персона грата
МЕСТО ВСТРЕЧИ – МЕЖДУ МОСКВОЙ И НЬЮ-ЙОРКОМ
Летящего пингвина ничто уже не может остановить, считает писатель Георгий Вайнер.
Если кто не знает, писатель Георгий Вайнер, один из двух знаменитых братьев Вайнеров, авторов романа “Эра милосердия”, по которому снят фильм “Место встречи изменить нельзя”, - давно уже живет в Нью-Йорке. А в Москву, если приезжает, то исключительно по делам. Новый роман издать или поучаствовать сценарием в запуске нового телесериала по своей книге. А до этого было множество книг, начиная со знаменитых детективов “Визит к Минотавру” и “Гонки по вертикали” и заканчивая книгами об убийстве Михоэлса и деле врачей – “Петля и камень в зеленой траве” и “Евангелие от палача”, настоящее прочтение которых еще впереди. Были десять лет редактирования крупнейшей русскоязычной газеты Америки – “Новое русское слово”. Много чего было, но то ли еще будет…
Выбитые зубы красавца Нью-Йорка
-Холодно, поди, после Нью-Йорка? Как привыкаете к русским морозам?
-Купил замечательные зимние сапоги. И ощущаю себя в них приблизительно как герой бессмертного рассказа Льва Николаевича Толстого “Кавказский пленник” – Жилин, которого татары одели в колодки. А сегодня понял: сапоги замечательные. Ноги стали никуда не годными.
-Отвыкли за десять лет?
-За двенадцать. В качестве утешения вспомнил замечательное определение валенок Антона Павловича Чехова, назвавшего их “сапогами из студня”. Охотно надел бы сейчас сапоги из студня.
-А какие ощущения в сегодняшней Америке?
-Знаете, это стало банальностью, о которой все говорят, но с Америкой случилась вещь небывалая в ее истории. У американцев особая ментальность. Они настроены на жизнь сегодня, здесь и сейчас. В силу сугубого национального прагматизма они не любят вспоминать о прошлом и совершенно не готовы обсуждать вопроса о будущем. За последние полтора столетия любые войны, что вела Америка, простирались далеко. И принцип “за чужой щекой зуб не болит” был там реализован наиболее полно. Все их сочувствие к пострадавшим это были разговоры из области морали. А пережить Перл-Харбор в центре своего мира, когда на упитанной, сияющей физиономии Нью-Йорка хулиганы средь бела дня выбили два передних зуба, олицетворяющих улыбку этой страны… Сейчас привыкают совсем к другому миру. Введены просто чудовищные меры безопасности.
-Их можно понять.
-С моей точки зрения, это абсолютно неадекватная мера безопасности. Все, с чем прошли на борт самолета бандиты-камикадзе, можно пронести и сейчас. Те тоже проходили через контроль. Это реакция напуганного общества на неведомую угрозу. Неизвестно, откуда будет нанесен удар, и поэтому все меры защиты носят характер истерических вздрагиваний.
-Кем вы себя ощущаете в Нью-Йорке – американцем? Русским американцем?
-Нет, я полностью вышел из русской общины. Состоялся или не состоялся человек, приехавший в Америку, определяется тем, вошел ли он в американское общество, стал ли он американцем. В первом поколении это обычно не удается никому. Но дело в том, что я и не хочу становиться американцем. Теоретически я допускаю существование каких-то неслыханно духовных кругов Америки, где мне было бы прекрасно и поучительно кружиться. Но я их не знаю. Более того, отношусь к их существованию с сомнением. Общение с американцами мне принципиально не интересно. Глядя на человека, я всегда заранее знаю, что он мне скажет. Я не хочу быть ни американцем, ни россиянином, ни новозеландцем. Я хочу быть собой. Это немного, но мне достаточно.
-А так называемая “русская Америка”, знаменитый Брайтон-Бич?
