю: он не спасется, урод. Хоть и баллотируется сейчас в мэры. Тот, крутой, на иномарке. Не прощаю уродам и говнюкам. Не прощаю генералам. Не прощаю судьям, министрам и мэрам. Не прощаю должникам вашим. Никогда».

Опыт страдания автора не пожелаешь никому. Она написала книгу боли. Своей и чужой. Только тот, кто испытает боль, услышит ее нутром у других. И узнает милость, которая каким-то чудом существует в этом мире. И ненависть - к тем, кто эту боль приносит, потому что глух, потому что принадлежит к иной части существ, только с виду человеческих. Именно боль, а не пол, класс или национальность разделили людей на две несходящихся половины. Палачи человеческой боли не знают.

Игорь ШЕВЕЛЕВ

сиди и читай

ТАЙНЫЙ ПУТЬ К СВОБОДЕ

Николай Климонтович. «Запретная зона». М.: АСТ, 2001 (Современная русская проза).

Николай Климонтович. «Конец Арбата». М.: Гелеос, 2001 (Лучшие писатели России).

Эти книги, вышедшие почти одновременно, вполне можно рассматривать как два тома собрания сочинений писателя. Плюс изданный недавно в «Вагриусе» роман «Последняя газета» и готовящаяся там же книга «Далее – везде». Казалось бы, полный успех. Однако, той славы, которую заслуживает писатель Николай Климонтович, у него нет. Оглянувшись вокруг, можно найти этому только одно объяснение – пишет слишком хорошо.

Конечно, хорошая проза может быть приговором, если пишешь о вещах заумных, сугубо внутренних и метафизических. Климонтович же – писатель лихой, пишет о земной и даже приземленной любви в разных ее вариантах, всегда жизненных, не всегда цензурных, трогающих за живое. Проститутки и плейбои, жены дипломатов и педерасты, фарцовщики и центровые девчонки – сделай шаг в сторону, и вот они все там. Сейчас, чтобы их увидеть, надо иногда делать шаг в сторону уже не только в пространстве, но и во времени.

Каждый выбирает время, где ему жить, по себе - невзирая на то, что за форточкой. Писатель - время, о котором писать. Потому что подлинность слова опирается на память. Стало быть, у каждого свой «поиск утраченного времени». Для Николая Климонтовича – это 70-е годы, время молодости, случайных друзей и неверных подруг, поздний застой, живая краса заката СССР, андеграундная Москва, четкие ориентиры отсутствия перспектив. У него цепкая память летописца, потому что вещей и людей еще ровно столько, чтобы им значить больше, чем на самом деле. Выбиться из колеи - знаковое событие. Потом исчезнет колея.

Об этом обе книги. В «Запретной зоне» эротические похождения героя как способ вырваться из враждебной системы. В «Конце Арбата» люди самим ходом вещей выталкиваются из общего круга, в котором главное – быть, как все. Из столкновения этих точек отсчета и возникает внутреннее напряжение между книгами. Но и в той, и в другой – точное, как медицинский диагноз, письмо, полное мельчайших деталей ушедшей эпохи.

Видимо, это то, что и нужно хорошей прозе, чтобы остаться, - выдержка временем. Патина ностальгии. Двойная экспозиция любовного приключения: то, чего не могло быть, но случилось, чтобы больше не быть никогда. Проникновение в запретную зону.

По точному предметному миру этой прозы узнаешь руку старого мастера. Так теперь не пишут, для рынка чересчур, годилось лишь «в стол» неподцензурной вечности. По отстраненному и циничному взгляду на женщин – видишь опытного плейбоя, познающего мир не словом только, но чувством риска. По поведению мужчины при этом познаешь себя.

Бывший мир 70-х, не имевший, как оказалось, иной цели, кроме себя бесцельного, уходит в дымку и уже нуждается в тщательном всматривании. Небольшие, фотографически четкие рассказы Климонтовича (а даже его романы– это зачастую серии рассказов, объединенные одним героем или авторским взглядом и голосом) до отказа наполнены точно выбранными приметами времени. Двигатель сюжета - истории любви. Они и определяют крымский и литовский пейзажи, дачную местность, московские и питерские рестораны, малогабаритные квартиры, спальни, диваны, кровати, вина, коньяки, голые женские тела в разных ракурсах желания. Сочетания тел могут быть разными. Как, впрочем, и сочетания душ.

В наше время, когда тела становятся все более вызывающими, души напротив усыхают и уплощаются. Книги Климонтовича яркий пример обратного. В прежние годы они не проходили цензуру раскованностью любовных поз и ситуаций. Ныне не соответствуют широкой публике сдержанным богатством любовных переживаний. Но это как раз и составляет золотой запас литературы. Вот и причина недостаточного читательского успеха – люди не склонны к яркой внутренней жизни, парадоксально соединенной с эротическим приключением. Стало быть, несовпадение с толпой остается прежним. И выход из толпы в запретную зону - тот же. Как ни раздеваются прилюдно красотки, пытаясь обмануть, что никакой тайной дороги к свободе в них не существует, - вот же она.

Игорь ШЕВЕЛЕВ