812.Интервью с Борисом Дубиным о Борхесе (Новое время 2002 №22)

Игорь Шевелёв.

ЧЕТЫРЕХТОМНЫЙ БОРХЕС С ХВОСТИКОМ И ДРУГИЕ.

Переводчик и социолог Борис Дубин о «полном Борхесе» и современных переводах.

-Борис Владимирович, вы известный социолог, автор книг по социологии культуры. В то же время вы человек, создавший «русского Борхеса», введший в обиход аргентинского писателя, ставшего культовым. Как вы соединяете в себе эти полюса?

-Я начинал как переводчик поэзии. Одновременно занимаясь социологией чтения в Ленинской библиотеке. Эволюция моих занятий социологией это отдельная история. Я могу сказать, что натяжение этих разнонаправленных сил и создает ощущение полноты жизни, для меня важное. Занимаясь только переводами, теряешь чувство слова, оно замыливается. А если совсем без переводов, то как будто воздуха не хватает.

-А как был найден Борхес, который стал вашим «фирменным знаком»?

-Это было очень давно, еще в начале 70-х годов. Мой старший товарищ и, можно сказать, учитель – Анатолий Михайлович Гелескул призвал меня учить испанский язык, сказав, что «если сегодня и есть поэзия, то она только на испанском языке». Потом, через упоминание у кого-то попал на Борхеса. На его стихи. Не совсем лирические, как я любил, а какие-то странные, - стихи-портреты, поэзия через другое лицо, через Снорри Стурлуссона, например. Я перевел их. И вдруг по какому-то случайному поводу возникла возможность перевести борхесовскую новеллу.

-А что нельзя было переводить, Борхес был запрещен?

-Борхес был не то что запрещен, а не рекомендован. Были соответствующие люди в ЦК КПСС, которые смотрели за этим делом. Причем, это было поле всякой борьбы и влияний. Скажем, приехал в СССР лечиться секретарь Аргентинской компартии и замолвил за Борхеса доброе слово, поскольку тот в молодости похвалил книгу стихов его брата, когда все они были авангардистами. Или Неруда сказал, что, конечно, Борхес классовый враг, но без него латиноамериканскую литературу нельзя представить. Так возникло суждение: Борхеса представлять только в антологиях, но немного. И когда возникла идея антологии аргентинских рассказов, то вроде бы один рассказ Борхеса можно было перевести. Валерий Сергеевич Столбов, который руководил редакцией, сказал: «Ты же переводишь стихи Борхеса. Вот возьми и переведи прозу». И я перевел рассказ «Сад расходящихся тропок».

-Рассказ завораживающий. Кажется, его одного было достаточно, чтобы поразиться в то время Борхесу?

-Там тоже были сложности. Редактору книги вынесли порицание, но рассказ удалось протолкнуть. Тут же Кайдановский начал снимать по новелле фильм. А через год с небольшим удалось выпустить сразу две книжки Борхеса. Сборник новелл «Юг» в библиотечке «Иностранной литературы» в переводах Былинкиной и в серии «Мастера зарубежной прозы» в «Прогрессе» – новеллы, эссе, комментарии. Тоже с жуткими сложностями, - с купюрами текста, с выбрасыванием комментариев.

-А какие купюры?

-Смешные. Если марксизм упомянут в любом виде, то надо выбросить, потому что Борхес, по определению, ничего не мог о нем хорошего сказать. Но главное было сделано, - автор возник. Дальше только уточнение, новые переводы, расширение. Сейчас в издательстве «Амфора» закончено издание огромного 4-томника Борхеса. Он построен по хронологии, включает процентов 15 того, что раньше не публиковалось, в том числе, новеллы и эссеистика. Написаны новые статьи и комментарии. Издание намечалось к 100-летию Борхеса в 1999 году, потом немного растянулось, но это уже итоговый русский Борхес конца ХХ века.

-Это полный Борхес?

-Полный невозможен. Зарубежное «борхесоведение» уперто сейчас в эту проблему: что такое полный Борхес? Ведь Борхес это еще и огромное количество газетных и журнальных статей, - коллективных, неподписанных, мистификаторских. Борхес любил это как часть общей литературной игры. Он экспериментировал с массовыми жанрами. Был знаменитый роман начала 30-х годов, про который друзья писателя говорят, что написал его Борхес. Прямых доказательств нет, но, на всякий случай, в Аргентине его недавно переиздали.

-Так можно определить границы Борхеса?