--Это уникальное место. Там можно прожить целую жизнь и не знать ни одного английского слова. Там русские магазины, русские газеты. Самое смешное, что жилье на Брайтоне сейчас стоит столько же, сколько в Манхеттене. Но если бы мне бесплатно дали квартиру, я бы тоже туда не поехал. А многие платят, чтобы туда попасть. Люди среднего или даже маленького достатка, живущие на Брайтоне, если их не жрут глисты зависти и тщеславия, абсолютно счастливы. Представьте, что из Черновцов, Одессы, Кишинева они переехали в ту же самую среду, что была у них прежде, но в нормальные квартиры. У них приличные машины, океан, огромный променад, как в Одессе, но еще лучше, они живут без ОБХСС, без райкома партии. При этом у них еще смещены критерии самооценки. Как-то прошлым летом мы с одним из моих гостей поехали пошляться на Брайтон. Там сказочные продуктовые магазины, американских таких нет. Потому что все, что есть в американских есть и у них. Плюс еще десятки и сотни продуктов, - русская, украинская, молдавская еда. Огромная набережная, мы сидели в кафе, выпивали, и мимо нас валила демонстрация фланировавших брайтонцев.
-Проветривали шубы?
-Для шуб слишком жарко. Золотые цепи, броши, бронзулетки. И у меня возникла похабная мысль: они себя ведут, как оккупационная армия на покоренной территории. Но они не победители и не оккупанты, они якобы беженцы. Подавляющее большинство из них живет на пособие по нетрудоспособности. Живет замечательно.
-Вы пришли к автономному существованию. А как себя чувствуют в Америке ваши дети?
-Средний сын у меня профессионально занят в компьютерном бизнесе. Он один из директоров большой компьютерной компании. И понес огромные материальные потери на спаде экономики.
-Кстати, почему рухнул именно компьютерный рынок?
-Потому что экономика шла за новыми технологиями как за паровозом. И тот первым соскочил с рельсов. Десятки миллионов людей были включены в этот рынок, прельщенные неимоверным взлетом компьютерных акций, когда сегодня ты ставил доллар, а завтра получал два. Это, как во времена наших финансовых пирамид, когда огромное число людей разгоняло процесс. Были фирмы, которые аккумулировали сотни миллиардов долларов, не имея собственного капитала, - только деньги вкладчиков, которые создавали эффект лавины. Это были виртуальные деньги, намного опережавшие производство.
-И какой прогноз вашего сына на будущее?
-Он настроен оптимистично. Он говорит, что мир никуда не уйдет от компьютерных технологий. Но пройдет не менее пяти-шести лет, прежде чем прежний уровень рынка будет обеспечен новым содержанием. Но поскольку он любит свою работу и занимается не бизнесом, а творчеством, - он не программист, а создатель компьютерных идеологий, то он доволен. Это дело нас кормит.
-А двое других?
-Младшая – веб-дизайнер и вкалывает как раб египетский. Она, пройдя по конкурсу, поступила в огромный кино- и телеконцерн. И работает там с удовольствием и страшным напряжением, потому что каждый, кто сидит сегодня на хорошем месте, должен окучивать его с неслыханной тщательностью, усердием и лояльностью к компании.
-И страхом, что потеряешь место.
-Ну да. Единственный человек, у которого ничего не изменилось, это мой старший сын, который занимается делом вечным и не зависящим ни от чего. Он кардиохирург, заканчивает докторантуру, прошел годичный курс узкой специализации. Он занимается сердечными ритмоводителями. И чрезвычайно верит в это дело.
-Это чтобы у каждого был такой аппарат в кармашке?
-Не в кармашке, а в самом сердце. Он вживляет его в сердце. И он с большим профессиональным пониманием дела говорит нам: главное, чтобы здоровье было. Все остальное – вторично.
-Здоровье это функция возраста: сколько вам по ощущению лет?
-По ощущению, лет 19. Я только что пришел в этот мир. Он полон замечательно интересных событий, приключений. Жена говорит, что у меня амнезия, потеря памяти, и мне надо после первой рюмки доставать паспорт и смотреть, сколько мне лет. Но если сопоставить мой реальный возраст и мое ощущение возраста, то остается только повторить слова Мирры Лохвицкой: “Я умру молодым”. Есть ощущение праздничности жизни. Жизнь это такой огромный и такой быстропреходящий подарок. А человек, пока не обездвижен в горизонтальном положении, пребывает именно в состоянии амнезии. Когда не надо смотреть в паспорт, чтобы узнать, сколько тебе лет, а определяешь возраст по своей готовности к душевному движению, по желанию выпивать, любить женщин, шуметь, врать, хвастаться, надуваться, писать книги, путешествовать. Все это по-прежнему чрезвычайно заманчиво.
