герой нашего времени

Игорь Шевелёв

ПОЛИТТЕХНОЛОГ ТАЙНОГО ЗАКУЛИСЬЯ

МАРАТ ГЕЛЬМАН: «С ОТЦОМ МЕНЯ СВЯЗЫВАЕТ ЛЮБОВЬ К ДРАМАТУРГИИ ЖИЗНИ».

-Марат, тебя всегда интересовало искусство. Между тем, закончил ты московский институт связи. Во-первых, почему? Во-вторых, что тебе это дало?

-В институт связи я поступил просто потому, что не хотел идти в армию. А в то время из восьми московских вузов, которые давали офицерские звездочки, этот был чуть ли не единственным, в котором лояльно относились к евреям. Если же говорить о том, что этот институт мне дал, то я бы выделил три вещи. Во-первых, свободное время, чтобы параллельно с учебой постоянно работать в театре рабочим сцены и вообще быть бурным потребителем культурной жизни Москвы. Во-вторых, базовые основы английского языка. И, в-третьих, самое, быть может, главное – это системное мышление.

-Сначала ты занимался программным обеспечением, коллекционируя искусство. Потом стал галеристом, организуя выставки и раскрутку художников. Сочетание технического и гуманитарного подхода к жизни тебе помогало?

-Если говорить о жизни, как о некой постоянной конкурентной среде, то, конечно, это хорошо, когда технический и гуманитарный способ отношения к миру сочетаются в одном человеке. Я всегда себя чувствую переводчиком, - своим среди чужих. Для технарей и людей бизнеса я – человек искусства. Для художников я – менеджер, организатор. Теперь я вижу, что всю свою жизнь построил на том, что умею разговаривать с разными людьми на разных языках. Такой универсальный переводчик.

-Но и это еще не единственная дихотомия, которую ты в себе несешь. Уроженец Кишинева, ты и в своей галерее, создается впечатление, отдаешь преимущество художникам из других городов, кроме Москвы. Столичные и провинциальные плюсы и минусы в искусстве и жизни тебе очевидны?

-Вообще для человека искусства Москва есть и еще долгое время будет местом, где надо жить. В то же время очевидно, что Москва – место, где все сжигается, плавится, приводится к общему знаменателю. Поэтому наличие автономных культурных провинций, которые постоянно поставляют в столицу свежее творческое топливо – это залог успеха столицы. Что касается галереи, то мы провели порядка двадцати трех фестивалей в регионах. То есть сделали ту работу, которую должно было делать государство. Возможно, это одно из самых значительных дел, которое совершила галерея М. Гельмана. И я до сих пор встречаю молодых художников, литераторов, музыкантов, достаточно сегодня успешных, которые начали свое продвижение в столице на фестивале «Культурных героев ХХI века». Спасибо, кстати, Сергею Кириенко за поддержку.

-Еще одно противоречие, зачастую тобой подчеркиваемое, это разница между поколениями. Это и лозунг твоей культурной и политической практики. Между тем, и твой отец, известный драматург Александр Гельман, скорее относится к шестидесятникам. Как он смотрит на то, что ты говоришь и делаешь?

-Отец – самый умный человек в своем поколении. И это не только мое мнение. Настоящие дружеские отношения сложились у нас только тогда, когда мне удалось что-то ему доказать про себя. И он до сих пор остается моим главным советчиком. Конечно, ему хочется, чтобы я на чем-то остановился. Сегодня его главное беспокойство в том, чтобы я, перемещаясь в социальном пространстве, не забросил свою галерею.

-Занимаясь искусством, ты все активнее входишь в сферу политики. Восемь лет назад, когда мы познакомились, ты говорил, что Кремль, вовсе не надо захватывать, - достаточно перенести центр власти в другое место. Потом ты называл себя «ополченцем» в политике, а не генералом. Однако, такое впечатление, что постепенно ты все повышаешься в званиях.

-Нет, как и восемь лет назад, я абсолютно убежден, что политикой заниматься не хочу и никогда не буду. И что, действительно, для того, чтобы принимать активное участие в управлении страной, вовсе не обязательно находиться у власти. При этом надо понимать, что я говорю не о теневой политике, а о работе с гражданским обществом. Когда и искусство, и СМИ являются важными точками роста и развития этого общества. А то, что я сотрудничаю с политиками, то это естественно: все должны сотрудничать со всеми. Только в этом случае и получается единая общественная ткань.