-Борхес, каким он сам себя хотел видеть, это 18-20% всего, что он написал. Это каноническое, им самим отобранное собрание сочинений. К концу жизни он смягчился, и во французском собрании сочинений опубликовал кое-что из того, что не входило в испаноязычное. Когда он умер, вдова его начала републиковать сборники, которые сам Борхес не трогал, и издавать то, что не было издано. Это – Борхес, который Борхесом не разрешен. А есть еще Борхес, относительно которого не известно, Борхес ли это, который растворяется в журналистике и латиноамериканской литературе как таковой, поскольку он печатался и в других странах, помимо Аргентины. Полный Борхес в принципе невозможен. Да и не нужен.

-А там не может быть неизвестных шедевров?

-Там разные вещи. Лучшие его новеллы так и остались лучшими. Среди эссеистики, которую он не пустил в авторские сборники, есть с дюжину образцов на самом высоком его уровне. Вообще же Борхес относился к себе без особого почтения, отчасти это было частью его игры. Борхесовский формат – это однотомник. Максимум два тома строго отобранных стихов, эссе и прозы. Нынешний 4-томник – это Борхес с хвостиком. В Аргентине тоже издан 4-томник, так что мы от них не отстали.

-Поскольку вы не только переводчик, но и социолог, можете ли сказать, что в целом происходит с переводной литературой? Ныне все-таки редкий для России момент отсутствия препон в общении с миром.

-Мы с моим коллегой Львом Гудковым обсчитывали гуманитарные переводы на протяжении нескольких лет. Получается печальная картина. Из гуманитарной словесности сильно переводятся несколько сортов книг, к науке имеющих слабое отношение. Во-первых, это все, что касается областей запредельного, непознанного, магического. Астрология, гадания, карма. От действительно эзотерических трактатов до низовой массовухи и «эзотерического бульвара». Причем, издается на равных правах, одними и теми же издательствами, лежит на одних и тех же прилавках, одинаково читается и оценивается.

-Ну издается и издается. Это может иметь отрицательную оценку только на фоне того, что – не издается?

-Именно так. А не переводится все, что так или иначе может затрагивать то, что социологи называют «символической идентичностью» русского человека. То есть книги по русской истории, русской филологии. Или какое-то время будет бойко переводиться какое-нибудь одно философское направление, которое будет в ответе за всю философию. Французская философия одного десятилетия будет переводиться от «а» до «я» ценой всего остального.

-Вы сказали: во-первых, издается бульварная эзотерика. А во-вторых?

-Вторая переводимая область это все, что касается практического поведения. Психология поведения, как улучшить отношения, иметь друзей, лучше заниматься сексом. Здесь тоже нет различения между реально хорошими, эффективными, признанными книгами и самыми бульварными, сделанными на левом колене. Все это тоже идет единым потоком. В связи с чем возникает едва ли не главный вопрос. Это уровень переводов гуманитарной словесности. Три четверти, если не больше, это полный брос. То, что перевел неграмотный переводчик, не знающий имен и реалий, не понимающий, о чем речь в книге. При полном отсутствии редактора. Хорошо если есть одно исключение от десяти. Причем, это самая ответственная литература – по философии, социологии, истории. По старой привычке я стараюсь покупать книги в ближайших мне областях знания. Но если книга переводная, то желание ее купить борется с сознанием того, что на третьей странице ты поймешь, что ее нельзя читать.

-Переводчики плохие?

-Плохая оплата их труда. Тут есть большая вилка. Если книга выходит в хорошей программе, есть грант, то может быть 100-120 долларов за печатный лист, это 20-24 машинописных страницы. А если какое-то малое издательство, то могут и 20 долларов за лист платить. Не хочешь, - не надо. И находят людей, которым совсем не на что жить, и которые думают, что знают язык, потому что учили его в школе и в институте. И в короткий срок, разделив книгу на несколько человек, переводят ее на левом колене. Это книги, идущие в мусор. Самое печальное, что по ним нельзя учиться. Ведь переводят в большинстве книги вчерашние и позавчерашние, а не сегодняшние. Они не для специалистов, которые прочитали их в свое время на языке. Они для людей, которые учатся. Но по ним нельзя учиться, такого они низкого качества. Это полная проруха.

-Закончим более приятным. Вы начинали как поэт, входили в знаменитый СМОГ - «Самое Молодое Общество Гениев» 60-х годов…

-Юношеские поэтические занятия остались далеко позади. В СМОГе реально было несколько компаний, которые соединились на полтора года для совместных выступлений, попыток публикаций. Я знал и Леню Губанова, и Алейникова, и Кублановского, но дружил только с Володей Батшевым, был в его компании. Конечно, для меня это очень значимая страница, - как мы общались, как читали друг друга, как писали стихи. Сейчас я как раз прочитал рукопись романа Александра Васюкова о тех временах, - от детства, через СМОГ и до нынешних времен. «Сим-Сим» называется книга. Она заставила меня о многом вспомнить с приятностью.