Успех русских книг на Западе – это миф
-Как ваши издательские дела? Я знаю, что последний ваш роман “Умножающий печаль” должен быть запущен на НТВ-профит?
-Мои разговоры с российскими издателями носят достаточно оскорбительный характер. Они говорят: “Понимаете, Дарья Донцова и другие пишут, в отличие от вас, регулярно и сериями”. По поводу фильма да, НТВ-профит в январе запускает в производство 12-серийный блокбастер с привлечением звезд.
-А зарубежные издательства?
-Во Франции “Умножающим печаль” заинтересовалось весьма почтенное издательство “Галлимар”, пригласившее меня недавно на его презентацию. Сейчас роман хотят издать в Германии. В Италии закончен перевод. С Испанией подписан договор. Еще есть широкая россыпь бывших соцстран, где помнят наши имена.
-Мировой успех?
-Вы знаете, рассказы наших литераторов, которые я слышу, о том, как их издают на Западе, это кошкины слезы. Мы абсолютно не конкурентны. И это не зависит от качества книжек. Все определяет сумма, которую здешний инвестор вкладывает в рекламу издания. Стыдно признаться, но я получил приглашение прибыть 16 октября прошлого года в Париж на международную научную конференцию в Сорбонне, где изучалось творчество русской писательницы Александры Марининой.
-Вспоминается Веничка Ерофеев, который сильно выпив, рассказывает в “Москве-Петушках” как в Сорбонне изучают его “самовозрастающий логос”.
-Да, сначала я решил, что кто-то из знакомых меня разыгрывает. Этот е-мейл можно было полностью печатать в “Рогах и копытах” в “Литературке”. Потом звонит дама с кафедры славистики Сорбонны и просит меня приехать и выступить, сильно соблазняя, что труды конференции будут изданы отдельной книжкой. А я слушаю с подозрением. Спрашиваю о материальной стороне вопроса. Она говорит: “Знаете, проблема в том, что мы не можем оплатить вам проезд и гостиницу”. Тогда я понял, что все - правда. Если бы она сказала, что мне заказан “Конкорд” и номер на Елисейских полях, я бы сразу сказал, что думаю об их розыгрыше. А так выяснилось, что это правда. Меня не было в октябре в Москве и, естественно, в Париже, и я не знаю, сообщала ли российская пресса о “самовозрастающем логосе” Марининой в Сорбонне, но сам факт показательный.
-А в американской детективной литературе что происходит?
-В Америке каждый раз раскручивается новая величина. Деньги вкладываются не в отдельный бестселлер, а в автора, как в предприятие по производству книг. Выяснилось, что бестселлерного автора сделать проще. На мой взгляд, очень хороший жанровый писатель – Гришем. Когда вышел мой роман “Умножающий печаль”, он стоял месяца два на сайте такого серьезного издания в Интернете, как Росбизнесконсалтинг. В то же время я обратил внимание, как в Интернете раскручивалась книжка Гришема. Лучше она или хуже моей книги – неважно. Но ее можно было заказать по карточке мгновенно, и завтра ее тебе приносили. Стоила она – 29 долларов 99 центов. Моя книжка стоила 2 доллара. И заказать ее через Интернет было нельзя. Вот и все.
Полет пингвина над гнездом кукушки
-В последней вашей книге был анонс романа “Райский сад дьявола”. Он уже написан?
-Я написал половину, а закончить собираюсь этой зимой. Если я срочно его не закончу, издатели меня печатать больше не станут. Это любопытная по сюжету книга. Не продолжение “Умножающего печаль”, действие которого происходит в 98-м году, во время дефолта. Там 96-й год, подготовка выборов Ельцина, сбор денег. Половина событий происходит в Америке и в Европе, в местах, которые я знаю, с людьми, которые мне известны. Надеюсь, любопытное будет чтиво. Но при этом я отвлекался на написание сценария по “Умножающему печаль”. А потом взял да и написал здоровенный кусок совсем другой книги. Некая вариация автобиографического романа. Даже название придумал – “Полет пингвина”.
-Зная о ваших жизненных встречах и приключениях, я бы с удовольствием эту книгу прочитал. К тому же мемуары это как-то в духе времени?
