Сам воздух истории, перемен, новизны кружит голову. Старое, новое – все перемешалось, 

чем дело закончится, не совсем ясно, хотя умирающее видно отчетливо, и чаще всего частью 

этого умирающего являешься ты сам. 

При этом понимание ситуации создает иллюзию, что именно ты, понимающий, останешься 

навсегда. 

Бремя иллюзий

Для бывших советских людей, каковыми все мы нынешние, старше двадцати пяти лет, 

являемся, литература представляла такой миф, который, как стало понятно, нигде в мире 

больше не существовал. 

Еще в начале 90-х, расспрашивая приехавшего из эмиграции Юрия Мамлеева, как он, 

писатель, жил на Западе, я поразился, что человек, выпускающий там свои книги, живет 

гораздо хуже коммивояжера или программиста. Знал, конечно, что именно так бывает, но что 

с Мамлеевым – почти классиком, изучаемым в университетах! – был поражен. 

Сейчас само удивление кажется безумным. Именно потому, что в университетах изучают, 

потому и не читают!

Но безумием было не это. Безумной была литературная ситуация, искусственно 

вскармливаемая социалистическим государством. И литература была искусственной и таким 

же образом воспроизводимой – через тиражную политику, через льготы и подкорм Союза 

писателей, через Литературный институт, через всю идеологию, с которой мы в позднем 

застое были уже совершенно не согласны, воспроизводя ее, странным образом, через сам 

отказ от нее. 

Например, в приятной нам гипертрофированной ценности человека читающего, а уж тем 

более пишущего – соли земли, которая, если не солона, то, что заменит ее… Написать книгу – 

это остаться навек, вот что подразумевалось на выходе из этой странной большой иллюзии 

социализма. 

Может, так оно и есть, не знаю. Не могу судить. Поскольку сам разделяю эту иллюзию до 

конца.

Ужас больших чисел чтения

Однако первый шок от «расцвета всех цветов» на литературном поприще: как же их много! И 

книг на лотках, и пишущих, и стремящихся напечататься, и желающих войти в письменную 

вечность борхесовской вавилонской библиотеки, которая сохраняет все, и тех, кто уже 

присутствует в виртуальном литературном самиздате русского Интернета, и тех, кто 

десятками тысяч выдвигаются на конкурсы. 

И ты вдруг понимаешь, что глобальный рынок – это то, что невозможно охватить ни 

взглядом, ни разумением. И странный, жуткий парадокс: нынешняя литература – это то, что 

невозможно прочитать чисто физически. 

Мы помним, как прежде все читали новую повесть Трифонова, Айтматова, Искандера, 

Аксенова, Распутина, говорили о ней на кухне, на работе, в курилках. Критики месяцами 

обмусоливали произведения, превращая их в событие вселенского масштаба. 

Ностальгические призывы найти нового кумира, «чтобы все читали и обсуждали», но не 

Акунина, не Донцову, не Маринину и даже не Пелевина, закончились грубой реальностью: 

нынешние литературные критики в своем подавляющем большинстве вовсе перестали читать 

современную литературу. 

Один из них, Владимир Новиков, большой любитель юмора и парадоксов, недавно призвал 

коллег читать книги. Если вдуматься, да, действительно парадокс: литературные критики, а 

книг не читают. Если еще больше вдуматься, – демагогия чистой воды. Во-первых, никаких 

денег не хватит на покупку книг. А, во-вторых, если сами авторы и издательства принесут, то 

никакого времени не хватит эти книги прочитать. Особенно у литературных критиков 

«советского призыва и розлива». 

Литературный процесс давно уже вышел за пределы индивидуального понимания. Рыночная 

технология книгоиздательства предполагает развитую технологию критического отзыва не 

для «читателя вообще», а для различных социальных слоев, технологию рекламы, 

информации, коммерческого увеличения продаж. 

Эти структуры только возникают и, как правило, уродливо. Прошлое наглядно вымирает. 