-Много говорят о твоих отношениях с Глебом Павловским. То вы не разлей вода, то расходитесь и делите акции. С твоей стороны это психология игрока, который ведет собственную игру, где нет постоянных союзников, но есть постоянные интересы?

-Могу только сказать, что отношения с Павловским у меня были и есть по-человечески хорошими. Интересы у нас разные, это да. Но он все-таки один из самых умных людей, которых я встречал в своей жизни.

-Ум для тебя это так важно?

-В моей системе оценки людей – это один из самых главных критериев. У нас с Глебом было совместное дело, в котором я был младшим партнером. Сегодня это дело выгодно исключительно Павловскому. Потом мне не очень нравятся многие из тех, кто является сейчас руководством ФЭПа. Собственно, поэтому я оттуда и вышел. Чтобы совсем было понятно, представим себе галерею М. Гельмана, которая сегодня не приносит доходов, но она мне нужна, потому что она – часть моего «я». Если бы у галереи был, кроме меня, еще один совладелец, то, очевидно, что он был бы недоволен положением. Тем более, что она работает исключительно на меня и на тот круг художников, которые мне близки. Примерно то же происходит и с ФЭПом. Так ФЭП стал личным проектом Глеба.

-Марат, а как соотносится психология галериста, привыкшего устраивать акции, хеппенинги, отчасти переносящего это и в сферу политики в виде «активных мероприятий» и всяких «художественных излишеств», с нынешней достаточно серьезной должностью заместителя гендиректора ОРТ? Чиновник художнику не станет помехой?

-Честно говоря, я и сам еще не понимаю, насколько одно будет мешать другому. И это, кстати, является предметом моего беспокойства. Дело не в том, что раньше я был сам себе хозяин, а теперь чей-то заместитель. Здесь-то я как раз надеюсь, что все будет нормально, учитывая фигуру Кости Эрнста. А в том, что там просто другие стереотипы поведения. Например, я даю это интервью, достаточно откровенное, как галерист. А, может, для чиновника это неправильно.

-Твое имя часто связывается с некой закулисной деятельностью теневого политтехнолога. Насколько ты можешь вывести ее из тени и хоть что-то рассказать о ее принципах и вехах?

-Я скажу так: эта деятельность на то и закулисная, что о ней не стоит распространяться. Все-таки это служба сервиса, связанная с интересами клиента. В России она кажется слегка демонизированной. Это вроде как в Америке демонизируют «лоэров» – юристов. От них, считается там, все беды. Вообще же между этими двумя профессиями есть много общего. Не в содержательном смысле, а в смысле позиционирования и профессиональной этики. Повторю, есть интересы клиента, которые, будучи в рамках закона, - превыше всего. Есть тайны, не имеющие срока давности, есть доверительные отношения.

-Хорошо, а тебе не страшно перемениться как личности, входя в эти высшие сферы?

-Что-то, конечно, изменится. Но так как перемены в моей жизни происходят достаточно часто, то у меня есть понимание того, что остается. Того, что постоянно во мне, а что – временно. Вообще, я, скорее, жду перемен в своей жизни и ищу их, чем боюсь.

-Я помню, как какое-то время назад встретил тебя, когда тебе исполнилось сорок лет, ты был на гребне успеха. Вдруг ты говоришь, что у тебя подозревали смертельную болезнь, ты уже писал завещание и сворачивал земной путь.

-Действительно, полтора года тому назад я пережил несколько удивительных недель, в течение которых с вероятностью пятьдесят на пятьдесят думал, что тяжело болен. Это были очень важные две недели. Но удивительнее всего другое, - как быстро это состояние растворилось в дальнейшей жизни. Все-таки какие-то жизненные инстинкты в нас берут свое.

-Что ты можешь сказать о своем приходе на ОРТ? Многие его связывают с началом предвыборной кампании. Есть ли у тебя идея, - кроме выполнения текущих задач, решать более глобальные проблемы? Ну, скажем, развития гражданского общества в России.

-Знаешь, по поводу будущей своей работы на ОРТ я бы пока не хотел распространяться. Давай поговорим об этом чуть позже.

-Ладно, но тогда опять о политтехнологии. У тебя есть уже некий опыт участия в выборах, причем, не только успешный. Хотя, опять же, твердо говорить о чем-то трудно, - как о делах, так и о величине возможных гонораров. В любом случае, такое впечатление, что даже поражения идут лично тебе на пользу: больше шума, выше рейтинг. Может, настоящий имиджмейкер – это, прежде всего, творец собственного имиджа?

-Что касается работы политтехнолога, то, во-первых, хочу повторить: вся эта сфера излишне демонизируется. Результат в гораздо большей степени зависит от самого политика, от его политической воли, от природных данных, чем от его окружения. Бесспорно, в выборах существует некая магия. То есть важную роль играет случай. Вплоть до погоды в день голосования. Но наличие магии вовсе не означает, что существует маг, и что этот маг – политтехнолог.

-Но кто-то же седлает резво скачущего коня…

-Нет, это как если бы из признания существующей внутренней логики в политическом процессе однозначно выводить существование заговора в конспирологическом стиле Проханова-Кургиняна. Является ли вообще политтехнология профессией? Ровно в той степени, в какой опыт и приемы одних кампаний могут быть использованы в других. Иной вопрос, что существуют такие профессии: политолог, социолог, психолог, PR-специалист, художник, - которые являются неотъемлемой частью любого предвыборного процесса.

-Хорошо, скажем как в детской считалке: «царь, политолог, психолог, портной, - кто ты будешь такой?»

-Я себя позиционирую, как человека, умеющего организовать процесс взаимодействия различных профессионалов. И, в первую очередь, людей, принадлежащих к творческой, креативной составляющей избирательных процессов.

-При этом, что для тебя важнее – личная репутация или адекватность ситуации, чего бы та в себя ни включала?

-Я бы сказал так: быть адекватным ситуации – часть моей репутации. Но, безусловно, существуют гипотетические ситуации, в которых я могу отказаться быть им адекватным. Даже не для того, чтобы сохранить репутацию, а чтобы сохранить самостоятельность.

-Еще один миф, сопутствующий тебе, это репутация «отца-основателя русского Интернета». Сюда же валят и тридцать процентов акций Ленты. ру, и много чего еще.

-В интернет я пришел в 98-м году, когда пантеон «отцов-основателей русского интернета» был почти полностью сформирован. Но так как делить там особо было нечего, то ниша, которую занимал я, – изобразительное искусство в интернете, - была свободна. В отличие, например, от политики и литературы. Меня очень благожелательно приняли. Для меня это сейчас продолжает быть очень важной частью моей жизни. Хотя времени для нее остается все меньше и меньше.

-Реальна ли для тебя романтика тайного влияния на общество, знания закрытой информации, причастности к неким активным мероприятиям?

-Конечно, существует некоторая особая форма самодовольства, когда происходят вещи, к которым ты имеешь отношение. Причем, когда это вещи скрытые, невидимые. Развиться этому чувству до чудовищных размеров сильно мешает моя публичность как галериста.

-Так ты бы ее и придавил.

-Наверняка бы так и сделал. Но я считаю, что сделанное галереей М. Гельмана для изобразительного искусства ничуть не менее важно, чем те процессы, в которых Марат Гельман участвует в роли теневого консультанта.

-Кстати, чем это является для тебя и что это такое – «теневые сценарные консультации»?

-Это то, в чем выражается моя деятельность как проектанта. В этом смысле, я считаю, что достаточно странная форма преемственности между мной и моим отцом все-таки существует. Драматург выявляет себя не только в области языка или в сфере шоу. Драматург – это конструктор более или менее правдоподобных жизненных ситуаций. Так вот работа проектировщика даже формально очень похожа на работу драматурга. Вначале изучаешь время и место, описываешь действующие лица, их прошлое, их мотивацию. Потом формулируешь основной сюжет или сразу несколько сюжетных линий. А дальше пишешь эту пьесу и наконец сам участвуешь в ее постановке. Причем, пьесу, у которой есть свой массовый зритель. Если речь идет о выборах, то этим зрителем и участником является все население.

-Ну и в заключение. Что ты успеваешь смотреть, читать, открывать для себя?

-Последний фильм, который я посмотрел, это «Копейка» Ивана Дыховичного. Сходил на премьеру, порадовавшись всем тем, кто имеет отношение к фильму. Все-таки для русского кино очень важна хорошая литературная основа. До этого смотрел «Амели» и «Звездные войны». В принципе, я достаточно активный потребитель кино. Хотя в этой области главным мотором в семье является жена. Она следит за всем новым, что происходит, и старается меня тоже вытаскивать. Прочитал «Господина Гексогена» Проханова. Так как, с одной стороны, люблю его, как публициста, а, с другой стороны, была положительная рецензия Курицына, то ждал многого. Тем сильней было разочарование. Плохая литература, плохая драматургия, плохое понимание реальных процессов в обществе. Не говоря уже о черноте содержания.