Игорь Шевелев

Георгий Андреевский. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху (30-40-е годы). – М.: Молодая гвардия, 2003, 463 с.

Книга продолжает ту, что была посвящена жизни в Москве 20-30-х годов. Тут бездна материала, отбор которого зависит как от натуры автора, так и от его профессиональных навыков. Г. Андреевский, судя по всему, бывший работник Генпрокуратуры. Хотя мелкая пластика фактуры и перебивается иной раз нелепой болтовней, рассказ чаще переполнен бытовыми и криминальными сведениями, сыплющиеся на читателя как из дырявого мешка. То и другое как раз и придает книге домашний вид не наших времен.

Вдруг узнаешь, что в блокадном Ленинграде (причем это, если речь о Москве?), женщины с окраин часто получали от командиров пропуск на оккупированную территорию, откуда с провиантом из магазинов, возвращались домой. Что накануне войны «Правда» в передовой обсуждала проблему борьбы с долгоносиком, вредителем сельхозполей. Что до войны, согласно телефонной книге, в Москве жили Розенгарды-Пупко, а после – отдельно Пупко и отдельно Розенгарды.

К автору книги приложимы слова: «врет, как очевидец», тем более что, родившись в 1940 году, он видел немногое. Комплимент ли это, не знаю. Книга нафарширована судебными историями, из тех, что печатались на последней странице «Вечерки». Тот подделывал во время войны продуктовые карточки, эта жила без прописки и получила «червонец», третий обирал тела красноармейцев на поле боя и приговорен к шести годам.

Читая, все более ощущаешь себя обывателем из соседней квартиры. Инспектор Никифорова не нашла у себя в 1943 году в сумке противогаз, с которым не должна расставаться. А милиционер Маркин молодец. Стоя на посту, увидел, как горит его дом. Отстоял положенный срок, и только потом побежал на пепелище.

Плохо, если бомбежка застанет в бане. Хорошо, когда в метро, вход в который стоил 30 копеек, а работало с полшестого утра до восьми вечера. На платформах и в вагонах во время бомбежек разрешалось быть только детям и женщинам с детьми до двух лет. Остальные ночевали на деревянных щитах на рельсах. Если нет бомбежки, то штраф за пребывание – от 50 до 300 рублей. В туннелях устроены туалеты и фонтанчики с водой для питья. В обычных убежищах, по инструкции, один унитаз на 80 человек. Точной статистики о количестве бомбежек Москвы нет.

Автор перечисляет, кто какие позволял себе враждебные высказывания, кто кого убил, кто прочитал фашистскую листовку, и какие все они получили за это сроки. Ливенцов и Ануров получили срок за призыв громить евреев. А Александра Абрамовна Реш – три года за ругань русских. А охрана лагпункта в Капотне воспользовалась октябрьской паникой 41-го года и, бросив эшелон с зеками, разошлась по домам. И так далее.

История приближена на расстояние гнилого дыхания криминальной хроники бульварной прессы. Может, так и надо ее подавать «глотателям пустот, читателям газет»? Устные рассказы участников войны соседствуют со сталинскими и гитлеровскими пропагандистскими материалами, а письма читателей в газеты, что из 50 спичек фабрики «Красная звезда» 40 бракованные – с отчетами роно о поведении детей в школах.

Не знаю, как автор относится к постмодернизму, но перед нами именно такой текст: все навалено кучей, без разбору, это и производит впечатление потока жизни, накрывающего человека с головой и ушами.

Парикмахерские, общежития, трамваи, лошади, молокозаводы - кто кого ударил, где и как обозвал, чем разбавил, сколько получил. Карточки на еду, лимиты, пайки академиков, лауреатов, умерший от язвы пес, живший недалеко от фабрики «Рот фронт» и нанюхавшийся до смерти ароматов, антисемитизм не как объект исследования, а как компонент содержания.

Лично я еще не читал подобных книг. Кажется, что нанюхаешься всего подряд, и сам помрешь от судорог головного мозга. Потом понимаешь, что попал внутрь времени и уже никогда из него не выберешься. Можно, конечно, вычесть пошлость подачи и узнать цены на товар, названия конфет и вин, ставки игры в бильярд, анекдоты, разговоры. Но и пошлость на руку для описания повседневной жизни и сознания тех лет. Чай, не белоручки, а трудящийся элемент.

Предмет совпал со стилем. Читатель испытал полное погружение. Теперь бы еще отмыться.