Бывшие часовые «литературного процесса» кричат об умирании культуры, что, признаемся, 

легче, чем читать выходящие книги. 

С зияющим будущим соглашаться не хочется. Халтура и вседозволенность крика вместо 

разума быстро внушают отвращение. Даже записные рецензенты существующих изданий 

явно, в большинстве своем, не читают того, о чем пишут. Достаточно прочесть саму книгу и 

сравнить с тем, что написано о ней в рецензии. 

Литература Третьего мира

Зайдем с другой стороны, с содержательной. Отечественная «высокая» проза проигрывает в 

конкурентной борьбе с переводными изданиями с таким треском, что даже российские 

футболисты на их фоне выглядят вполне еще ничего. 

Русской прозы как бы и нет в мире. Так себе, нечто региональное, вроде вьетнамской или 

зимбабвийской. За «железным занавесом» хорошо считать себя лучше всех. В мире 

глобальных связей и общедоступной информации есть такое место – у параши, которое грозит 

нервным срывом и потерей самоидентификации. Неужто мы там? 

Последние хранители «великой русской литературы ХХ века» – толстые журналы умирают 

медленно и сердито, несмотря на десятилетнюю помощь Сороса. Главные редакторы их сами 

признаются, что даже многострадальная «Иностранная литература» обходит их по тиражам на 

целый корпус. То есть дело не в анахронизме феномена «толстого литературного журнала», а 

в его наполнении. И это при том, что качество прозы, печатаемой в «Знамени», «Октябре», 

«Дружбе народов» с сотоварищи, на порядок выше того, что было в самые ностальгически 

благословенные советские времена.

Но, спрашивается, зачем печатать в журналах то, что можно спокойно и быстро издать 

отдельной книжкой? Тем более что тиражи журналов близки к минимальным книжным.

Да затем, что эти минимальные книжные тиражи почти не расходятся, а стало быть, 

издательства вовсе отказываются от современной русской прозы: себе дороже. 

Наоборот, издательства, специализирующиеся на современной зарубежной литературе, 

плодятся как грибы, а стало быть, процветают, несмотря на налоги. Это и «Симпозиум», и 

«Азбука», и «Текст», и «Иностранка», и «РОСМЕН», затеявший новую серию переводных 

изданий, не говоря уже об акулах типа АСТ и ЭКСМО. Это и «Фантом-пресс», чей пример 

особенно показателен. Это издательство нашло свою нишу в выпуске переводных 

английских, в большинстве, авторов так называемого «второго ряда», чьи имена ничего не 

говорили книгочеям, воспитанным на журнале «Иностранная литература». Так вот 

писательский уровень «второразрядных» этих авторов на порядок выше самых известных и 

раскрученных отечественных имен. 

Экстремистский отходняк

Оказывается, романы надо уметь делать, как автомобили, мебель, компьютеры, телевизоры. И 

наследники паровоза Черепанова, лампочки Яблочкова, радио Попова и «Войны и мира» 

Толстого оказались примерно в одном и том же месте – вне истории. 

Умирать не хочется. И русские авторы, перейдя из застоя в отстой, решили привлечь к себе 

внимание экстремизмом. «Другая литература», которой никогда не было места в «большом 

литературном процессе», вышла наружу из подполья, как открытый гнойный процесс, 

меняющий понятия о стилевой норме и патологии. 

Питерская «Амфора», столичные Ad marginem и «Ультра-культура», тверская  Kolonna, 

опирающаяся на изыски самиздатского «Митиного журнала», активно размывают «большой 

стиль» бывшей советской литературы. Читать это невозможно, – ужасы Сорокина покажутся 

невинной детской сказкой. Мизерные тиражи на любителя не важны. Без вмешательства 

прокуратуры и «Идущих вместе» никто бы никогда об этих авторах не узнал. 