-Да, в последнее время я прочитал много мемуаров, но вынес достаточно печальное ощущение. Мемуары пишут VIP-персоны, начальники. И труды их похожи на то, что в шестом классе писали мы все. Когда после диктантов и изложений нам предлагали написать на тему “Как я провел летние каникулы”. Мемуары начальников похожи на сочинение “Как я провел летние каникулы моей жизни”. Строятся они по одной колодке, - как максимально доступное мемуаристу количество знаменитых людей встретило его, любимого, на своем пути. И какие важные вещи он им сказал, повлияв на их жизнь.
-Вы сможете предложить что-то другое?
-Я вдруг выяснил, что мое жизненное общение наиболее ярко реализовалось во встречах как раз не со знаменитыми людьми. А если со знаменитыми, то это был какой-то курьез или глупость. Поводырем для книжки я избрал анекдотический реальный персонаж – Леву Качера. Это был тихий, безобидный и нежный еврей с внешностью чудовищного итальянского мафиози. Он занимал в Литфонде СССР ответственную должность старшего инспектора по быту писателей. За должностью скрывалась важная функция: он хоронил писателей. Это была хлопотная работа, а он был профессионалом высокого класса. Лева меня нежно любил. Он жаловался мне:“писатели глупые, суеверные люди. Они боятся меня, думая, что это я их отсюда забираю. А это, - поднимал он палец, - Он их отсюда забирает”. Лева был замечательный, добрый человек. Он приходил с визитом к своим будущим клиентам, смертельно больным писателям, приносил цветы, говорил успокаивающие слова. И пока писатель, кося тускнеющий глаз, ждал, чтобы он побыстрее ушел, Лева, сидя у постели, незаметно обмерял пальцами будущего клиента. И, находясь всегда в пограничном состоянии между жизнью и смертью, Лева создал целую философию, которую и поведывал мне в наших неспешных беседах. В книге он, как перевозчик душ на берегу Ахерона, будет говорить о многих важных вещах.
-И все же, кто будет вашими героями?
-Я хочу описать своих друзей – Мишу Ардова, Сашу Нилина, Сашу Авдеенко, Андрея Кучаева. Обязательно должен написать о выдающемся, с моей точки зрения, человеке – Александре Ивановиче Ольеве. Когда мы с ним познакомились, он был старше меня на тридцать лет, что не мешало нам быть с ним ближайшими друзьями до последнего дня его жизни. Он относился к категории молодых дураков, обманутых коммунистической трескотней, и в комсомольские годы пошел служить в шпионы. За что и был серьезно наказан. В первый раз он был арестован НКВД в 38-м году, отсидел четыре года из восьми, после чего, его простив, бросили на войну. Вернулся, стал работать адвокатом, но в 51-м ему дали еще восемь лет. Он опять отпахал четыре года, прежде чем его реабилитировали. Он обладал фантастической памятью, причем, памятью не статистической, а художественно-ассоциативной. Большинство сведений о репрессивном аппарате НКВД и МГБ я получил от него.
-А кем он работал?
-Он был юрисконсульт Союза писателей. На этом месте он сделал море добра людям, не только писателям. В союз писателей обращались просители, и он был занят непрерывным писанием писем во все инстанции, хождением по ним, звонками, мобилизацией “маршалов нашей литературы” – Константина Федина, Константина Симонова, прочих – на решение благих дел. Он, кстати, и меня освободил от тюрьмы. Считается, что, когда меня посадили за хулиганство, меня спас Михалков. Он бы и пальцем не пошевелил, если бы не Орьев, который буквально понуждал его звонить и ходить с просьбами.
-Я понимаю, что книга не написана, но хотя бы один будущий эпизод из нее.
-За все добро, сделанное мне Орьевым, я смог отплатить ему только одним. Саша умер в 89-м году. И его вдова обратилась ко мне с неожиданной просьбой. Она сказала: “Жорик, я хочу, чтобы ты похоронил Сашу на Новодевичьем кладбище”. Я сказал: “Маша, это абсолютно исключено. Этого просто не может быть. Новодевичье кладбище это мемориальный объект спецподчинения. Там нельзя просто похоронить”. Она говорит? “Ну-ну-ну, я все это знаю. Но я верю, что если ты захочешь по-настоящему, ты это сможешь”. Надо сказать, что в этой жизни я был всем, кем угодно. Я был электромонтером, был журналистом, был главным редактором большой газеты, был преуспевающим знаменитым писателем, был нищим, был миллионером. Но самое высокое достижение в моей жизни, что я смог похоронить товарища на Новодевичьем кладбище.
