Игорь Шевелев

Последний народный поэт

У Евгения Евтушенко юбилей – 70 лет. Дата лишь подчеркивает его невероятную витальную, поэтическую, коммуникативную силу и вдохновение. Он выступает, встречается с журналистами, дает многочасовые интервью и пресс-конференции, которые превращаются в поэтические концерты, в рассказы о своей жизни, планах, взглядах на различные стороны жизни. Это сразу разговор обо всем, - от Хрущева и Пастернака до любви и кулинарии. Евтушенко столь огромен, что газета может выдержать только фрагмент его. Вот, скажем, небольшая часть его высказываний на пресс-конференции в «Аргументах и фактах», прошедшей накануне сегодняшнего юбилея.

-Евгений Александрович, ваше отношение к сегодняшней поэзии?

-Мне нравятся «девяностики». Это те, кого их бабушки-шестидесятницы привели на похороны Окуджавы, отдав им свою молодую любовь к поэзии, которую сохранили в душе. В поколениях после шестидесятников было много начитанных и талантливых людей. Почему же из них ничего не получилось? Почему Бродский стал последним крупным оригинальным поэтом России? Раньше эти поэты подражали, в основном, Вознесенскому, мне и Белле Ахмадулиной. Сегодня многие, увидев, что Бродский получил Нобелевскую премию, решили писать, как он. Но имитация не может породить великого поэта. Межиров замечательно сказал, что «сегодняшняя молодая поэзия напоминает мне хоровое исполнение сольной арии Бродского».

-А кроме «письма под Бродского»?

-Появилось много способный людей-сатириков. Тех, кто сделал стёб главенствующей своей интонацией. Одновременно возникли попытки растоптать поколение шестидесятников. И что получилось? Кто сегодня читает Витю Ерофеева, которого я не сравниваю с Венечкой Ерофеевым, замечательным писателем. Никто его не читает, никто не любит. Его трудно любить, потому что он сам никого не любит. Или Дима Быков, например. Замечательно одаренный человек, но совершенно невероятный циник. А это уничтожает поэзию. Поэтому я вижу будущее поэзии в «девяностиках», в тех новых молодых русских, многие из которых уже презирают жизнь, основанную лишь на материальных ценностях. Думаю, что из этого поколения совсем молодых людей начнут сейчас один за другим появляться настоящие поэты.

-А, говоря о цинизме Димы Быкова, вы не путаете его журналистское и поэтическое творчество?

-Да, Быков и журналист, и эссеист, и поэт, и телекомментатор. Но я не думаю, что в человеке может быть какая-то перегородка. Я хорошо знаю его стихи. Кто включил его в антологию поэзии ХХ века? Я включил. Я понимаю, что он талантливый человек и сказал это. Но когда я вижу его на телевизионном экране, когда я читаю его статьи о шестидесятниках, то я вижу, что он оскорбляет все поколение. Он знает наши стихи наизусть, он практически воспитан на них, и в то же время цинично поливает грязью. Эта безответственность образованного человека, у которого нет элементарной культуры поведения, меня удивляет. Я помню, как он выступил против банальности доброты. Вы скажете, что он просто эпатировал, кого-то разыгрывал из себя. Возможно. Но ведь кто-то воспримет это всерьез, пойдет за этим, решив, что доброта это, действительно, недостойная банальность. Страшно слышать от писателя подобные вещи. Думаю, что Дима Быков был бы и писателем гораздо лучшим, если бы избавился от этого журналистского цинизма.

-Кого вы читаете сегодня?

-Бывают периоды, когда буквально влюбляешься в какого-нибудь писателя, художника. Я влюблен во французского писателя Ромена Гари. Я зачитываюсь им. Я жалею, что мне не удалось с ним встретиться, потому что, оказывается, мы с ним были в одно время и в Париже много раз, и в Америке. Нужно начинать с его лучшего романа о матери «Обещание на рассвете», - не влюбиться в него нельзя, - а потом уже читать все подряд. Все его книжки замечательные. Как летчик в войне с фашистами он был даже известнее, чем Сент-Экзюпери, и, как писатель, я думаю, был сильнее. Почему же у нас его не переводили так долго? Я понял, почему. Он никогда не был ни коммунистом, ни антикоммунистом. Как и я. Он посмеивался и над правыми, и над левыми. А люди не выносят не то, когда с ними полемизируют, а когда над ними снисходительно посмеиваются. А так как контроль над переводами с французского был всецело в руках Эльзы Триоле и Луи Арагона, то они наверняка и устраняли его от контактов с Россией. Притом что он прекрасно говорил по-русски.

-Сегодня у вас вечер в Политехническом. Знаете, что будете делать назавтра после юбилея?

-Сразу после вечера в Политехническом я выезжаю в Грузию. Для меня это приглашение большая честь. Я еду праздновать 19 числа день рождения Маяковского. Это будет сдвоенный вечер, - юбилей Маяковского и Евтушенко вместе. Кстати, подобных культурных акций с Грузией давно уже не было. Я давно писал: «Про Грузию забыв неосторожно, поэтом быть в России невозможно». Надеюсь, эта акция сыграет роль во взаимопонимании двух народов. Политики должны учиться у поэтов.

-А после Грузии?

-Потом я еду на Братскую ГЭС. Вот, к вопросу об изменениях в нашей жизни. В 93-м году Братская ГЖС была в кошмарном состоянии. Люди уезжали, зарплату не платили по шесть, по восемь месяцев. Сейчас ситуация изменилась. Наоборот, люди стали туда приезжать. Я рад этому, потому что это ГЭС, который я когда-то посвятил поэму, сперва запрещенную цензурой, и рабочий класс Братска защитил меня от тех, кто пытался ее запретить. Когда-то в 65-м году было мое первое чтение «Братской ГЭС» там. А когда я приехал туда в первый раз, иду по плотине, вдруг сверху – кап-кап. Солнце светит, ни облачка. Поднимаю голову, а на верхотуре стоит огромный кран, крановщица держит своего ребенка, и он мне писает на голову. Так меня благословила тогда Братская ГЭС. Потому что ни ясель не было, ни детских садов. Когда я читал впервые там главу про мать-одиночку, про Нюшку, - если помните, - то многие гадали, кто Нюшка из двадцати кандидаток? И они пришли на чтение со своими младенцами, и когда я закончил читать эту главу, все они встали, как по сигналу, и протянули ко мне своих детей. Как будто говоря: «Вот, вы про нас написали». Знаете, это был, наверное, самый счастливый момент в моей жизни. И сейчас я еду туда, поскольку Братская ГЭС сама переиздала мою поэму, посвященную ей. И мне рассказали, что меня сейчас ждут два руководящих инженера, которые были теми младенцами на первом исполнении «Братской ГЭС». Они сидели тогда на руках у своих мам!

-Евгений Александрович, что вы сейчас делаете?

-Сейчас заканчиваю трехтомную антологию «Десять веков русской поэзии», которой занимаюсь несколько лет. Каждый из томов по тысяче страниц, итого три тысячи страниц большого формата по две колонки. С XI века по XXI-й. Я составляю их сам, пришлось для этого самому перевести «Слово о полку Игореве», наш шедевр, да еще в рифму. До сих пор не верю, что это случилось.

-И кто будет завершать тысячу лет русской поэзии?

-Еще не знаю. Сейчас я нахожусь в конце XIX века. Но я уже отбираю совсем молодых ребят. Думаю, что в будущем году антология должна выйти. Я даже остановил на середине роман, который называется «Город желтого дьявола». Это роман с параллельным повествованием о моей первой поездке в Америку в 1961 году, откуда вы много интересного узнаете, что там со мной произошло. И вместе с этим – о моих приключениях в детстве, во время войны, когда мы вместе с одной девочкой в 1941 году бежали на фронт. Это будет такой сентиментально-сатирический роман. А потом хочу продолжить работу в кино. У меня есть сценарий. Мосфильм дает деньги. Это будет фильм о футболисте замечательных времен Боброва и Хомича. Возможно, я и сам снимусь там в главной роли, хотя быть режиссером и актером очень трудно. У героя будет два возраста, - молодой и пожилой. Там будет много автобиографического. Я ведь случайно не стал футболистом. В 49-м году напечатали мои первые стихи. А так я был вратарем.

-Ваши дети идут по стопам поэта-отца?

-Дети? У меня пятеро детей. 14-летний мой сын, Женя, будет выступать вместе со мной на юбилейном вечере, читать мои стихи. Будет читать по-русски, хотя сам пишет и на русском, и на английском, который знает с детства, в отличие от меня. Мой сын Саша, мать которого англичанка, сейчас тоже приехал сюда, со своей невестой. Он работает на BBC, снял там свой первый фильм. А диплом защитил по Хемингуэю, что для ребят его поколения нечастая вещь. Кто-то из детей больше увлекается техникой. Я считаю, что люди сами должны выбирать свою дорогу в жизни, отцу подражать не надо.

-Какие еще сюрпризы ожидаются на вашем сегодняшнем вечере в Политехническом?

-Во-первых, мне придется там петь. Я написал новую песню, над которой давно работал. Мне очень нравится фильм «Доктор Живаго», и дивная совершенно музыка к нему. Музыкальная тема Лары меня очень трогала, и еще лет десять назад я написал первый вариант слов к ней. В фильме же слов не было. Теперь вернулся к ним и дописал песню. Буду ее исполнять вместе с солисткой Мариинского театра Ларисой Юдиной. Это новая звезда, совсем молодая девочка, замечательная певица, она приезжает. Потом я буду читать стихи. Может быть, вместе с двумя сыновьями. Там может быть много сюрпризов. Честно скажу, что не знаю никогда заранее, что буду делать. Со мной очень трудно работать тем, кто хочет загнать выступление в определенные рамки.

-Кажется, туда совершенно невозможно будет попасть?

-Понятно, что это не Кремль, зал специфический, маленький. За пару дней до концерта позвонили от министра культуры, который хочет просто прийти как зритель. Я, честно говоря, зная его занятость, не предполагал такого. Пришлось как-то выкручиваться в поисках билета. Сразу ночью после концерта будет смонтирован полуторачасовой его телевизионный вариант, и в двенадцать с чем-то часов дня завтра, в субботу, его покажут по первой программе. Так что основное вы увидите.