Но по большому счету «иная литература» является стилевой тенью советской литературы, как 

идеологическим отражением ее была в прежнее время литература антисоветская. Меняются 

ценностные знаки. То, что было плохим и невозможным, шокирующим, нарушающим табу, 

становится единственно возможным. 

Действует принцип контраста. Не случайно тот же Ad marginem затеял серию второстепенных 

советских авторов 1940–1950-х годов в противовес нынешнему постсоветскому стилю. Или 

продвигает умело переписанного редакторами буйного Александра Проханова, письмо 

которого как бы лежит вне любой литературы. Там, где прежде ничего не было дозволено, 

ныне дозволено все. 

Понятно, что это веяние временное. Чтобы насытиться несъедобным, довольно его несколько 

раз попробовать. Но это тоже один из симптомов того общего состояния, которое переживает 

нынешняя русская литература и которое лучше всего определяется словом «отходняк». 

Глобальная незадача

Сейчас модно говорить о глобализме. Литературы он касается в той же степени, что и все 

остальное. Недавно в Центре им. Мейерхольда прошла первая литературная встреча, 

позволяющая отныне называть этот центр не только театральным, но и литературным. 

По случаю государственного визита в РФ ее превосходительства генерал-губернатора Канады 

Адриенн Кларксон там состоялся круглый стол известных канадских и российских 

литераторов. Обсуждались как раз проблемы глобализма, идентичности и то, как они влияют 

на нынешнюю словесность. 

Помимо разных, в том числе и здравых суждений, был показателен сам факт присутствия на 

встрече высшего государственного лица. Ее превосходительство не открывала встречу, не 

закрывала, просто сидела и слушала с начала и до конца в течение двух часов. А после 

участвовала в приеме, устроенном там же послом Канады в РФ. Она же и привезла пятерых 

канадских писателей в своей государственной делегации. 

Событие для нашей жизни знаковое. Поразительно, что такое отношение к литературе и 

литераторам возможно на высшем уровне. 

Не нами сказано, что литература, словесность, живой процесс родной речи – это не просто 

показатель, а само состояние национального сознания. 

Какая у нас литература есть, такая и есть. «Других писателей у меня нет», – вроде бы сказал 

Иосиф Виссарионович, делавший все, чтобы других не было. 

Будущей литературе взяться неоткуда, кроме как из сегодняшней. А ей неоткуда было взяться, 

кроме как из прошлой. 

В глобальных рыночных отношениях, охватывающих сегодня литературу, можно, как ни 

странно, быть только собой. Или не быть вовсе. 

Процесс жизни мучителен, но только он выводит в будущее. Выведет и нас. Другое дело, что 

умная власть может помочь этому процессу, создавая адекватную и органическую ему 

структуру. 

Тут и сеть небольших издательств, издающих малотиражную литературу, без которой 

невозможно движение общественного сознания. Тут и специализированные газеты и 

журналы, отражающие многообразие книжного рынка и позволяющие читателю 

ориентироваться в ней. И сеть литературных агентств, которые искали бы нужных им 

авторов. 

Все это, безусловно, со временем возникнет, поскольку необходимо. Но возникнет криво, 

косо, уродливо, заведомо проигрывая здравому смыслу. Свежеизобретенный велосипед катит 

плохо. Особенно на фоне «мерседесов». Кривая рынка вывезет криво, если ей не помогать. 

Глобальные процессы, происходящие сегодня в мире, в том числе в сфере изящной и прочей 

словесности, – это, как ни покажется странным, вовсе не повод  стричь всех под одну 

гребенку – стиля, языка, штампов масскульта. Наоборот, это возможность привлечь к себе 

внимание лица не общим выраженьем. 

Когда это дойдет до ума, неизвестно.

Кто для этого должен прийти во власть, в том числе и на ближайших выборах, непонятно.

Маркес, Борхес и Апдайк в списках кандидатов в Думу не значатся. 

Остается только быть собой. Уж этого добра никто у нас не отнимет, если сами не отдадим.

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи | Гостевая книга