-Современная сказка!
-Я совершил подвиги, по сравнению с которыми похождения Остапа Бендера – это бледная тень. Находясь в безвыходном положении и понимая, что должен это сделать, раз вдова так настаивает, я пошел к ответственному, но скромному и малоизвестному чиновнику в Мосгорисполкоме, недавно пришедшему на эту работу. Его звали Юрий Михайлович Лужков. Он был зампредмосгорисполкома. Его начальника, Сайкина, не было на месте, и он исполнял его обязанности. Я пришел к Лужкову, которого не знал. Вот времена! Я его не знал, а он меня знал. Теперь все почти наоборот. И у нас был фантастический разговор в течение часа, после которого Лужков, вопреки всем имеющимся инструкциям, разрешил его там хоронить. А чтобы похоронить на Новодевичьем кладбище, нужно решение инстанций, и есть список, кого, в принципе, можно хоронить, а о ком даже разговора быть не может. Когда Лужков подписал ходатайство от союза писателей, он сказал мне: “я, Георгией, тебе подписываю, - а мы с ним как бы уже подружились, - я тебе подписываю, Георгий, но я не уверен, что имею на это полномочия”. И я сказал ему историческую фразу: “Юрий Михайлович, о чем вы говорите. У вас столько полномочий, что на все хватит!”.
-Напророчили… И все же – без решения ЦК?
-Когда с его резолюцией я пошел к начальнику спецтреста номер какой-то и вложил туда 500 рублей, выяснилось, что можно похоронить и без решения секретариата ЦК. Все-таки смурное уже было время, 89-й год.
-По-моему, настоящие мемуары похожи на запутанный клубок ниток, когда одна история влечет за собой множество других?
-Безусловно. Когда я пришел за ходатайством о захоронении к исполнительному секретарю союза писателей Юрию Николаевичу Верченко, он мне говорит: “Что ты бормочешь! Я не могу сына Демьяна Бедного к нему в ограду подхоронить, а ты Ольева хочешь!” Сын Демьяна Бедного, Свет Придворов – вот лихой человек. Он был “каталой” тех времен, - врун, фарцовщик, картежник, пьяница. Был такой писатель Генрих Борисович Гофман, он умер лет пять назад. Герой Советского Союза, летчик. Он приехал в Москву в 45-м году. Ему был 21 год, при росте 180 с чем-то он весил тогда 61 килограмм. Такой тощий фитиль со звездой Героя, капитан.
-Володя Шарапов.
-Да, и кто-то из знакомых привел его в коктейль-холл на улице Горького. Специальное было эмгебешное место с “наседками”. И познакомили его со Светом Придворовым, который сидел там, пил, гулял. Тот посмотрел на него и говорит: “Ну и что толку в твоей звезде? Тебе за нее здесь в долг и пяти рублей не дадут, а у меня по всей Москве долгов одних на 75000!”. Очень хотелось бы написать о Марке Лазаревиче Галлае, моем старшем товарище, дружбой с которым я очень горжусь. Он умер несколько лет назад сильно старым человеком, до последнего дня сохраняя детскую ясность сознания, огромную легкость и физическую подвижность. Это был человек легендарной совокупности достоинств. Если бы он заказал себе визитную карточку, туда бы не вместились все его звания и титулы. Заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза, инженер-полковник, заслуженный пилот СССР, доктор технических наук, член союза писателей СССР. Хороший писатель, скромный, интеллигентнейший человек. За четверть века дружбы с ним я ни разу не видел его с его Золотой звездой Героя. В отличие от того же Гофмана, который ее даже на майке носил. Как летчик-испытатель, Галлай дважды доводил самолет до разрушения, - такое было задание. В одном из них он сам упал на землю и был разломан на мелкие агрегатики. Его собирали два года. Он восстановился и дожил счастливо до глубокой старости. В общем, поживем, повспоминаем.
Беседу вел Игорь ШЕВЕЛЕВ
Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи
